Полное собрание стихотворений

38. ПУТЬ К СЧАСТЬЮ

Шумите, волны! ветр, бушуй, И, тучи черные, вокруг меня носитесь! Мой ясен взор, покоен дух, И чувства тихие не знают страсти бурной, И я узнал покой В свободе золотой! Стремитесь на войну, сыны побед и славы! Кровавый меч не нужен мне: Храним пенатами, я цену наслаждений Близ милых мне опять узнал; Под сению родною Здесь счастие со мною. Опасен свет — и радость в нем Подвержена всегда судьбине переменной. Под тенью лип покоюсь я, Вкушая сладкий мед, из милых рук налитый; И мысль и голос слов Не ведают оков! Пусть среди роскоши Лукуллы утопают: Их жизнь — не жизнь, но мрачный сон; Их участь славная достойна состраданья; Им чужд покой — и бедствий тьма Тревожит наслажденья В минуты сновиденья. Не слышен глас Зоилов мне, И пышный, ложный блеск меня не обольщает; Пускай сатрап дает закон Искателям честей улыбкою одной! Здесь с музою моей Я не зову честей! Хотите ль, смертные, путь к счастью сокровенный В сей жизни временной найти? Покиньте замыслы к бессмертию ничтожны И бросьте лавр и посох свой — В объятиях природы, Пред алтарем свободы. <1819>

39. РАЗЛУКА

Денница ли взойдет — она напоминает Разлуку горькую и скорбный жребий мой! Сей самый луч мою Шарлоту освещает, — Гордись, светило дня, безвестной красотой! Повеет ли зефир под тению древесной — Его мой ищет взор, душа летит вослед… Быть может, там ласкал он грудь моей прелестной И в резвости своей забыл принесть ответ. Быть может, в этот миг взор милыя унылой В светиле полночи блуждает, как и мой, — И мысль, в один предмет сливаясь тайной силой, Живит и прошлое, и будущность мечтой! <1819>

40. «Пришлец! здесь родина твоя…»

Пришлец! здесь родина твоя — Впервые светлая заря Здесь взор твой озарила, Здесь колыбель твоя была И праотцев твоих могила! Здесь первые дары природа излила На юношеский ум беспечный, откровенный, Здесь в жертву бурных бед, судьбою обреченный, Ты самовластия не знал еще страстей — Но буря над тобой поникла грозовая… И, милые поля отчизны оставляя, Оставил навсегда ты мир невинных дней! Здесь те ж источника резвящиеся воды, Близ коих я в часы туманной непогоды Смотрел на радужный восход И взором измерял стремленье туч бегущих Иль в утро летнее лазурный небосвод Сличал с поверхностью зыбей быстротекущих, То ж солнце, тот же дня и вечера обзор, Те ж мирные и рощи и долины… Почто ж унылый взор Не видит прежней в них пленительной картины? Погибло всё, как сон с младенческой мечтой! Утрата сильная душевный свободы Разнообразное величие природы Слила для чувств под цвет и грубый и простой! Конец 1810-х годов

41. ЭЛЕГИЯ I («Раздался звон глухой… Я слышу скорбный глас…»)

