Полное собрание сочинений. Том 86. Письма к В. Г. Черткову 1887-1889 гг.

Хочется мн написать сказочку такую.³ Былъ царь, и все ему не удавалось, и пошелъ онъ къ мудрецамъ спросить, отчего ему неудача. Одинъ мудрецъ сказалъ: отъ того, что онъ не знаетъ⁴ часа, когда чт`o длать. Другой сказалъ: отъ того, что онъ не знаетъ того⁵ человка, кот[орый] ему нужне всхъ. Третій сказалъ: отъ того, что онъ не знаетъ, какое дло дороже всхъ другихъ длъ. И послалъ царь еще спрашивать у мудрецовъ у этихъ и другихъ: какой часъ важне всхъ, какой человкъ нужне⁶ всхъ⁷ и какое дло⁸ дороже всхъ.⁹ И не могъ никто отгадать. И все думалъ объ этомъ царь и у всхъ спрашивалъ. И отгадала¹⁰ ему¹¹ двица. Она сказала, что важне всхъ часовъ теперешній, потому что другого ни однаго нтъ такого же. A нужне всхъ тотъ человкъ, съ к[оторымъ] сейчасъ имешь дло, п[отому] ч[то] только этого¹² человка¹³ и¹⁴ знаешь. А дороже всхъ длъ то, чтобы сдлать этому человку доброе, п[отому] ч[то] это одно дло¹⁵ теб наврно на пользу. —

Страница письма Толстого к В. Г. Черткову от 20 июня 1887 года.

Вотъ эта мысль не разршаетъ для меня вопросъ денегъ, а ставитъ его на то мсто, к[оторое] ему подобаетъ. Цлую васъ. Поклоны и любовь вашей жен, Н[иколаю] Л[укичу], Ал[ександр] Прох[оровн],¹⁶ [едору] Э[дуардовичу], О[льг] Н[иколаевн], Иванову, Емельяну.

Я получаю много писемъ изъ Америки. Два отъ старинныхъ членовъ Non resistance.¹⁷ — И это меня радуетъ. И здсь братья и тамъ.

У васъ какъ будто зарождается холодность къ П[авлу] Ивановичу. Если ошибаюсь, простите, а если правда, подумайте о немъ, а не о себ, о своей правот, и возстановится благо любви. А его нельзя не любить.

Полностью публикуется впервые. Два отрывка напечатаны в ТЕ 1913, стр. 53—54 и один отрывок в Б, III, стр. 83. Притча о мудрой девице, включенная в это письмо, напечатана с незначительными изменениями во втором издании сборника «Цветник». Киев. 1888, стр. 159. На подлиннике письма надпись синим карандашом рукой Черткова «№ 145. Я. П. 20 июня 87». Так как второе из писем Черткова, на которое отвечает Толстой было написано 17-го июня и послано на почту в тот же день с нарочным, как это видно из текста этого письма, и могло быть получено в Ясной поляне 19 июня, а Толстой указывает, что получил его «вчера», то датировку, сделанную Чертковым, можно считать правильной.

Толстой отвечает Черткову на письма от 12-го и 17-го июня 1887 г. В первом из этих писем Чертков пишет: «Дорогой друг Л[ев] Н[иколаевич]; жизнь наша здесь течет спокойнее и сравнительно гораздо, как мне кажется, правильнее, чем в Петербурге: хотя если посмотреть не туда, а к тому миру крестьян, который копошится, как муравейник, около нас, то поражаешься ненормальностью своей жизни в барском доме, на барских харчах; но — дай бог — не в барских занятиях. Я чувствую, что мы трудимся, и если не тем нормальным трудом, каким трудится простой рабочий человек (это, мне кажется, от нас пока закрыто — лишь бы только я не ошибался), то, по крайней мере, мы сознаем, что [стремимся] к тому, чтобы трудиться, как они. Мы идем против течения барской жизни, и нас, по крайней мере, не относит дальше от того берега. Я даже чувствую, что при малейшем ослаблении течения, уносящего нас вниз, мы делаем заметное движение в смысле приближения к тому берегу. Оказывается, однако, что отсутствие матери не развязывает нам рук. Мы живем на всем готовом и все наши физические усилия направлены еще только на то, чтобы возможно меньше утруждать людей, нас окружающих, готовых и даже желающих нам служить»... «Знаете ли, я в Петербурге убедился, что наше понимание жизни, наше — в смысле тех, которые в общем понимают, как мы — это понимание жизни не застраховано от зарождения аскетизма и вытекающих из него нетерпимости и осуждения других. Я знаю, что обличения нужно всегда принимать с благодарностью, и что, как бы даже они ни были несправедливы, можно всегда извлечь из них пользу для себя, хотя бы тем, что расшевеливают и косвенно или случайно задевают за слабое место и обнаруживают его. Но несправедливое осуждение, осуждение в том немногом, что сознаешь в себе хорошего, что сознаешь в действиях правильного, такое осуждение, как ни старайся его не замечать, как ни старайся осуждающий его не показывать, такое осуждение содействует отчуждению, разобщению. И как я писал на-днях Павлу Ивановичу я вижу больше любви и христианства в, так сказать, язычниках, как Репин и Гаршин, общение с которыми действует на меня ободрительно в хорошем смысле, чем в своих, так сказать, единомышленниках».

