Полное собрание стихотворений

49. ПЕСНЬ НЕВОЛЬНИКА

Пенаты добрые, отчизны берег милый, Поля родимые, где в юности счастливой Мой век с беспечностью покойно, мирно тек, Простите навсегда! Окованный цепями, Я скорбь делю с слезами, И сир и одинок! Страдалец немощный, отец чадолюбивый! Кто даст тебе приют покойный и счастливый? Увы! изведать скорбь тебе назначил рок У гроба хладного вечернею зарею: Твой сын уж не с тобою, Он сир и одинок! Давно ль в обители спокойной, безмятежной С детьми-малютками и матерью их нежной Я радости вкушал?.. Но злобный дух прорек Разлуку горькую с супругой, сиротами — И я томлюсь цепями, Я сир и одинок! Товарищи-друзья! и с вами разлученный, Не буду более под тенью лип смиренных Я счастью гимны петь: миг радостей протек! На чуждой стороне, игралище судьбины, Я жду бедам кончины И сир и одинок! Начало 1820-х годов

ТЮРЕМНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ 1822–1824

50. К ДРУЗЬЯМ В КИШИНЕВ

Итак, я здесь… за стражей я… Дойдут ли звуки из темницы Моей расстроенной цевницы Туда, где вы, мои друзья? Еще в полусвободной доле Дар Гебы пьете вы, а я Утратил жизни цвет в неволе, И меркнет здесь заря моя! В союзе с верой и надеждой, С мечтой поэзии живой Еще в беседе вечевой Шумит там голос ваш мятежный. Еще на розовых устах, В объятьях дев, как май, прекрасных И на прелестнейших грудях Волшебниц милых, сладострастных Вы рвете свежие цветы Цветущей девства красоты. Еще средь пышного обеда, Где Вакх чрез край вам вина льет, Сей дар приветный Ганимеда Вам негой сладкой чувства жжет. Еще расцвет душистой розы И свод лазоревых небес Для ваших взоров не исчез. Вам чужды темные угрозы, Как лед, холодного суда, И не коснулась клевета До ваших дел и жизни тайной, И не дерзнул еще порок Угрюмый сделать вам упрек И потревожить дух печальный. Еще небесный воздух там Струится легкими волнами И не гнетет дыханье вам, Как в гробе, смрадными парами. Не будит вас в ночи глухой Угрюмый оклик часового И резкий звук ружья стального При смене стражи за стеной. И торжествующее мщенье, Склонясь бессовестным челом, Еще убийственным пером Не пишет вам определенья Злодейской смерти под ножом Иль мрачных сводов заключенья… О, пусть благое провиденье От вас отклонит этот гром! Он грянул грозно надо мною, Но я от сих ужасных стрел Еще, друзья, не побледнел И пред свирепою судьбою Не преклонил рамен с главою! Наемной лжи перед судом Грозил мне смертным приговором «По воле царской» трибунал. «По воле царской?» — я сказал, И дал ответ понятным взором. И этот черный трибунал Искал не правды обнаженной, Он двух свидетелей искал И их нашел в толпе презренной. Напрасно голос громовой Мне верной чести боевой В мою защиту отзывался, Сей голос смелый пред судом Был назван тайным мятежом И в подозрении остался. Но я сослался на закон, Как на гранит народных зданий. «В устах царя, — сказали, — он, В его самодержавной длани, И слово буйное „закон“ В устах определенной жертвы Есть дерзновенный звук и мертвый…» Итак, исчез прелестный сон!.. Со страхом я, открывши вежды, Еще искал моей надежды — Ее уж не было со мной, И я во мрак упал душой… Пловец, твой кончен путь подбрежный, Мужайся, жди бедам конца В одежде скромной мудреца, А в сердце — с твердостью железной. Мужайся! Близок грозный час, И, может быть, в последний раз Еще окину я глазами Луга, и горы, и леса Над светлой Тирасы струею, И Феба золотой стезею Полет по чистым небесам Над сердцу памятной страною, Где я надеждою дышал И к тайной мысли устремлял Взор светлый с пламенной душою. Исчезнет всё, как в вечность день; Из милой родины изгнанный, Средь черни дикой, зверонравной Я буду жизнь влачить, как тень, Вдали от ветреного света, В жилье тунгуса иль бурета, Где вечно царствует зима И где природа как тюрьма; Где прежде жертвы зверской власти, Как я, свои влачили дни; Где я погибну, как они, Под игом скорбей и напастей. Быть может — о, молю душой И сил и мужества от неба! — Быть может, черный суд Эреба Мне жизнь лютее смерти злой Готовит там, где слышны звуки Подземных стонов и цепей И вопли потаенной муки; Где тайно зоркий страж дверей Свои от взоров кроет жертвы. Полунагие, полумертвы, Без чувств, без памяти, без слов, Под едкой ржавчиной оков, Сии живущие скелеты В гнилой соломе тлеют там, И безразличны их очам Темницы мертвые предметы. Но пусть счастливейший певец, Питомец муз и Аполлона, Страстей и бурной думы жрец, Сей берег страшный Флегетона, Сей новый Тартар воспоет: Сковала грудь мою, как лед, Уже темничная зараза. Холодный узник отдает Тебе сей лавр, певец Кавказа; Коснись струнам, и Аполлон, Оставя берег Альбиона, Тебя, о юный Амфион, Украсит лаврами Бейрона. Оставь другим певцам любовь! Любовь ли петь, где брызжет кровь, Где племя чуждое с улыбкой Терзает нас кровавой пыткой, Где слово, мысль, невольный взор Влекут, как явный заговор, Как преступление, на плаху И где народ, подвластный страху, Не смеет шепотом роптать. Пора, друзья! Пора воззвать Из мрака век полночной славы, Царя-народа дух и нравы И те священны времена, Когда гремело наше вече И сокрушало издалече Царей кичливых рамена. Когда ж дойдет до вас, о други, Сей голос потаенной муки, Сей звук встревоженной мечты? Против врагов и клеветы Я не прошу у вас защиты: Враги, презрением убиты, Иссохнут сами, как трава. Но вот последние слова: Скажите от меня О<рлов>у, Что я судьбу мою сурову С терпеньем мраморным сносил, Нигде себе не изменил И в дни убийственный жизни Немрачен был, как день весной, И даже мыслью и душой Отвергнул право укоризны. Простите… Там для вас, друзья, Горит денница на востоке И отразилася заря В шумящем кровию потоке. Под тень священную знамен, На поле славы боевое Зовет вас долг — добро святое. Спешите! Там волкальный звон Поколебал подземны своды И пробудил народный сон И гидру дремлющей свободы! 1822