Раздался звон глухой… Я слышу скорбный глас, Песнь погребальную вдали протяжным хором, И гроб, предшествуем бесчувственным собором. Увы! То юноша предвременно угас! Неумолимая невинного сразила Зарею юных дней И кров таинственный, неведомый открыла Для горести отца, родных его, друзей. Ни плач, ни жалобы, ни правое роптанье Из вечной тишины его не воззовут. Но скорбь и горести, как легкий ветр, пройдут. Останется в удел одно воспоминанье!.. Где стройность дивная в цепи круговращенья? Где ж истинный закон природы, путь прямой? Здесь юноша исчез, там старец век другой, Полмертв и полужив, средь мрачного забвенья Живет, не чувствуя ни скорби, ни веселья… Здесь добродетельный, гонимый злой судьбой, Пристанища себе от бури и ненастья В могиле ждет одной… Злодей средь роскоши, рабынь и любострастья С убитой совестью не знает скорби злой. Как тучей омрачен свет ранния денницы, Дни юные мои средь горести текут, Покой и счастие в преддверии гробницы Меня к ничтожеству таинственно ведут… Но с смертию мой дух ужель не возродится? Ужель душа моя исчезнет вся со мной? Ужели, снедь червей, под крышей гробовой Мысль, разум навсегда, как тело, истребится? Я жив, величие природы, естество Сквозь мрак незнания, завесу сокровенну, Являют чудный мир, и в мире — божество! И я свой слабый взор бросаю на вселенну, Порядок общий зрю: течение светил, Одногодичное природы измененье, Ко гробу общее от жизни назначенье, Которые не кто, как Сильный, утвердил. Почто же человек путем скорбей, страданья, Гонений, нищеты к погибели идет? Почто безвременно смерть лютая сечет Жизнь юноши среди любви очарованья? Почто разврат, корысть, тиранство ставят трон На гибели добра, невинности, покою? Почто несчастных жертв струится кровь рекою И сирых и вдовиц не умолкает стон? Убийца покровен правительства рукою, И суеверие, омывшися в крови, Безвинного на казнь кровавою стезею Влечет, читая гимн смиренью и любви!.. Землетрясения, убийства и пожары, Болезни, нищету и язвы лютой кары Кто в мире произвесть устроенном возмог? Ужель творец добра, ужели сильный бог?.. …………………………………………………… …………………………………………………… …………………………………………………… Но тщетно я стремлюсь постигнуть сокровенье; Завесу мрачную встречаю пред собой — И жду минуты роковой, Когда откроется мрак тайный заблужденья… Никто не вразумит, что нас за гробом ждет, Мудрец с унынием зрит в будущем истленье, Злодей со трепетом истление зовет, Бессмертие души есть страх для преступленья, Измерить таинства и Сильного закон Не тщетно ль человек в безумии стремится? Круг жизни временный мгновенно совершится, Там — благо верное, а здесь — минутный сон. 1819 (?)

42. ЭЛЕГИЯ II («Шумит осенний ветр, долины опустели!..»)

Шумит осенний ветр, долины опустели! Унынье тайное встречает смутный взор: Луга зеленые, дубравы пожелтели; Склонясь под бурями, скрипит столетний бор! В ущелья гор гигант полночный ополчился, И в воды пал с высот огнекрылатый змий… И вид гармонии чудесной пременился В нестройство зримое враждующих стихий, С порывом в берега гранитные плескает Свирепый океан пенистою волной! Бездонной пропастью воздушна хлябь зияет, День смежен с вечностью, а свет его — со тьмой!.. Таков движений ход, таков закон природы… О смертный! Ты ль дерзнул роптать на промысл твой? Могущество ума, дух сильный, дар свободы Не высят ли тебя превыше тьмы земной?.. Скажи, не ты ль дерзнул проникнуть сокровенье? И Прометеев огнь предерзостно возжечь? Измерить разумом миров круговращенье И силу дивную и огнь громов пресечь? По влаге гибельной открыть пути несчетны, В пространстве целого атом едва приметный? Взор к солнцу устремя, в эфире воспарить? И искру божества возжечь уразуменьем До сил единого, до зодчего миров? О, сколь твой дух велик минутным появленьем! Твой век есть миг, но миг приметен в тьме веков; Твой глас струнами лир народам передастся И творческой рукой их мрак преобразит, Светильник возгорит!.. гармония раздастся!.. И в будущих веках звук стройный отразит!.. Но кто сей человек, не духом возвышенный, Но властью грозною народа облечен? Зачем в его руках сей пламенник возжженный, Зачем он стражею тройною окружен?.. Отец своих сынов не может устрашиться… Иль жертв рыдающих тирану страшен вид? Призрак отмщения в душе его гнездится, Тогда как рабства цепь народ слепой теснит. Так раболепствуйте: то участь униженных! Природы смутен взор, она и вам есть мать; Чего вы ищете средь братий убиенных? Почто дерзаете в безумии роптать На провидение, на зло и трон порока?.. Жизнь ваша — слепота, а смерть — забвенья миг; И к цели слабых душ ничтожеству дорога; ………………………………………………… Свирепствуй, грозный день!.. Да страшною грозою Промчится не в возврат невинных скорбь и стон, Да адские дела померкнут адской тьмою… И в бездну упадет железной злобы трон! Да яростью стихий минутное нестройство Устройство вечное и радость возродит!.. Врата отверзнутся свободы и спокойства — И добродетели луч ясный возблестит!.. Конец 1810-х — начало 1820-х годов

