Полное собрание стихотворений

CXXV

Они к нам простирают руки, тщетно!Мы далеко: «Прости!»... последний взглядС отчаяньем кидаем мы назад...Наш крик замрет в пустыне безответной;Взовьются кони и летят, летят,Чем дальше, тем скорей, неутомимо, —Мечты, друзья, любовь – все мимо, мимо!

Глава третья

I

«Beati possidentes» [13] , – вот что важно:Блаженны те, чей кошелек набитКредитными рублями! Пусть отважноИх мысль в надзвездной области парит:Пробудит вдохновенье аппетитДля ужина. Но с пустотой желудкаЛирический восторг – плохая шутка!

13

Счастливы владеющие (обладающие) (лат.).

II

На крыльях грез в какой-то чудный крайЛетишь, бывало. Вдруг жена подходит:«Прекрасно, милый друг, – пиши, мечтай!..Вот до чего поэзия доводит, —Сегодня нет обеда! Так и знай»...Она права, скажу я между нами:Не будешь сыт красивыми стихами.

III

Роптать и мне случается порой:Зачем я не сапожник, не портной?В хорошем сюртуке или ботинкахЕсть польза несомненная: простой,Понятный смысл, – а в звездах и в росинках,И соловьях – какой в них толк – для тех,В ком вдохновенье возбуждает смех?

IV

Забавный титул юного поэтаМне надоел. Что может быть скучней,Как вечно у редакторских дверейСтоять с портфелем? Слушаясь советаСерьезных и практических людей,Забуду с музой ветреную дружбу,Остепенюсь и поступлю на службу.

V

Когда пустое место наполнятьТипографу приходиться в журнале,Поэту позволяют выражатьСвои восторги, думы и печалиСтихотвореньем строчек в двадцать пять, —Никак не более. Вошло в привычкуУ нас стихи печатать «на затычку», —

VI

Как говорил покойный Салтыков...И, может быть, испуганный читатель,Взглянув на ряд моих несчетных строф,Воскликнет: «Да хранит меня СоздательЧитать роман в две тысячи стихов!»Он прав. Мне эта мысль тревожит совесть…Но делать нечего, – окончу повесть.

VII

Сергей вернулся в Петербург: домаВ тумане желтом, дождь, гнилая осень,Октябрьских полдней серенькая тьма...Ему здесь душно: давят, как тюрьма,Глухие стены. Запах южных сосен,Лазурь небес припоминает онНа грязных, темных улицах, как сон.

VIII

Кругом все то же... Дни его так пусты...Знакомый красный дом, городовой,И вывеска над лавкой мелочнойС изображеньем хлеба и капусты...Узор на ширмах, запах комнат, бойЧасов в столовой, тишина, и снова —Весь ужас одиночества былого.

IX

«Опять – унылый, бесконечный день!..»Проснувшись утром, глаз не открывая,Он думал. Скучно. Одеваться лень.Часы обеда, ужина и чая —Вот все событья. Он читает. ТеньВсе гуще – сумерки; и в эту поруПриносят лампу и спускают штору.

Х

Ну, слава Богу, ночь уж близко! ЦельЕго желаний – броситься в постель,Скорей задуть свечу... Дула устала...Он с отвращеньем думал: «НеужельИ завтра то же, и опять сначала —Вставанье, кофе, чтенье и опять, —Обряд постылый жизни исполнять!..»

XI

Забелин к доктору зашел от скуки.Тот взвешивал его: «Помог Кавказ!Прибавилось полпуда. В добрый час!..Что значит климат! – потирая руки,Смеялся немец. – Поздравляю вас:Теперь сто лет вам жить!» – и с жалкой, беднойУлыбкою внимал Сережа бедный.

ХII

«В труде – спасенье! – просветлев на миг,Он раз подумал. – Буду на магистраДержать экзамен!» – и за груды книгПринялся лихорадочно и быстро.Сидел две ночи, но едва проникОн в смысл одной главы: душа тревожна.Он чувствует – работа невозможна.

XIII

Однажды шел по улице Сергей.Сквозь талый снег быт слышен визг санейНа мостовой, и скользкие панелиСияли в мутном свете фонарей;Из водосточных труб ручьи шумели,И пьяный пел у двери кабака,И тихо падал мокрый снег... Тоска!

XIV

Сереже снилась комнатка; он весел,Работает. Уютно и тепло.И кроткое, любимое челоНа темном бархате глубоких креселПод лампой так нежно и светло...И шьет она, – чуть слышен безмятежный,Приятный звук иглы ее прилежной...

XV

Он все отверг. От счастья сам ушел.Простая жизнь казалась пошлой долей.Он гордую свободу предпочел,И, одинок, самолюбив и зол,Остался он с своей постылой волей.Но что в ней? В сердце – холод смерти. СветЛюбви погас, и в жизни смысла нет.

XVI

Был вечер. Полон грустными мечтами,За книгой у камина он сидел,Вдруг дверь открылась: Климов! Он влетел,Обняв его, холодными усамиК щеке прижался, хохотал, шумел.«Ну, как живется, милый мой философ?»И предлагал он тысячи вопросов.

ХVII

«Да ты не знаешь горя моего:Из школы выгнали. За что, – спроси-ка!За вредные идеи!.. Каково?Уж кажется старался никогоНе обижать... Все это глупо, дико...………………………………………………………………………………

XVIII, XIX

Голубчик, жаль, до слез мне жаль ребят:Ведь дело-то пошло у нас на лад!..Работа славная! Но нет нам ходу,Пока в деревне кулаки царят.Со всей любовью искренней к народу,С образованьем, с жаждою трудаКому теперь я нужен? Ну, куда,

ХХ

Скажи, куда прикажешь деться?..» Много,Он в этом духе говорил. ПотомРасспрашивал Сережу обо всемС участьем, с нежной, дружеской тревогой.Тот рассказал, как ездил он в Боржом.Он, впрочем, говорил довольно мало,С улыбкою небрежной и усталой.

XX

«Признайся-ка, Сережа, ты влюблен?..» —«Помилуй, что за вздор!..» – и с лицемернойБеспечностью он отрицал. – «Смущен...Ага, краснеешь, – значит, это верно!..Уж вижу по глазам...» – Был удивленСергей. Один оставшись: «Неужели, —Он думал, – Климов прав?.. Так, – в самом деле! —

XXII

И сердце в нем забилось. – Боже мой,Зачем, зачем, все эти муки, бремяТоски и лжи?.. Что сделал я с собой?...Ах, Вера!..» – Слезы хлынули волной,Душа смягчилась. «Да, люблю, все времяЛюбил родную, бедную мою,И как я думать мог, что не люблю!..»