51. ПЕВЕЦ В ТЕМНИЦЕ

О, мира черного жилец! Сочти все прошлые минуты; Быть может, близок твой конец И перелом судьбины лютой! Ты знал ли радость — светлый мир, Души награду непорочной? Что составляло твой кумир — Добро иль гул хвалы непрочной? Читал ли девы молодой Любовь во взорах сквозь ресницы? В усталом сне ее с тобой Встречал ли яркий луч денницы? Ты знал ли дружества привет? Всегда с наружностью холодной Давал ли друг тебе совет Стремиться к цели благородной? Дарил ли щедрою рукой Ты бедных золотом и пищей? Почтил ли век под сединой И посещал ли бед жилища? Одним исполненный добром И слыша стон простонародный, Сей ропот робкий под ярмом, Алкал ли мести благородной? Сочти часы, вступя в сей свет, Поверь протекший путь над бездной, Измерь ее — и дай ответ Потомству с твердостью железной. Мой век, как тусклый метеор, Сверкнул в полуночи незримый, И первый вопль как приговор Мне был судьбы непримиримой. Я неги не любил душой, Не знал любви, как страсти нежной, Не знал друзей, и разум мой Встревожен мыслию мятежной. Забавы детства презирал, И я летел к известной цели, Мечты мечтами истреблял, Не зная мира и веселий. Под тучей черной, грозовой, Под бурным вихрем истребленья, Средь черни грубой, боевой, Средь буйных капищ развращенья Пожал я жизни первый плод, И там с каким-то черным чувством Привык смотреть на смертный род, Обезображенный искусством. Как истукан, немой народ Под игом дремлет в тайном страхе: Над ним бичей кровавый род И мысль и взор казнит на плахе, И вера, щит царей стальной, Узда для черни суеверной, Перед помазанной главой Смиряет разум дерзновенный. К моей отчизне устремил Я, общим злом пресытясь, взоры, С предчувством мрачным вопросил Сибирь, подземные затворы; И книгу Клии открывал, Дыша к земле родной любовью; Но хладный пот меня объял — Листы залиты были кровью! Я бросил свой смиренный взор С печалью на кровавы строки, Там был подписан приговор Судьбою гибельной, жестокой: «Во прах и Новгород и Псков, Конец их гордости народной. Они дышали шесть веков Во славе жизнию свободной». Погибли Новгород и Псков! Во прахе пышные жилища! И трупы добрых их сынов Зверей голодных стали пища. Но там бессмертных имена Златыми буквами сияли; Богоподобная жена, Борецкая, Вадим, — вы пали! С тех пор исчез, как тень, народ, И глас его не раздавался Пред вестью бранных непогод. На площади он не сбирался Сменять вельмож, смирять князей, Слагать неправые налоги, Внимать послам, встречать гостей, Стыдить, наказывать пороки, Войну и мир определять. Он пал на край своей могилы, Но, рано ль, поздно ли, опять Восстанет он с ударом силы! 1822