43. СМЕЮСЬ И ПЛАЧУ (Подражание Вольтеру)

Смотря на глупости, коварство, хитрость, лесть, Смотря, как смертные с холодною душою Друг друга режут, жгут и кровь течет рекою За громозвучну честь; Смотря, как визири, пошевеля усами, Простого спагиса, но подлого душой, Вдруг делают пашой, Дают — луну, бунчук и править областями; Как знатный вертопрах, бездушный пустослов Ивана `a rebours [49] с Семеном гнет на двойку Иль бедных поселян, отнявши у отцов, Меняет на скворца, на пуделя иль сойку, И правом знатности везде уважен он!.. Как лицемер, ханжа, презря святой закон, В разврате поседев, гарем по праву власти Творит из слабых жертв его презренной страсти,  Когда невинных стон волнует грудь мою,— Я слезы лью! Но если на меня фортуна улыбнется И если, как сатрап персидский на коврах, Я нежуся в Армидиных садах, Тогда как вкруг меня толпою радость вьется И милая ко мне с улыбкою идет И страстный поцелуй в объятиях дает В награду прежних мук, в залог любови нежной, И я вкушаю рай на груди белоснежной!.. Или в кругу друзей на вакховых пирах, Когда суждение людей, заботы, горе Мы топим в пуншевое море, Румянец розовый пылает на щеках, И взоры радостью блистают, И беспристрастные друзья Сужденью смелому, шумя, рукоплескают, — Тогда смеюсь и я! Взирая, как Сократ, Овидий и Сенека, Лукреций, Тасс, Колумб, Камоэнс, Галилей Погибли жертвою предрассуждений века, Интриг и зависти иль жертвою страстей!.. Смотря, как в нищете таланты погибают, Безумцы ум гнетут, знать право воспрещают, Как гордый Александр Херила другом звал, Как конь Калигулы в сенате заседал, Как в Мексике, в Перу, в Бразилии, Канаде За веру предают людей огню, мечу,— На человечество в несноснейшей досаде, Я слезы лью!.. Но после отдыха, когда в моей прихожей Не кредиторов строй докучливых стоит, Но вестник радостный от девушки пригожей, Которая «люблю! люблю!» мне говорит! Когда печальный свет в мечтах позабываю И в патриаршески века переношусь, Пасу стада в венце, их скиптром подгоняю, Астреи вижу век, но вдруг опять проснусь… И чудо новое: Хвостова сочиненья, Я вижу, Глазунов за деньги продает, И, к довершению чудес чудотворенья, — Они раскуплены, наш бард купцов не ждет!.. Иль Сумарокова, Фонвизина, Крылова Когда внимаю я — и вижу вкруг себя Премудрость под седлом, Скотинина… [50] Тогда смеюсь и я! Конец 1810-х — начало 1820-х годов

49

Навыворот, в обратном порядке (франц. термин карточной игры). — Ред.

50

Стих не дописан в рукописи. — Ред.

44. САТИРА НА НРАВЫ

Мой друг! в наш дивный век — науками, искусством, И россов доблестью, и благородства чувством Любви к отечеству достойных сограждан, В наш новый век, когда властитель и тиран Несметных орд к нам внес убийства и пожары И провидения испытывал удары, Сея в триумф побед постыдный бег и страх… И трупы хищников рассеялись в полях, Когда прошедшее из книги современной Мечом росс вырубал и, лавром покровенный, Секване начертал постыдный приговор… Когда вселенной взор России <быстрый> бег к величью измеряет И подвиги ее в истории читает, — Возможно ли! тогда, забыв свой подвиг славы, Чудесно исказя и нрав и разум свой, Здесь дети робкие с изнеженной душой В очах невежества чтут модные уставы, И наши знатные отечества столпы О марсовых делах с восторгом рассуждают… С утра до вечера за картами зевают, А жены их, смеясь, в боскетах нежны лбы Иноплеменными рогами украшают… Но свет орангутанг, и мы живем в том свете, Где дым тщеславия рассудок закурил И многих мудрецов в паяцы нарядил. У всякого одно в предмете — И бедный Ир с клюкой Под добрый час себя с Юпитером равняет… И кучи золота, и царства рассыпает, И наслаждается мечтой!.. Всё в свете допустить возможно, Но быть игрушкою шутов и обезьян В сей славный век для нас постыдно и безбожно. Напрасно умный наш певец, Любовью чистою к отчизне возбужденный, И нравам и умам чумы иноплеменной С войною хочет дать конец! Мартышка весь свой век не устает кривляться, Для подражания; бесхвостый, без ушей, Престанет ли осел кряхтеть и спотыкаться? Из всех гражданских зол — всего опасней, злей Для духа нации есть чуждым подражанье, Но спорить не хочу, смешно в осьмнадцать лет В уборе дедовском явиться в шумный свет И с важностью начать другое подражанье. Но, друг мой! переждем — эпоха началась, И наше сбудется желанье… Орел с одним орлом стремится в состязанье. Гражданства искра в нас зажглась — И просвещение спасительной рукою Бальзам свой разольет в болезненных умах, И с новою зарею Исчезнет, может быть, еще неверный страх. Конец 1810-х — начало 1820-х годов

