Полное Затмение

Профессор Римплер лучезарно улыбался, что придавало особо зловещий вид его разбитой губе и синяку под глазом. Он был бос и хромал на одну ногу.

— Папа... — голос Клэр сорвался. — Ну что ты опять натворил?

Они с Бонхэмом помогли старику забраться в спальный мешок. Римплер немедленно отвернулся и тяжело вздохнул.

Бонхэм взял её за руку и отвёл в сторонку, оглядевшись и убедившись, что они одни.

— Думаю, он специально их спровоцировал. Они и так враждебно к нему относились... но он вдобавок посоветовал им готовиться к смерти, сказал, что у штурмовиков все козыри... — Он пожал плечами. — Потом понёс какую-то чушь. Про раков-отшельников. Что все мы — раки-отшельники, что нам-де пора выползти наружу из раковины, за которую мы сражаемся... Молт его ударил. Я пытался его остановить, но всё случилось слишком быстро. Кто-то ударил его по ноге прикладом ружья. И твой отец захохотал. Истерически. Тогда они от него отстали. Знаешь, что я думаю? Я считаю, что он преувеличивает своё... душевное нездоровье. Ну да, нервное расстройство у него было, сомнений нет, но сейчас он явно придуривается. Они от него особо ничего и не ждут.

Она уставилась на Бонхэма, обдумывая услышанное. Медленно ответила:

— Может, ты и прав... Энджи была с теми, кто его бил?

— Нет. А с чего бы?

— Она мне вроде как подруга... была. Джуди... и Энджи... а недавно... — Она пожала плечами. — И что дальше?

Он снова оглянулся, скрестил руки на груди и придвинулся к ней.

— Когда погаснет свет, бежим. Через день-другой они отключат свет. У меня есть фонарик. Мы сбежим через тыльный ангар.

— Он заперт и охраняется.

— Нас пропустят. Это входит в сделку.

У неё скрутило желудок, но она сказала:

— Ладно. Они ожидают прибытия трёх человек?

Она изучающе взглянула на него, ожидая, что он ответит. Не скажет ли: твоему отцу с нами нельзя?

— Только меня. Но они и вас тоже пропустят, если я примусь настаивать. У меня пропуск высшего уровня, а значит, они выполнят любой мой приказ.

Он помедлил.

— Что ещё?

— Молт. Меня беспокоит Молт. Думаю, он что-то подозревает. — Он передёрнул плечами. — С этим я ничего не могу сделать...

Внезапно он осёкся и отступил. К ним шла Энджи.

Когда погаснет свет, подумала Клэр.

— Знаешь, в чём прикол? — спросил Рикенгарп. — К бомбёжкам можно привыкнуть. Тут всё время рвутся бомбы, а внимания обращаешь не больше, чем на шум уличного транспорта.

— Я никогда к ним не привыкну, — проворчал Уиллоу.

Они сидели в бомбоубежище. Подвал был разделён на крошечные комнатки с грязными стенами. Когда-то здесь размещались les caves, винные погреба. Когда здание ещё было чьим-то домом.

Рикенгарп ответил:

— В любом случае, я их так воспринимаю. Что-то бухает, тут всё трясётся, немного пыли падает с потолка. Тебя пробивает вибрация. Немного не такая, как мне привычна. Иногда. После взрыва раздаётся какой-то лязг. Я думаю, это звук разрываемого снарядами металла...

— Рикенгарп, — внезапно перебил его Остроглаз, — ты себя показал в трёх вылазках. Ты молодец. Все так считают. У тебя яйца на месте. Но, Рикенгарп, я тебя очень прошу, заткнись.

Рикенгарп пожал плечами и заткнулся.