52. НА СМЕРТЬ МОЕГО СКВОРЦА

Еще удар душе моей, Еще звено к звену цепей! И ты, товарищ тайной скуки, Тревог души, страданий, муки, И ты, о добрый мой скворец, Меня покинул наконец! Скажи же мне, земной пришлец, Ужели смрад моей темницы Стеснил твой дух, твои зеницы? Но тихо всё… безмолвен он, Мой юный друг, мой Пелисон, И был свидетель Абеон Моей встревоженной разлуки! Так верю я, о жрец науки, Тебе, о мудрый Пифагор! Не может быть сей ясный взор, Сей разногласный разговор, Ко мне прилет его послушный Уделом твари быть бездушной: Он создан с нежною душой, Он, верно, мучился тоской… Как часто резвый голос свой Он изменял на звук печальный, Как бы внимая скорби тайной. О вы, жестокие сердца! Сотрите стыд души с лица, Учитесь чувствам от скворца! Он был не узник — и в темнице. Летая вольных птиц в станице, Ко мне обратно прилетал; Мою он горесть уважал, Для друга вольность забывал! И все за то его любили, И все за то скворца хвалили, Что он, средь скорби и недуг, И в узах был мне верный друг. Что он ни мщения, ни мук Для друга в узах не боялся И другу смело улыбался. Когда ж, как ржавчиною сталь, Терзала грудь мою печаль, Кому ж? — скворцу лишь было жаль! И мнилось — пел мой друг сердечный: «Печаль и жизнь не бесконечны». И я словам его внимал, И друга нежного ласкал, И вдруг свободнее дышал. Когда ж вражда со клеветою В суде шипели предо мною И тщетно я взывал права, Он пел ужасные слова: «Враги иссохнут, как трава». И были то последни звуки, И умер мой скворец со скуки! О вы, жестокие сердца, Сотрите стыд души с лица, Учитесь чувствам от скворца! 1824