45. <ОТРЫВОК> («Там далее: провинциал Минос…»)

Там далее: провинциал Минос, <Он> указательным перстом чертит законы; С улыбкой важною, поднявши красный нос, Он проповедует, как межевать законы, Как Ева и Адам В раю поссорились за несогласность мненья, Как Гавриил их бил пребольно по плечам; Как трудно было им тягаться по судам За родовое их отцовское именье; Как был когда-то царь, ему прозванье Петр, Что первый он завел в России фраков моды; Что есть орудие — названьем барометр… Что за морем живут арабы иль уроды… И все в безмолвии, с преклонной головой Глаголу мудреца столь важного внимают, И изредка, когда он скажет вздор пустой, Они с почтением ему рукоплескают. И сей великий муж, сей грозный судия, Уездный меценат и удивленье света, Из милости свой взор бросает на меня Наместо пышного ответа. Представь же, добрый мой и несравненный друг, Сей свет, исполненный столь дивными умами,— Там злобу и разврат, а здесь безумцев круг, Там царедворцев строй с предлинными ушами, Здесь женщин, дышащих коварством, суетой, И новых мессалин в нимфомании злобной… …………………………………………… Здесь… едва простым пером Могу изобразить картину преступлений, Насильств и ужасов мегеры модной, злой, Терзающей народ жезлом постановлений. Кровавый пот с лица, печальный, смутный взор, Согбенны рамена и впалые ланиты, И дряхлость ранняя, и вкруг детей собор — Истлевшим рубищем покрыты; Шалаш, ни от дождя и зноя и зимой От вьюг и холода, от бури и ненастья Не защищаемый и кровлею простой, И вкруг следы нужды, печалей и несчастья — Суть призраки тех жертв, которые в трудах Свой век для гордых чад корысти сокращают И все сокровища из недр земли, в водах Для расточения владельцев извлекают! И, в довершение, невинных дочерей И юных жен — одно несчастных достоянье — Влачит к растлению седой прелюбодей И на уста кладет ударами молчанье! Но полно, я боюсь, чтоб чувств свободный жар Не сделал страшною столь важную картину, Чтоб друга твоего несовершенный дар Не выразил не так ужасных зол причину!!! Льзя ль видеть бед ярмо и духом не страдать? Льзя ль в обществе невежд, средь злых и преступленья, Где добродетель есть как злоехидный тать, Где зависть черная под видом снисхожденья, Где воздух заражен пороков смрадной мглою,— Льзя ль, говорю, довольным быть судьбою Льзя ль мизантропии одежду не носить? Дитя и женщины бегут за мишурою, А сердце робкое, нетвердый, слабый ум Утешен призраком и тешится мечтою; Но человек среди своих великих дум Зреть должен — истину, прелестну наготою. ………………………………………………… О, сколько раз с собой Я в изысканиях терялся отвлеченных, Здесь видел образец создания смешной, А там великое — но с целию презренной!.. Напрасно б стал тебе систему созидать Вслед Канту, Шеллингу и многим им подобным. Субъект, объект — велит молчать О пышной глупости всех тварей земнородных. Я знаю цель мою и сей ничтожный дар, Дар жизни, связь души с началом разрушенья, — И слабый мой талант и песнопенья жар Слабеет с мыслию — минутного явленья. Никто не вразумил, что нас за гробом ждет, Ни тысячи волхвов, ни книги Моисея, Ни мужи дивные, гласящи дивный сброд, Ни гений Лейбница в листах «Феодицеи». И червь, и я, и ты, и целый смертный род Для будущих времен пройдет, как блеск Элиды. Скажи мне, где народ обширной Атлантиды? Вот связь — всех сущих здесь и общий сей закон, Не испытающий в движеньях перемены! А смертных глупый род, пуская глупый стон, В веригах алчности, злодейств, убийств, измены Вседневно к олтарю Химеры вопиет… И мнит в пустой мольбе обресть свое спасенье, Бессмертие то здесь, то там в безвестном ждет И гибнет жертвою скорбей и злоключенья… …………………………………………………… Конец 1810-х — начало 1820-х годов

