Полное Затмение

Он смалил мятую сигарету с пониженной смолистостью, пока та не обожгла ему желтоватые пальцы. Вздохнув, он аккуратно загасил её и положил окурок в оловянную сигаретницу эпохи принца Альберта, которую носил в нагрудном кармане жилета.

— Эти ублюдки, солдаты-янки, дали мне всего одну сигарету. Даже шоколадной плиточки пожалели. Справедливости ради, облик мой едва ли можно назвать чарующим, э? — Он невесело рассмеялся. Будто в ответ на его реплику, на улице показался грузовик с американскими солдатами.

Грузовик фырчал и вонял метаном [26] : эта модель ездила на клатратном газе. Со скрежетом переключив передачи, водитель завернул за угол, и грузовик скрылся из виду, оставив по себе пахучий шлейф.

— Большая часть американского контингента уже завтра покинет город, — сказал Бессон без особого сожаления.

Дженкинс и Остроглаз переглянулись. Остроглаз пожал плечами.

Дженкинс пытался уговорить Остроглаза прибиться к американцам, притворившись американскими экспатами, которых закружило вихрем войны. В Амстердаме они не единожды обдумывали такую возможность. Но американцы не отправили бы их напрямую домой, о нет. Они бы загнали их на общественные работы. Или попросту пристрелили бы на месте.

26

Чистый метан не имеет запаха.

— Вы не успели узнать Париж, — тоскливо повторил Бессон. Усталым жестом, полным отвращения, он обвёл израненный, измученный город. Кафе располагалось на узкой улочке с вымощенной булыжниками мостовой, ниже Сакре-Кёр. Купол старинного собора едва проглядывал за черепичными красными крышами; с облачного неба тянуло прохладным предвечерним ветерком. Ветер носил по канавам пропагандистские листовки. Высокие величественные здания теснились на узких улицах, сливаясь в мозаику серого камня и красной черепицы; окна без стёкол напоминали выколотые глаза. Редко где из каминов шёл дым, а на тротуарах громоздились кучи мусора — невиданное для довоенного Парижа дело. В кафе почти не было посетителей. Не было и блюд или напитков — ни пива, ни ликёра, только слабенький чаёк да пара чудовищно скверных вин. Большие кофейные аппараты безмолвствовали: парижане мучились без кофе почти так же сильно, как без еды в дни голода. Владелец кафе держал заведение открытым больше в силу привычки. У стены стояла пара старых цифровых музыкальных автоматов, походивших без электричества на вывороченные из могил надгробия. Впрочем, техники новоприбывших войск ВА наладили газоснабжение, поэтому Остроглазу, Дженкинсу и Бессону была оказана великая честь прихлёбывать у засиженного мухами окошка тёплый чай.

— В этот час тут, в кафе, бывало не протолкнуться, — сказал Бессон. — В следующем зале на каждом столе ломились от яств тарелки, а горничные оглашали посетителям меню очередного дня. Потом заказывали вино и кофе, прекрасный чёрный кофе. Ле-Аль! [27] О, я жил в Ле-Але. Я держал книжную лавку в этом квартале. В те дни мы водили со Стейнфельдом близкое знакомство. Он часто приходил ко мне, и мы спорили... — На миг в глазах Бессона, поднявшись из глубин памяти, мелькнула тень неподдельного удовольствия. — Как я обожал с ним спорить! Чудесные были дискуссии! Мы оба наслаждались ими! О, Ле-Аль... туристы были повсюду, а музыканты и жонглёры только и знали, что деньги у них выцыганивать. Французские музыканты исполняли американские песни, американцы же, которых волею случая занесло в Париж, пытались петь на французском. О, Париж дождливыми ночами! Улицы пустовали, можно было выйти в ночь и пойти куда глаза глядят, наслаждаясь романтикой одиночества. И стоило удариться в проклятия дождю, как впереди показывалась brasserie [28] , оттуда долетал смех и лился свет. Я знавал хлебопёка по имени Прошен. У него, по всеобщему мнению, получался чудеснейший хлеб, и репутация пекарни была так высока, что люди с готовностью выстаивали на улице по два часа, лишь бы купить хлеб именно в этой лавке. Хлеб был плотный, ни чёрный, ни белый, чуть кисловатый, но и чуть сладкий, немного влажный изнутри... с кристалликами. Comprends? [29] Очень простой, казалось бы, но великолепный, mes amis [30] . Можно было целый час одним кусочком наслаждаться. Таков был pain-Prochaine [31] , и таков был Париж. Всего лишь пять лет назад, друзья мои... Прошен мёртв, и сын его мёртв, и когда русские заняли город, союзники разбомбили Ле-Аль из огромной пушки, противоистребительной, и теперь там... — Он пожал плечами и механически отхлебнул чая.

27

Один из наиболее старых кварталов современного Парижа. Ранее там располагался знаменитый рынок, прозванный после одноимённой книги Эмиля Золя «Чрево Парижа».

28

Пивная (франц.).

29

Понимаете? (франц.).

30

Друзья мои (франц.).

31

Хлеб от Прошена (франц.).

— А теперь явился ВА, — проговорил Дженкинс.