СТИХОТВОРЕНИЯ ПЕРИОДА ССЫЛКИ 1828–1846

53. ПОСЛАНИЕ К К…НУ

Изгнанник с маем и весной Тебя приветствует, друг милый. Опять зимы безмолвной и унылой Темничный образ пред тобой Природы девственной сменился красотой… А для меня — прошла весна!.. Очаровательной улыбкою она Тоски по родине, привычного роптанья, Печальных дум и бед воспоминанья Не истребит в душе отжившей и немой. Там, за вершинами Урала, Осталось всё, что дух питало мой, И вера и любовь, — я внес сюда с собой Лишь муки страшные Тантала! Зачем затворника надежда обольщала? Зачем алкал он видеть край родной? Прижать друзей к груди, измученной тоской, И шестилетнюю неволю, Борьбу с судьбой, страдальческую долю — Опять в беседе вечевой, При кликах радости мятежной, Забыть за чашей круговой? Или с любовницей младой Отдать всё прошлое порывам страсти нежной?.. Зачем коварные мечты Мой ум младенческий прельщали? Зачем прекрасные цветы Над бездной путь терновый застилали? К чему коварный этот сон? Я был давно к страданьям приучен, — Шесть лет дышал темничною печалью И грозный рок мне грудь сковал Несчастием, как закаленной сталью. Зачем я благ земных желал, Сдружившись с жизнью неземною, И примирения искал С людьми и грозною судьбою? Они смеялись надо мною… О, если б сто подземных жерл Дохнуло пламенною лавой На этот род безумный и лукавый! Без слез, без горести б смотрел На гибель их, на огненные волны, И, провидением довольный, Я б этот час благословлял, Как будто заблистал мне первый луч денницы. Но нет! Зачем удар карающей десницы Противу немощных слепцов? Они из приторных наемницы сосцов, Еще повитые, как цепью, пеленами, Глотали алчными устами Всё грязное, всё низкое, как прах! Ярем невольничий — их доля в колыбели, Болезнь младенчества — их доля в сединах. Знакомо ль им стремленье к славной цели, К стяжанию победного венца? Нет! Нет! Не внятен им волшебный глас певца, Волнующий возвышенные страсти, Вливающий небесный дух в сердца И возвышающий наш дух среди напасти! В душе бесчувственность и на челе позор, Пред слабым — власти наглый взор, И рабство — пред судьбой и силой, Неверие в устах и бледность пред могилой — Не есть ли их постыдное клеймо? Нет! Нет! Не обменю моей жестокой доли На это славное ярмо, На эту цепь приманчивой неволи! Я здесь, сюда коварный рок Из бурных волн, пучин и бездны Отбросил утлый мой челнок; Я здесь, и звук знакомый и любезный Не тронет слуха моего; Мой смутный взор и бледное чело Опять зарей весны не просияют, Уста мои — лишь ропот и печаль Невнятным звуком выражают… Напрасно б взгляд бросал в безвестну даль, Напрасно б ждал счастливой перемены: Подземный стон, и вековые стены, Затвор железный, звук цепей И тайный зов утраченных друзей Меня и здесь тревожат в сновиденьи, И отдаление в моем воображеньи Не истребит сей пагубной мечты, И все высокие картины Природы грозной красоты: Саяна снежные вершины, И мрачный вид безвыходной тайги, Бурана рев и лом, и треск реки, Подавленной, стесненной в беге льдами, И торосы, вскипевшие стенами, Как вековых руин следы, И племена рассеянной орды, Полярных дикарей воинственные нравы, Их разум гибкий и лукавый, Коварный взгляд, нестройный звук речей; Повсюду грабежи, убийства как забавы, И резкие черты и буйный дух людей, Которых страсти, заблужденье, Гоненье, клевета, порок и преступленье, Как крепкое к звену звено, Сковали в общество одно… Страна, где каждый дом есть книга приключений, Где вся земля — отверженных есть дом, Где Минихов и Меньшикова гений Ни славой прежнею, ни лавровым венцом Не различен убийц презренных с долей. Всё это дивное для смелой кисти поле Какой-то новостью еще блестит для глаз, Но мой восторг давно в душе погас. О милый друг! все прелести чужбины, Все красоты волшебной сей картины Не радуют: они не в родине моей. Скажи, кому отдам сердечные томленья? Кто мысль мою и тайные движенья Души поймет? Чей сладкий звук речей Вольет в больную грудь минутную отраду? Кто руку даст изгнаннику, как брату? С кем лето знойное я жизни разделю? Кто скажет мне, потупя взор стыдливый И руку сжав рукою боязливой, Невнятным шепотом прекрасное «люблю». Цветы поблекшие еще передо мною. Мне их дала младая дева в дар, И с ними чувств и тайной страсти жар; Я взял цветы холодною рукою И руку ей с признательностью сжал, И девственную грудь с улыбкой целовал… Я розы рвал… Но их благоуханье Далеко ветр противный уносил. Дерзну ль назвать минутное