Далее Чертков, сообщив, что он продолжает работу над вставками в рукопись «Ходите в свете», пишет о том, что желал бы уйти от работы в «Посреднике», а, в заключение, опять говорит о том, что чувствует себя хорошо. «Я больше и больше думаю о том, как бы освободиться от своей подавляющей деловой переписки по делам изданий. Как рад я был бы, еслиб нашел кого-нибудь, кому бы мог передать это дело. Об этом мне очень хотелось бы переговорить с вами. Так бросить я не могу, п[отому] ч[то] это и нехорошо по отношению к тем лицам, которые связаны со мной в этой работе, и по отношению к самому делу, которое налажено теперь, и остановится, если я выну свой винтик самовольно, не заменив его другим и не сговорившись с другими участниками. И выходит, что колесо вертится и меня увлекает с собою. А оставить свое обязательное механическое участие в этом деле, мне очень хотелось бы, не потому, чтобы оно мне надоело, а единственно потому, что оно меня связывает, а мне следует быть более свободным. Я чувствую несостоятельность письменной работы за столом, не вытекающей, как у писателя, из внутренней потребности своей природы, а чисто — деловой, механической, когда кругом живые люди, работающие и физически часто страдающие такими страданиями, которые я мог бы несколько облегчить, если имел бы время общаться с ними. Хотелось бы и самому поработать серьезно физически, и столярным мастерством, и отчасти полевыми работами. И ничего этого я не могу сделать из за «Посредника», сидящего у меня на шее. Я не унываю, но недоумеваю, и чувствую, что со стороны кто-нибудь другой и больше всех вы, мог бы мне помочь разобраться в этом деле, в котором я связан с другими, а не действую просто сам по себе. Ужасно хотелось бы, чтобы мне развязали руки, и, уверяю вас, что не из желания «погулять», а п[отому] ч[то] чувствую, что дело это незаконно меня стесняет. Я думаю, что должен же где-нибудь быть такой человек, который находится в том положении, в котором я находился, когда начинал заниматься изданиями. Я мог бы передать ему свою роль, — хотя бы механическую сторону своего участия: и он был бы очень рад посвящать свои труды и свое время такому хорошему делу. Я перебирал всех своих знакомых, но не нахожу... Вообще, Л[ев] Н[иколаевич], нам хорошо, так хорошо. И мне кажется, что я чувствую, что что бы ни случилось, всё будет хорошо, по крайней мере, я желаю такого состояния и себе и всем, кого люблю. У вас оно есть, я знаю».

Во втором письме Чертков пишет, что продолжает делать вставки в рукопись «Ходите в свете», и снова говорит о том, что его беспокоит вопрос, как вернуть крестьянам хотя бы часть тех денег, которые он получает от своей матери. «Главное же мое внимание помимо моей воли обращено к бедным крестьянам, которые обращаются ко мне за помощью материальной. В этом году я не чувствую в себе возможности отказывать во всякой материальной помощи тем нуждающимся, которые обращаются ко мне и живут кругом. Стараюсь не помогать деньгами, а вещественными предметами, которые им нужны. Но всё это ужасно сложно и опасно. Хочу оставлять здесь, т. е. отдавать тем крестьянам, у которых отнято, половину, по крайней мере, того, что мать передает в мое распоряжение, т. е. 10 000 рублей. Из этого может выйти страшное зло. И я со всех сторон соображаю, как достичь возможно меньшего зла при этом возвращении то[го], что награблено — тем, у кого награблено.

¹Зачеркнуто: всякий.

² Абзац редактора.

³Зачеркнуто: тему

⁴Зачеркнуто: време

⁵Зачеркнуто: какой

⁶Зачеркнуто: друг

⁷Зачеркнуто: других людей.

⁸Зачеркнуто: важ

⁹Зачеркнуто: другихъ длъ

¹⁰ Написано по неразобранному слову.

¹¹Зачеркнуто: разъ

¹²Написано по слову: этому

¹³Написано по слову: человку

¹⁴Зачеркнуто: к, теперь можешь сдлать доброе только

¹⁵Зачеркнуто: для

¹⁶ Александра Прохоровна Озмидова (ум. 1889), жена Н. Л. Озмидова и мать Ольги Николаевны Спенглер, жены Федора Эдуардовича Спенглер, упоминаемых в этой фразе.

¹⁷ Толстой получал в это время письма от нескольких членов американского общества непротивления (Non resistance) — в частности от Гаррисона и Уипля (Whipple). С 1889 г. у Толстого начинается переписка с одним из старейших членов этого общества Адин Баллу (Adin Ballou) (1803—1890), и с помощником и учеником Баллу — Вильсоном. См. прим. к письму к Баллу, т. 64. О них говорит Толстой в книге «Царство Божие внутри вас». Книгоиздательством «Посредник» была издана книга А. Баллу «Учение о христианском непротивлении злу насилием». М. 1908.

¹⁸ В ответ на это письмо Чертков в письме от 26 июля писал: «Добрый Л[ев] Н[иколаевич], спасибо вам за ваше письмо. Как всегда вы мне написали то, что мне было нужнее всего. Я с вами согласен и буду продолжать с «Посредником» до тех пор, пока естественным путем не подвернется кто-нибудь, кто может меня заменить, и тогда я передам ему механическую сторону дела не из-за желания освободиться от хомута — для того, чтобы по возможности не слишком разбрасываться и лучше делать то, что ближе всего ко мне и сильнее всего напрашивается.

О денежной помощи я вас понимаю и также согласен. К Павлу Ивановичу у меня нет охлаждения. Напротив того, только потому и мучает меня так некоторое разобщение с ним, что я его очень люблю и дорожу единением с ним. Это я верно знаю. Писал же я вам про него, потому что вы самый близкий к нам обоим человек и можете каждому из нас при случае помочь разобраться в наших обоюдных с ним отношениях. Вы очень верно говорите, что не следует думать о своей правоте. Я действительно об этом думал слишком много, и это мешало мне входить в его положение. В этом смысле я уже ему написал накануне получения вашего письма, и слова ваши послужили для меня хорошим подтверждением того, что я только начинал смутно сознавать».