Полный финиш

— Разберемся, — нехотя выговорил Кальмар и бросил на Дмитрия пристальный взгляд.

А на Дмитрия стоило посмотреть попристальней.

…Никто не признал бы в этом пятидесятилетнем инвалиде, не способном ходить, того двадцатишестилетнего парня, полного сил и творческих идей, каким он был всего-то три с небольшим месяца тому назад.

Болезнь страшно переменила его.

От побоев Дима Калиниченко стал инвалидом. Травма позвоночника приковала его к инвалидному креслу, какие-то гормональные изменения привели к тому, что голос его стал хриплым и грубым, лицо разительно постарело, а волосы поседели. За несколько недель он постарел на два десятка лет.

Но страдания и болезни не отняли у него способности мыслить — и права на месть. Не заглушили голоса ненависти. Он твердо знал, что люди, поступившие с его матерью и с ним так, как они поступили… эти люди должны умереть.

Того же мнения была сестра Димы — Наталья Калиниченко. Трагедия сильно сблизила всех троих людей, раньше не общавшихся между собой. Диму, Наташу и Костю. Наташа бросила свою питерскую квартиру, распространила слух, что уехала за границу, но на самом деле просто изменила внешность посредством пластической операции.

И осталась в Питере, выжидая, когда и как можно будет ответить на позор — позором, на боль — болью. На смерть — смертью.

И они придумали поистине виртуозный план. Придумали и осуществили.

Из-за легкомыслия трех оболтусов этот план оказался на грани провала. Хотя Ковалев, Крылов и Немякшин казались людьми достаточно ответственными, несмотря на внешнее раздолбайство.

— Что же ты предлагаешь, Боря? — спросил Кальмар.

Тот конвульсивно сцепил пальцы и ответил глухим от напряжения голосом:

— Я предлагаю… напасть. У нас есть оружие.

— Напасть? На людей Дубнова? Да их же полтора десятка человек!

— У нас тоже найдется чем ответить…

— Это неразумно, — сказал Дмитрий. — Надо использовать наш главный козырь. О котором, в принципе, они догадываются, но…

— Опять твой проект? — пробормотал Кальмар. — С меня уже хватит. Я, конечно, сентиментальностью не страдаю, но мне уже не по себе… ты просто не видел.

— Почему не видел? Видел. Я же проделывал опыты. И не на кроликах. На других зверьках.

— Каких других?

— Да есть такой… Зверек, — усмехнулся собственному каламбуру Дмитрий Калиниченко. — Данила Зверьков. Из команды Дубнова. Он сидит сейчас в кабаке «Кобра». Наташка его видела там. Десять минут назад. Вот его-то мы, как говорят в Госдуме, и возьмем за основу в первом чтении…

И гримаса дьявольской жестокости перекосила лицо этого человека, еще три месяца назад бывшее молодым, красивым и одухотворенным.

Глава 10 Новые способности зверька

Самое занимательное во всей этой жуткой истории было то, что ночевала я там, где и предполагала остаться до убийства Рощина. То есть в его доме. Мне отвели комнату с видом на собственную гостиницу, в одном из номеров которой сейчас должен был…

Да, а что с Воронцовым?

…Насколько я могла понять, после разговора со мной он пошел вниз, в зал: там как раз начиналось самое интересное, типа танцев стриптизерок на столах и лазерного шоу. Если рассуждать логически, то его не захватили люди Дубнова. Они и Ковалева-то с Немякшиным показывали для психологического давления на меня, а будь у них Воронцов, они бы сразу мне его предъявили в роли побитого козырного туза.

Но он не может не знать, что произошло. И что я была рядом.

…Но все-таки не это главное. Главное — другое: кто же убил Рощина?

Конечно, дилетанту со стороны было бы ясно: убила я. Руки в крови, да и вообще кому еще, кроме как не мне?

Но Дубнов и менты, которым он меня не сдал, — не дилетанты и не люди со стороны. И для них, конечно, далеко не все так определенно. И вообще — странный убийца, который не уходит с места своего злодеяния, да еще перемазывается в крови, как мясник, только что забивший борова.

И еще эти провалы в памяти. Как тогда — в поезде. Как тогда…

Ах, чер-рт!!

Я приподнялась с коврика, на котором лежала, будучи прикована к батарее. Да! Как же я сразу не подумала… конечно, это бред, но в этой ситуации любой бред может оказаться правдой.

…Но хотелось бы, чтобы моя гипотеза так и закончила свой век — на сугубо гипотетическом уровне.

* * *

Данила Зверьков по прозвищу Зверек любил хорошо покушать. Еще бы — вся его стокилограммовая комплекция требовала побольше белков, жиров и углеводов. Да еще сдабриваемых хорошим темным пивом, которое Зверек всегда предпочитал светлому. Вот и сейчас, в два часа ночи, после жуткого наверчивания феерических событий и буйных страстей в «Жемчужном саду», он сидел и ужинал в кафе «Кобра».

Название не смущало Зверька: он назаказывал уйму мясного, фруктов, пива и теперь сидел и целе-устремленно поглощал все это.

Легкая фигура скользнула перед ним, Зверьков поднял голову и увидел, что за стол к нему садится миловидная девица с недвусмысленной улыбкой на губах.

— Не помешаю? — спросила она. — А то все занято.

— Мгм. Не.

— Кстати, меня зовут Наташа.

— Э… Данила. Пиво пьешь?

— Если предложите, — улыбнулась она и, неожиданно для Зверька, положила руку на его плотное колено.

— Э… ну, бля… ща.

Девица протянула к его колену вторую руку, и тут захмелевшему и сытому Зверькову почудилось, что его что-то кольнуло в ногу. Он вздрогнул и недоуменно вскинул на нее маленькие темные глазки:

— Ты че, бля?

— Ой… я, кажется, поцарапала вас ногтем, — смутилась Наташа. — Простите… Данила.

— Ну и когти отрастила…

— Я и говорю: извините.

— Да не… ниче. Можно на «ты» ваще-то, — снисходительно позволил Зверек и хотел было сказать, что можно и поближе познакомиться, как вдруг странное ощущение возникло у него в горле и выше, словно гортань и носоглотку свело спазмом. Словно ему засадили туда упругий распор, который медленно, но верно разрывал ткани шеи, ломал и выворачивал хрящи, окаменевал где-то под подбородком, в том месте, где расположен кадык… а потом выламывался, поднимая волны боли.

Зверек выпучил на Наташу глаза, а когда на губах ее зазмеилась предательская улыбка, прохрипел:

— Это что же за выкидоны… сука?

— А сейчас ты прикроешь табло и перестанешь ругаться, — прозвучал над его ухом мелодичный голос, и словно жаркой волной рвануло в Зверькове… Он вскинул глаза и увидел лицо и глаза человека, один вид которого внезапно вызвал у него унизительное, рабское, но жизненно необходимое и такое приятное желание подчиняться ему как хозяину.

— Это же так просто, — сказал хозяин и сел напротив Зверька. И у амбала перехватило дыхание, потому что перед ним оказались самые властные и выразительные глаза, какие он когда-либо видел…