желанье, Обманчивый восторг моих душевных сил Любовью чистою и нежной? Нет, нет. Любовь — одно мне с верой и надеждой, Во мне их рок суровый умертвил! Ты знаешь сам, мой друг, мои страданья, Ты сам темничною заразою дышал… Но долго ли твои продлились испытанья? Ты тягость бытия одну минуту знал… А я? Могу ль предать прошедшее забвенью! Оставить всё, что сердце тяготит? Не я ли веровал с улыбкой в провиденье? В борьбе с судьбой упал мой хрупкий щит. Исчезло всё!.. Под сводами темницы Погиб мой дар с прелестною мечтой! Невнятен звук моей цевницы — Согласен он с моей душой; Дерзну ли трепетной рукой Завесу истины ужасной Поднять пред суетной толпой? Сей труд бесплодный и опасный Душевных ран не исцелит И для изгнанника сиянье Прошедших дней не возвратит; Мое ужасно упованье! Благая вера — вот мой щит, Души отжившей ожиданья; Давно прошли, как миг один, Как сладкий сон, лета мои младые — И с ними радости земные… Как счастия беспечный сын, Близ лар под кровлею родною, Довольный светом и судьбою, В моем неведеньи я счастье находил!.. Как вольное дитя природы, Я только неба видел своды; И легкий утренний зефир Эмблемой был моей свободы… И славы дым, ее кумир, Для глаз завистливых блестящий мишурою, С поклонников безумною толпою Души невинной не прельщал… Тогда ни следствий, ни начал, Добра, страстей и преступлений, В хаосе споров, жарких прений, Расторгнуть ум мой не алкал. Мой взор беспечно созерцал Лишь блеск светил в орбитах их движенья, В лугах я свежих роз искал. Не тайны дивной обновленья, Не свист железа и свинца, Не гром из медных жерл и стали, Не лютый в битве клик бойца Тогда мой робкий слух прельщали,— Любил я сладостный напев, Как май, веселых, сельских дев Под звук задумчивой свирели, Любил в тени густых дерев Я слушать птичек нежных трели Иль звонкий голос соловья… Любил журчание ручья… Любил вечернею порой у колыбели С безмолвием внимать, Как нежная, сквозь слезы, мать, Прижав к груди младенца, прорекала Разлуку с кровлею родной, Борьбу с людьми, борьбу с судьбой И провиденье умоляла Младенцу дать удел благой!.. Прошло неведенье святое! Мой час пробил!.. В душе моей простой Все страсти, спавшие в покое, Вскипели бурною волной! Недетский взор сквозь мрак густой Я бросил к новой, тайной цели… И радость скрылась от очей, Как в тучах блеск дневных лучей, Вдали я видел бледный свет, И скорбь стесняла грудь, ланиты побледнели, Поблек прекрасной веры цвет, Сомненья срезанный косою. О добродетель! пред тобой Я пал во прах, я слезы лил И с умилением молил Отдать мне прошлое, отдать мне мир с собою! С людьми я мира не просил, Я их узнал, я их чуждался — Приветов, ласки их боялся И дружбы, как вражды крамольной, трепетал. Я видел, как, укрыв отточенный кинжал, Мне руки жмет с улыбкою лукавой И крест на грудь кладет рукой еще кровавой По человечеству мой брат! Везде я слышал плач и жалобные стоны, Я видел, как в пыли потоптаны лежат Права народные, щит слабого — законы; С безмолвным трепетом раскрыл Я Клии крепкие скрижали, Но хладный пот чело мое покрыл, Глубокие черты на обагренной стали Мне жребий царств, народов и царей, События грядущих дней И настоящего в протекшем указали. Давно мне этот мир — как степь безбрежная Сахары, Где дышит ветр песчаною волной, Как океан, где грозные удары Валов не устают греметь над головой. Мне этот край — одно пространное кладбище, В котором ищет взор безбедного жилища Среди преступничьих гробов! И мой ударит час всеобщею чредою, И знак сотрет с земли моих следов, И снег завеет дерн над крышей гробовою; Весной оттает снег, за годом год пройдет, Могильный холм сравняется с землею, И крест без надписи падет!.. Жестокий Крон безжалостной рукою Разрушит гордые чертоги городов, Дела героев, мудрецов Туманною покроет тьмою, Иссушит глубину морей, Воздвигнет горы средь степей, И любопытный взор потомков Не тщетно ль будет вопрошать, Где царства падшие искать Среди рассеянных обломков?.. Куда же мой отвеет время прах? Где денутся все призраки златые? Куда отделится таинственное я? Где будет след минутный бытия, Надежды, суеты, желания земные? Давно погибло всё, чего мой дух алкал! Чего ж я жду с отжившею душою? Кто к жизни мысль страдальца приковал? И не в родстве ль давно я с прахом и землею? Не время ли мне сделать шаг вперед И снять покров с таинственной химеры? В моих руках светильник чистой веры, — Он свет в пути моем прольет!.. 30 мая 1828