На другой стороне улицы стоял человек и клеил листовку. Отодрав защитный слой, он ловко прихлопнул её к серой высокой каменной стене, у широких ступеней лестницы, ведущей к собору.

Расклейщик был совсем молод, по сути подросток, в рваном грязном свитере. Волосы он укладывал во флэровый узел торчком, по американской моде прошлого года, но узел уже месяцев шесть как полагалось бы обновить; мальчишка кое-как зачёсывал паклеобразные космы шершавыми руками.

Бессон вздохнул.

— Ну почему вы, американцы, навязываете нам свои идиотские причёски?

Остроглаз с трудом прочёл листовку. В переводе получалось что-то вроде:

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ФРОНТ ПРИШЁЛ НА ПОМОЩЬ ВСЕМУ ФРАНЦУЗСКОМУ НАРОДУ! ОЖИДАЙТЕ ПРИБЫТИЯ ВОЙСК ВТОРОГО АЛЬЯНСА И ПОМОГАЙТЕ ИМ ОТСТРАИВАТЬ ПАРИЖ! ВТОРОЙ АЛЬЯНС В СОТРУДНИЧЕСТВЕ С НФ ВОССТАНОВИЛ ГАЗ! БОРИТЕСЬ С ЗАГОВОРОМ ИНОСТРАНЦЕВ!

Подросток отправился вниз по улице. Он методично отслюнявливал листовки из стопки, отдирал защитный слой и пришлёпывал к каменным стенам липкой коричневой задней стороной. Листовки напоминали ученические каракули на потрескавшейся классной доске. Расклейщик израсходовал ещё три листовки: каждая с новым текстом, но каждая словно бы продолжает предыдущую.

Вторая листовка гласила: ПОЧЕМУ МЫ ПОЗВОЛЯЕМ СИОНИСТАМ УРОДОВАТЬ ПАРИЖ? И больше ничего.

Третья: ПАРИЖ — ЭТО ТЮРЬМА, ИНОСТРАНЦЫ — НАШИ ТЮРЕМЩИКИ. НО КЛЮЧ ОТ НЕЁ У ФРАНЦИИ!

Четвёртая: ЕДА И СВОБОДА СКОРО, ДЛЯ ВСЕХ! НЕ ПОЗВОЛЬТЕ МУСУЛЬМАНАМ, ЕВРЕЯМ И БРЕХУНАМ ОТОБРАТЬ У ВАС ЕДУ!

Каждая листовка была отпечатана на бумаге особого цвета, особым шрифтом. Размером они тоже отличались. Так недолго и подумать, что авторство принадлежит разным организациям.

— Когда появится электричество, они начнут радиопропаганду, — сказал Дженкинс.

Бессон фыркнул.

— И как же? Русские взорвали энергостанции.

— На Рон-Пуан, возле авеню Виктора Гюго, я кое-что видел, — ответил Дженкинс. — У них на грузовике установлен энергоприемник. Микроволны. Может, у ВА собственный энергоспутник есть. Может, они ретранслируют сюда его луч. Для всего города не хватит, но, скажем, на пятую его часть, два дня в неделю, электричество дать получится. Люди и этому будут рады. Они поймут, кого за это благодарить.

— И, — добавил Остроглаз, — ВА сможет выключить электроснабжение снова, в любой момент, когда сочтёт это необходимым.

— Не надо, мне это противно! — протестующе замахал руками Бессон. — Вы меня разочаровываете, молодые люди. Вы о политике говорите. Я-то принимал вас за более утончённых субъектов. Вы полагаете, что политики укажут нам выход из нынешнего положения? О нет, друзья. Мы пережили акт агрессии. Политики лишь раздразнили быков перед корридой. Но... мне кажется, что Стейнфельд в вас не ошибся.

Остроглаз метнул на него резкий взгляд.

Бессон расхохотался.

— А что я не так сказал? Этот подонок Стейнфельд, он умеет выбирать людей, уязвимых к политическим бациллам! Тайный идеалист, так? Мне кто-то... Жан-Франсуа... говорил: «Зачем мне работать на Стейнфельда? Он всего лишь иностранец, который делает вид, будто сражается за Францию. У него в отрядах янки и бритты. Вполне возможно, это агенты ЦРУ и британской разведки... К чему им сражаться за нас?» А я ему ответил, пускай вспомнит немецкое Сопротивление нацистам во Вторую мировую. Там не так много было бойцов Сопротивления, в Германии, но всё же они были! Сопротивление в Германии состояло из самых разных людей. Коммунисты, консерваторы, все, что между этими силами, иностранцы... даже фанатичные германские националисты, которые по тем или иным причинам ненавидели Гитлера.

— Но почему не вы, Бессон? — спросил Дженкинс. — Вы что, думаете, будто ВА сильно лучше Гитлера?

— Почему не я? Потому что я не из тех, кто марширует на парадах, пускай даже по конспиративным квартирам. Я их из окна вижу. Когда моя... жена... умерла., она... — Он уставился в окно, пытаясь совладать с печалью. — Тот район Парижа ныне отравлен. Они же порешили не использовать больших бомб, да? И взялись за ма-а-а’енькие. Как бишь их там?

— Тактические ядерные бомбы, — сказал Остроглаз.