Остроглаз к бомбёжкам совсем не привык. Бомбы пугали его куда больше, чем перестрелки, хотя вероятность погибнуть здесь была ниже. Они его пугали, потому что он ничего не мог с ними сделать. Весь этот кипеш происходил у него прямо над головой, а смысла отстреливаться не было. Не было и стратегии защиты, кроме единственной: найти нору и забиться в неё. И сидеть там, покуда опасность не минует. Тогда можно было снова высунуть жопу наружу. Это очень раздражало.

Фронт переместился. Американская армия отступила к Парижу, и русские приступили к бомбардировкам города. Они разрушали его историю в пыль.

Население Парижа сократилось на три четверти, если не больше; с каждым днём поток беженцев, уходящих на юг, подальше от бомб, усиливался. Тысячи кончали дни свои в лагерях для перемещённых лиц, обменяв одну пытку на другую. Впрочем, как знать: возможно, это и лучше, чем сидеть тут в гетто под беспощадными молотами бомбардировщиков.

Он обвёл взглядом остальных в неверном свете лампы, собираясь с мыслями. Рикенгарп, Уиллоу, Юкё, врач, Дженкинс, Кармен. В других погребах — другие. У всех был измученный вид, некоторые старательно скрывали ужас. И только безмозглый придурок Рикенгарп был весел и свеж, как ребёнок, которому показывают фейерверк. Если обрушится потолок, я на тебя посмотрю, чувак. Бьюсь об заклад, прикалываться ты перестанешь.

Слева, у самой двери, осталось немного свободного места. Он удивился: почему это Дымка нет? Дымок обычно сидел рядом с Юкё.

— Где Дымок и почему... — Его прервал могучий удар, и по бомбоубежищу прокатилась такая вибрация, что зубы застучали. С потолка посыпались чешуйки грязи.

— Дымка увезли в Штаты, — сказала Кармен. — Тебя при этом не было. Ты был на задании. Стейнфельд...

Новый удар, новая волна отвратительной вибрации. Теперь ближе.

Она не умолкла, хотя голос её сбился. Рикенгарп смотрел на девушку без усмешки. Ему, видимо, явились те же мысли, что и Остроглазу. Кармен напугана и хочет, чтоб её приголубили, но гордость ей не позволяет об этом попросить.

— ...приготовил, — говорила Кармен, — маршрут, всё такое. Дымок в Штатах выйдет на тех, кто может нам пригодиться. На лоббистов.

— Этот старый хрыч? — спросил недоверчиво Дженкинс.

— Стейнфельд считает, что Дымок отнюдь не старый хрыч, — сказала Кармен. — Он был кем-то вроде странствующего реформиста. Писателем, философом. Потом с ним что-то случилось, и он, ну, сломался, потерял хватку... Он, ну, меняется, говорит Стейнфельд. Говорит, он раньше всё время с собой болтал. Теперь — только с вороном или другими людьми. И всё. Он что-то пишет в дневнике... Стейнфельд говорит, у него какой-то особый талант...

Остроглазу припомнилось чучело в человеческом облике: так выглядел Дымок, когда они встретились. Он кивнул.

— Да, он изменился.

Они помолчали минуту. Обстрел тоже стих.

В дверь заглянул алжирец с лампой.

— Okay ici? Bon. Steinfeld dis, C’est fini [54] .

— Да шо он, бля, может об этом знать, в натуре? — взорвался Уиллоу.

— У него на севере приёмник, — сказал Юкё. — Они поймали радиопереговоры. Код нам известен.

54

Вы ОК? Хорошо. Стейнфельд говорит, всё закончилось (англ.-франц.).

Остроглаз почувствовал некоторое облегчение. Ещё один день жизни впереди.

Он обнаружил, что смотрит на Кармен. Забавно, подумал он. Не успел очухаться, уже трахаться тянет.

Но Кармен смотрела на Уиллоу.

Остроглаз передёрнул плечами.

Ну у неё и вкусы.

Первое впечатление Кесслера от острова было таким: странная, почти бесприметная плоскость, залитая ярким светом.

Джули опустила чемоданчик, порылась в сумочке, разыскивая очки от солнца.