54. «Она одна казалась мне мила…»

Она одна казалась мне мила, Как роза свежая весною; Как роза юная, цвела Вдали от света, бурь и зла Она прекрасною душою. Улыбка, легкий стан, ее убор простой — Всё было зеркалом Авроры, И в новом мире к ней одной Невольно мрачные мои стремились взоры. Всегда беспечна, весела, Она казалась мне мила Невинностью своей и детской простотою — Всё в ней для глаз моих дышало красотою. Стыдливость, детский страх, звук трепетный речей, Ее рука в руке моей И первый поцелуй дрожащими устами, И нежное «люблю» вполголоса, с слезами, Улыбка райская, вид девственный лица, И всё для глаз, для чувств земное совершенство Могли б вдохнуть небесное блаженство В стальную грудь темничного жильца, Могли б разжечь любви опасный пламень, Но грудь моя была как камень. О, сколько раз вечернею порой Она мой кров убогий посещала И думы гордые и ропот правый мой Улыбкой детскою смиряла. Поблек румянца цвет живой, Прелестное чело задумчивость покрыла, И тайная печаль грудь слабую стеснила! Она жила надеждою одной, Как срезанный цветок еще живет росой, — Родных, забавы, свет для пришлеца забыла И, к небу взор поднявши свой, У неба мир душе молила. Беспечная, зачем ты встретилась со мной? Зачем ты странника узнала? Вся жизнь его загадка для тебя, Ты с тайн его не снимешь покрывала. Не встретишь с ним ты радостного дня! И совесть мрачная, преследуя меня, Душе холодной говорила: Она живет теперь надеждою одной, Как срезанный цветок живет еще росой,— Родных, забавы, свет для пришлеца забыла! И эта мысль летела вслед за ней В печальную тайгу, на пажити полей, Чрез волны быстрые за светлою струею И в мирный дом ее отца, Где, бледная, она с растерзанной душою Молила за меня творца! Беспечная, зачем ты странника узнала? Вся жизнь его загадка для тебя, Ты с тайн его не снимешь покрывала. Не встретишь с ним ты радостного дня. Ты к сердцу не прижмешь дрожащею рукою Венчального кольца! И в радости его безмолвного лица На лоне роскоши не оросишь слезою. Задумчивый, один повсюду пред собою Я видел дом ее отца, Где, бледная, она с растерзанной душою Молила за меня творца! Но я не знал, что пламень потаенный Давно горел в душе моей, Я выше был судьбы своей И весь бледнел пред девою смиренной… Где ж твой обет, сын праха и земли? Светильник твой над бездной роковою? Что ж мрачные твои гаданья прорекли? Ты дышишь вновь любовию земною! Она моя, она теперь со мною, Неразделенное одно! Ее рука с моей рукою, Как крепкое с звеном звено! Она мой путь, как вера, озарила. Как дева рая и любви, Она сказала мне отрадное «живи!» И раны сердца залечила! Упал с души моей свинец, Ты мне дала ключи земного рая — Возьми кольцо, надень венец, Пойдем вперед, сопутница младая! 1 августа 1829

