Полное Затмение

Рикенгарп утверждал, что и сам видел призрак жены Бессона. Прозрачную светоносную фигуру: та плыла в воздухе над грудой обломков и загадочно улыбалась. Так он говорил.

Вполне возможно, что он её и впрямь видит, подумал Остроглаз. И двух дней не прошло с момента, как фронт опять сместился на север, оставив Париж в руках ВА (вернее, его французского крыла, Strategie Actuel [57] , и стайки запуганных копов), а Рикенгарп уже отыскал на чёрном рынке барыгу и сторговал у него половину унции синемеска за антикварный китайский серебряный браслет с нефритовой вставкой. (Рикенгарп купил браслет на доходы с первого настоящего хита. Любой другой человек на моём месте купил бы машину, заметил он.) Если вынюхать достаточно синемеска, увидишь всё, что пожелаешь.

57

Действенная стратегия (франц.).

Вечер был промозглый и мрачный, но закат ещё окрашивал край неба слабым румянцем. Метёлки тумана, собираясь в узелки, дрейфовали в тёмно-синих тенях полуразваленных домов.

Они стояли у витрины разграбленного «макдональдса». Приклад бельгийского пулемёта холодил Остроглазу руки. Спускалась ночь. У Остроглаза на правом бедре висел ещё пистолет калибра 0.45, а Рикенгарп вооружился уворованным со склада ВА автоматическим ближнебойным дробовиком «Хеклер и Кох» третьей модели. Дробовик 12-го охотничьего калибра, с газоотводной трубкой, плавающим затвором, пламегасителем и вынесенным вперёд спусковым крючком, тридцатичетырехдюймовый, угловатый, из лёгкого пермапласта, углеволокна и пластмасс прочнее стали. Двадцатипатронный. Рикенгарп добыл к нему семь полных магазинов и тренировался до одури, так что теперь мог бы утку влёт сбить. На расстоянии до ста пятидесяти ярдов дробовик этот был смертельным оружием.

Рикенгарп говорил:

— А что ты себе думаешь, чувак? Ну пойдём же, посмотрим, как там Бессон. Мы с ним единственные гражданские в Париже. Не считая, разумеется, той шайки каннибалов из Пигаля.

Остроглаз пожал плечами.

— Стейнфельду это не понравится. Мы должны добраться до шлюпки раньше фашиков, Гарпи.

— Наверное, это и не шлюпка была вовсе. Откуда бы тут орбитальная шлюпка? Наверняка это обычный коптер. И, скорее всего, фашиков.

Фашиков. Фашистов.

— За сенсорами смотрел Юкё, а он в космотехнике разбирается. Впрочем, ты прав. Хрен с ней, заглянем к Бессону.

Войдя в «макдональдс», он начал:

— Лишних пять минут не... Еба-ать!

Тут он увидел, что именно жарил Бессон. Собственные пальцы.

Они не единожды наведывались в лагеря беженцев и видали там кое-что похуже, но ни разу прежде у Остроглаза так не сводило кишки от ужаса.

Бессон нанизал пальцы на вилку, запихал их в рот и начал равнодушно жевать. Глаза его были пусты, а на правом плече висел русский автомат. Наверное, с какого-нибудь трупа снял.

— Эй, Бессон, парень... — мягко проговорил Рикенгарп. — Опусти пушку и... это всё. Идём с нами. Мы тебе еды дадим. Мы ж не знали, что тебе так худо. — Глупость, конечно: а кому сейчас легко? Лицо Рикенгарпа побледнело даже под слоем грязи, отощавший кадык заходил ходуном, точно он с трудом сдерживал рвоту.

Бессон посмотрел на них и зарычал.

Остроглаз посмотрел в его маленькие красные глазки, увидел шрамы на истощённом лице. Волосы выпадали, на черепе зияли раны. И он понял, что Бессон свихнулся. Окончательно и бесповоротно. Возможно, забрёл в опылённый нейротоксинами сектор, сам того не понимая, в поисках пищи. Надышался этой дряни, а теперь она его убивает. Но прежде чем убить, сведёт с ума. Так она разработана.