46. <ОТРЫВОК> («Безумцы, оградясь обрядами, мольбой…»)

Безумцы, оградясь обрядами, мольбой И верой, следствием вериг предрассуждения, Чем ближе к крыше гробовой, Тем злоба их сильней, тем чаще преступленья. В груди с ехидною, с поникшею главой, Со взором, алчущим неутолимой мести, Слепцы под сединой Идут порокам вслед, как вслед добра и чести! Страшусь и бегаю от обществ и судей, Где слышу грозное пифическое мненье, Смысл многозначащий бессмысленных речей, Где всё против меня кричит с ожесточеньем Не верит кошкам он, не верит чесноку, Не верит мумии всесильной Озириса, Не верить он дерзнул спасителю быку И храмы позабыл священные Мемфиса! Конец 1810-х — начало 1820-х годов

47. КАРТИНА БУРИ

Солнце покрылось серою мглой, Тучи, спираясь, быстро несутся… Вихрь, сотрясая листья с дерев, С шумом и силой дол пробегает И воздымает в воздухе прах; Враны над бором стаей виются, Нивы клубятся волной. Подернут горизонт полунощною тьмой, И молния вдали из бурных туч сверкает; Перун отзывами грохочет за горой, И эхо гул его в утесах раздробляет! С ветром холодным падает дождь, Сосны и ели со скрипом трясутся, Волны, волнуясь быстрой струей, Пеною желтой в берег плескают, Дикие гуси скрылись в тростник; Шумом внезапным вол устрашенный, Вкруг озираясь, ревет. Гигантов бурных строй по высоте летит, И молния, виясь, кругом во мраке блещет! Удар удару вслед гром яростный вторит И смертоносные перуны долу мещет! Здесь дева робкая дрожит, Взор старца к небу устремился! Пловец в волнах погибель зрит, Оратай в ближний лес сокрылся. Сильней и ветр и дождь шумит, Огнь бледный заревом мерцает; Перун из черных туч летит, И раздробленный дуб пылает!.. <1820>

48. К МОЕЙ СПЯЩЕЙ

Ты спишь… и сладостен покой Любови нежной, Сон сладкий, безмятежный Не прерывается печальною мечтой! В чертах твоих добро с любовию сияют, Не дар искусства, нет! — природы дар одной,— И локоны, клубясь по раменам волной, От смелых взоров грудь стыдливую скрывают. О, сколько счастия с тобой! Не знал бы без тебя я в жизни мрачной, бурной, Что значит радость и покой, — Из колыбели дней мой жребий пал из урны — Печаль, томление, борьбу с собой узнать… О прошлом сожалеть, дней будущих страшиться И с нетерпением минуты ожидать… Когда мой путь здесь совершится!.. Но, небо! ты спасло пловца от ярых волн… И мой разрушенный до половины челн — В цветущей пристани, где ненадолго, может быть… Мне суждено сосуд всех радостей испить Из рук любви — всегда покорной, легкокрылой. Но радость и любовь, как твой минутный сон, Цвет юности младой, свирепый скосит Крон; Взамену радостей, забав и страсти милой Останутся в удел недуги и печаль… И мысль от светлых дней, стремясь в безвестну даль, Знакомит нас <со> хладною могилой… Год краток счастия, несносен миг скорбей; Но <мне> приход его не страшен; Я милую люблю и милою любим! Еще взаимности светильник не угашен Наперекор законам злым. Спи, милая моя! С твоим пробудом ясным… Я обниму тебя с желаньем сладострастным До бурного судьбины дня! 28 марта 1820