55. «Когда ты был младенцем в колыбели…»

Когда ты был младенцем в колыбели И голосом невинным лепетал, Кто жизни план младенцу начертал, Назначил кто твой путь к опасной цели? В объятиях кормилицы своей Ты напрягал бессильные ручонки И с криком разрывал, как цепь, свивальник тонкий! Кто первый смысл родил в златой душе твоей О вольности и тяжести цепей? В объятиях кормилицы твоей Ты различал неволю от свободы… И небо ясное любил… И ненавидел… <1830>

56. «Не с болию, но с радостью душевной…»

Не с болию, но с радостью душевной Прощаюсь я с тобой, листок родной. Как быстрый взгляд, как мысли бег живой, Из хижины убогой и смиренной Лети туда, где был мой рай земной. Ты был со мной, свидетель жизни мрачной Изгнанника в суровой сей стране, Где дни его в безвестной тишине Текут волной то мутной, то прозрачной. Здесь берег мой, предел надежд, желаний, Гигантских дум и суетных страстей; Здесь новый свет, здесь нет на мне цепей — И тихий мир, взамену бед, страданий, Светлеет вновь, как день в душе моей. Она со мной, подруга жизни новой, Она мой крест из рук моих взяла, Рука с рукой она со мной пошла В безвестный путь — в борьбу с судьбой суровой. Мой милый друг! Без веры крепкой нет Небесных благ и с миром примиренья. В завет любви, и веры, и терпенья Возьми его. И ангельский привет, С мольбой в устах, и взор младенца нежный, Как узнику прекрасный солнца свет, Блеснул в душе отрадною надеждой. Я знаю: здесь, в изгнаньи от людей, Не встречу я живых объятий друга, Не буду жать руки сестры моей, Но кроткая и юная супруга, С дитятею страданий на руках [51] , Укажет мне улыбкой иль слезою, Как тяжкий крест терновою стезею Безропотно нести на раменах… Сентябрь 1830

51

Стихи не окончены, ибо дитя мое 8 сентября — умер…

57. ДУМА («Шуми, шуми, Икаугун…»)

Шуми, шуми, Икаугун, Твой шум глухой, однообразный Слился в одно с толпою дум, С мечтой печальной и бессвязной! Далеко мой стремится взор Чрез эти снежные вершины, Гряду гранитных стен и гор, На отдаленные равнины. Кто их увидит, кто найдет? Один орел под облаками… Для нас здесь неба ясный свод Закрыт утесами, лесами. Зачем же ты, пришлец, сменял Свои прелестные долины На дикий лес, громады скал, На эти мрачные теснины? Зачем оставил дом, детей, Привет их, ласковые взоры И непритворный смех друзей? Зачем принес твой ропот в горы? Не сам ли ты себе сказал, Любуясь дикою природой: «Средь этих гор, гранитных скал Дышу я силой и свободой!» Ты здесь нашел привет родной И жизни хилой обновленье; Ты сам воздвиг сей крест святой В завет любви и примиренья! Здесь всё в согласии с душой Твоею мрачной, своевольной, Здесь нет людей, ты сам с собой! Чего ж желаешь, недовольный? В вершинах гор гремит перун, Прибрежных скал колебля своды… Внизу шумит Икаугун, Ревут его в утесах воды… Зачем они кипят струей, Куда, белея пеной снежной, Как бурей взломанной стезей, Несут свой шум, разбег мятежный? Спроси природу — где устав Для сил надменных и свободы? Они не знают наших прав,— Здесь горы, каменные своды И зимний лед их волю жмут; С вершин гранитного Саяна Они летят, они бегут К брегам привольным океана! Кто ж остановит вечный бег? О, сколько власти, воли, силы Себе присвоил человек, Пришлец земли, жилец могилы. Прости, ключ жизни, ключ святой, С обетом мира и надежды Пришлец прощается с тобой! Сын рока, волей неизбежной Он призван рано в мир страстей… Прошли темничной жизни годы, И эти каменные своды Во тьме две тысячи ночей Легли свинцом в груди моей. Текут вперед изгнанья годы, Всё те же солнце и луна, Такая ж осень и весна, Всё тот же гул от непогоды. И та же книга прошлых лет, В ней только прибыли страницы, В умах всё тот же мрак и свет, Но в драме жизни — жизни нет, Предмет один, другие лица… Прости ж, ключ жизни, ключ святой. Твои я пил целебны воды И снова жизнью и весной Дышал, как юный сын природы! Вдали от света, от людей Здесь всё, как в родине моей, Светлело южною зарею; Забилось сердце веселей — И в темной памяти моей Минуты счастья прежних дней Блеснули яркою чертою… И всё вокруг меня цвело, И думы гордые молчали, И сон страстей изображали Уста и бледное чело. 15 августа 1840 Туранские минеральные воды