Бессон поднимался, наводя на них автомат здоровой рукой. У него во рту всё ещё торчал обугленный палец. Он снова зарычал, словно пёс, у которого отбирают кость.

Скорее всего, он их застрелит при любом движении, даже если они отступят. Люди после прогулок по жёлтой пыли и не такое вытворяют.

Рикенгарп притворился, что падает в обморок. Он вздохнул и осел на усыпанный осколками пол. Бессона это смутило. Он конвульсивно зевнул, обугленный палец выпал из его зубов.

Наконец изуродованный нейротоксинами мозг принял решение: если что-то шевелится, даже просто падает, лучше в него выстрелить.

Поэтому он опустил автомат, намереваясь выстрелить в Рикенгарпа, но Остроглаз поднял пистолет и прервал страдания Бессона.

Во лбу Бессона появилась круглая чистенькая дырочка. Безумец повалился рядом с Рикенгарпом.

Рикенгарп разрыдался.

У Остроглаза внутри всё помертвело. Он потянулся к Рикенгарпу и поднял того на ноги.

— Думаешь, Кармен рада была бы тебя такого увидеть? — спросил Остроглаз с расчётливой жестокостью. — Утри сопли. Пошли отсюда.

Рикенгарп вывалился из дверей и стал судорожно глотать ночной воздух. Остроглаз стоял и смотрел на него.

— Позже вернёмся, — сказал Рикенгарп, — и похороним его. В его старом доме. Рядом с женой.

— Ладно. Ему так лучше, Гарпи.

— Да уж, могу представить. — Он вытащил из кармана старую, украшенную резьбой деревянную коробочку, открыл, выгреб щедрую понюшку синего порошка ногтем большого пальца, который специально отращивал, вынюхал наркотик и, продолжая ковыряться ногтем в носу, добавил: — Да уж... — Затяжка. — Наверняка ему сейчас лучше... — Затяжка. —... чем за многие годы. — Затяжка.

Остроглаз посмотрел на него с тоской.

— Слушай, я тебе и ружьишка-то давать в руки не должен, когда ты под кайфом. Ты мне большую услугу окажешь, если завяжешь.

— Да ну. Я от этого лучше стреляю.

— По серым человечкам и призракам? Не сомневаюсь.

— Чувак, я сам себе режиссёр и продюсер своих глюков, поверь мне на слово.

— Хватит болтать, пошли.

Остроглаз зашагал по узкому переулку, на одной стороне которого дома почти полностью уцелели. Они снова повернули на северо-восток.

— Ты веришь в загробную жизнь, Остроглаз?

— Не знаю.

Он не верил, но сейчас ему не хотелось откровенничать об этом с Рикенгарпом.

— А я верю. — Затяжка.

— Какая неожиданность.

— В смысле, верю в какой-то иной план существования. Странно, что мы ещё живы. Как странно быть здесь... — Затяжка. — Как странно продержаться так долго, чувак. — Затяжка.

— Ты перестанешь нюхать эту гадость? Б ля, чувак, ты совершаешь одну крупную ошибку. Нет, серьёзно. Завязывай с меском.

— Ну скажи это вслух, Остроглаз. Мозговая гниль. Оставайся в реальности, чувак, оставайся в реальности, а не то получишь черепно-мозговую травму! — Он захохотал. Его лицо обветрилось, осунулось, покрылось грязью, и ухмылка Рикенгарпа в такие моменты могла бы напугать костюмера съёмочной группы фильма ужасов.

Но Остроглаз не вернул усмешки, и Рикенгарп, посерьёзнев, пожал плечами.

— Ну да, я знаю. Я уже дважды соскакивал, и во второй раз — надолго. Но я так себе думаю, какой смысл беречь здоровье здесь? Что толку-то? Нас тут наверняка подстрелят, рано или поздно. Я не знаю, облечён ли ты знанием этой сверхсекретной информации.

— Знаешь что? Стейнфельд говорит, чтобы мы трепались поменьше, потому как у фашиков везде посты прослушки. И не только радио. Шумосенсорные микрофоны тоже. Понял? Если ты подумаешь об этом как следует, то поймёшь, отчего я прошу тебя завязать с наркотой.