58. ПРЕДСМЕРТНАЯ ДУМА («Меня жалеть?.. О люди, ваше ль дело?..»)

Меня жалеть?.. О люди, ваше ль дело? Не вами мне назначено страдать! Моя болезнь, разрушенное тело — Есть жизни след, душевных сил печать! Когда я был младенцем в колыбели, Кто жизни план моей чертил, Тот волю, мысль, призыв к высокой цели У юноши надменного развил. В моих руках протекшего страницы — Он тайну в них грядущего мне вскрыл: И, гость земли, я, с ней простясь, входил, Как в дом родной, в мои темницы! И жизнь страстей прошла как метеор, Мой кончен путь, конец борьбы с судьбою; Я выдержал с людьми опасный спор И падаю пред силой неземною! К чему же мне бесплодный толк людей? Пред ним отчет мой кончен без ошибки; Я жду не слез, не скорби от друзей, Но одобрительной улыбки! Ноябрь 1842 Село Олонки

59. «Мой милый друг, твой час пробил…»

Мой милый друг, твой час пробил, Твоя заря взошла для света; Вдали — безвестной жизни мета И трудный путь для слабых сил. Теперь в твои святые годы Явленья чудные природы: Блеск солнца в радужных лучах, Светило ночи со звездами В неизмеримых небесах, Раскаты грома за горами, Реки взволнованный поток, Луга, покрытые цветами, Огнем пылающий восток… Зовут твой взор, твое вниманье, Тревожат чувства и мечты; Ты дышишь миром красоты, И мир — твое очарованье!.. Твой век младенческий, как день, Прошел, погас невозвратимо; В незрелой памяти, как тень, Исчезнет жизни след счастливый. Тебя вскормила в пеленах Не грудь наемницы холодной — На нежных матери руках, Под властью кроткой и природной, Ты улыбаяся взросла. Ты доли рабской не видала, И сил души не подавляла В тебе печальная нужда. Отец, забывши суд людей, Ночные думы, крест тяжелый, Играл, как юноша веселый, С тобой в кругу своих детей. И луч безоблачной денницы Сиял так светло для тебя! Ты знала только близ себя Одни приветливые лица, Не как изгнанника дитя, Но как дитя отца-счастливца! И ты узнаешь новый свет, И ты, мой друг, людей увидишь; Ты встретишь ласки и привет И голос странный их услышишь. Там вечный шумный маскарад, В нем театральные наряды, Во всем размер, во всем обряды, На всё судейский строгий взгляд — Ты не сочтешь смешной игрою, Торговлей лжи, набором слов, Поддельной, грубой мишурою И бредом страждущих голов… Нет, для тебя блестит, алеет И дышит мир еще весной, Твой лик невинный не бледнеет И не сверкает взор враждой. А я в твои младые годы Людей и света не видал… Я много лет не знал свободы, Одних товарищей я знал В моем учебном заключеньи, Где время шло как день один, Без жизни, красок и картин, В желаньях, скуке и ученьи. Там в книгах я людей и свет Узнал. Но с волею мятежной, Как видит бой вдали атлет, В себе самом самонадежный Пустил чрез океан безбрежный Челнок мой к цели роковой. О друг мой, с бурей и грозой И с разъяренными волнами Отец боролся долго твой… Он видел берег в отдаленьи, Там свет зари ему блистал, Он взором пристани искал И смело верил в провиденье, Но гром ударил в тишине… Как будто бы в ужасном сне На бреге диком и бесплодном, Почти безлюдном и холодном, Борьбой измученный пловец Себя увидел, как пришлец Другого мира. В свете новом, Своекорыстном и суровом, С полудня жизни обречен Нести в молчаньи рабском он Свой крест без слез, без укоризны, И не видать своих друзей, Своих родных, своей отчизны, И все надежды юной жизни Изгнать из памяти своей… О, помню я моих судей, Их смех торжественный, их лицы Мрачнее стен моей темницы И их предательский вопрос: «Ты людям славы зов мятежный, Твой ранний блеск, твои надежды И жизнь цветущую принес, Что ж люди?» С набожной мечтою И с чистой верой — не искал Я власти, силы над толпою; Не удивленья, не похвал От черни я бессильной ждал; Я не был увлечен мечтою, Что скажут люди — я не знал! О добродетель! где ж непрочный Твой гордый храм, твои жрецы, Твои поклонники-слепцы С обетом жизни непорочной? Где мой кумир, и где моя Обетованная земля? Где труд тяжелый и бесплодный? Он для людей давно пропал, Его никто не записал, И человек к груди холодной Тебя, как друга, не прижал!.. Когда гром грянул над тобою — Где были братья и друзья? Раздался ль внятно за тебя Их голос смелый под грозою? Нет, их раскрашенные лица И в счастьи гордое чело При слове казни и темницы Могильной тенью повело… Скажи, чем люди заплатили Утрату сил, души урон И твой в болезнях тяжкий стон Какою лаской облегчили? Какою жертвой окупили Они твой труд и подвиг твой? Не ты ль, как мученик святой, Молил изгнанья, как свободы? В замену многих тяжких лет Молил увидеть солнца свет, И не темниц, а неба своды? И что ж от пламенных страстей, Надежд, возвышенных желаний, Мольбы и набожных мечтаний В душе измученной твоей Осталось? Вера в провиденье, Познанье верное людей, Жизнь без желаний, без страстей, В болезнях сила и терпенье, Всё та же воля, как закон, Давно прошедшего забвенье И над могилой сладкий сон! Вот, друг мой, книга пред тобою Протекшего. Ты видишь в ней Мою борьбу с людьми, с судьбою И жизнь труда, терпенья и страстей. Не видел я награды за терпенье И цели я желанной не достиг, Не встретил я за труд мой одобренья, Никто не знал, не видел слез моих. С улыбкой я несу на сердце камень, Никто, мой друг, его не приподнял, Но странника везде одушевлял Высоких дум, страстей заветный пламень. Печальный сон, но ясно вижу я, Когда, людей еще облитый кровью, Я сладко спал под буркой у огня, — Тогда я не горел к высокому любовью, Высоких тайн постигнуть не алкал, Не жал руки гонимому украдкой И шепотом надежды сладкой Жильцу темницы не вливал… Но для слепца свет свыше просиял… И всё, что мне казалося загадкой, Упрек людей болезненный сказал… И бог простил мне прежние ошибки, Не для себя я в этом мире жил, И людям жизнь я щедро раздарил… Не злата их — я ждал одной улыбки. И что ж они? Как парий, встретил я Везде одни бледнеющие лица, И брат и друг не смел узнать меня; Но мне блистал прекрасный луч денницы, Как для других людей; Я вопрошал у совести моей Мою вину… она молчала, И светлая заря в душе моей сияла!.. Бог видел всё… Он труд мой освятил… Он мне детей, как дар святой, заветный, Как мысль, как цель, как мира ветвь вручил! Итак, мой друг, я волей безотчетной И мысль и цель тебе передаю. Тот знает их, кто знает жизнь мою. Я эту жизнь провел не в ликованьи. Ты видела — на розах ли я спал; Шесть лет темничною заразою дышал И двадцать лет в болезнях и в изгнаньи, В трудах для вас, без меры, выше сил… Не падаю, иду вперед с надеждой, Что жизнию тревожной и мятежной Я вашу жизнь и счастье оплатил… Иди ж вперед, иди к призванью смело, Люби людей, дай руку им в пути, Они слепцы, но, друг мой, наше дело Жалеть о них и ношу их нести. Нет, не карай судом и приговором Ошибки их. Ты знаешь, кто виной, Кто их сковал железною рукой И заклеймил и рабством и позором. Не верь любви ласкательным словам, Ни дружества коварным увереньям, Ни зависти бесчестным похвалам, Ни гордости униженной — смиренью. Не доверяй усердию рабов: Предательство — потребность рабской доли… Не преклоняй главы для сильной воли, Не расточай в толпе бесплодных слов… Иди вперед… прощай другим пороки, Пусть жизнь твоя примером будет им, И делом ты и подвигом святым Заставишь чтить и понимать уроки. Ты мир пройдешь поросшею стезей, Но не бледней пред тайной клеветою, Не обличай пред наглою толпою Борьбу души невольною слезой. Будь выше ты бессмысленного мненья… И люди, верь, прочтут с благоговеньем В глазах твоих спасительный упрек… Я знаю сам, трудна твоя дорога, Но радостно по ней идти вперед, Тебя не звук хвалы кимвальной ждет, Но милость праведного бога!.. Когда я в мир заветный отойду, Когда меня не будет больше с вами, Не брошу вас, я к вам еще прийду И внятными знакомыми словами К отчету вас я строго призову. От вас мои иль вечные страданья, Иль вечное блаженство — всё от вас. Исполните надежды и призванье — И труд земной пройдет как день, как час Для нераздельного небесного свиданья. 1846 или 1848