Полоса отчуждения

– Так у нас еще не шутили, – сказал гаишник, помогая Максиму избавиться от метлы.

И когда Максим захотел ее запулить, попросил:

– Дай мне – отнесу в отдел, хоть поржем.

И лицо у него стало таким простовато-мальчишеским, ничуть не гаишным.

И он сознался:

– Пацанами мы не то вытворяли.

Но не успел рассказать, что именно, как пассажир, тоже выйдя из машины, подторопил:

– Вы знаете, я очень спешу. – И отдельно милиционеру: – Если надо штраф, я заплачу.

И тут Максима как обухом:

– Вы – Гормон?

Гаишник прыснул.

И тут же инженер признал Максима.

– Да ты совсем мужиком стал!

Они ехали и болтали без умолку.

Новостей было столько, что хватило бы на три многосерийных фильма. И огорчительной была только одна: нормировщицу Шурову-Касаткину загрызли волки.

– Сроду одна в лес не ходила, – сказал Гормон. – А это пошла на деляну кругляк перемерить и напоролась на волчат. Решила забрать с собой. У нее птицы разные были в зооуголке.

Он вздохнул:

– И вот и крикнуть не успела, как ей волк горло перехватил.

– Жалко, – сказал Максим.

– Не то слово, – поддакнул Гормон. – Двое ребятишек осталось.

Максим рассказал о себе что мог, и вдруг Гормон, узнав о их запасной квартире, попросился:

– А хорошо, я у вас поживу?

– Да без вопросов! – сказал Максим.

А дома ему была выволочка.

Максим так и не понял, почему Вера так люто выступила против Гормона.

И в этом, видимо, найдя предлог, Максим буркнул:

– Поеду в ночную.

И вымелся за порог.

И третья в тот день дивь застала его уже на вокзале.

Там к нему подсел Дурата.

– Какая встреча! – воскликнул. – А ведь я про тебя думал. – Он поперхнулся восторгом и спросил: – Записи ведешь?

– Пробовал, – начал Максим.

– Ну и что?

– Да ничего не получается.

– Это в тебе, голубчик, лень свила себе гнездышко и соловьем напевает, что ты ни на что не способен.

Он опять поперхнулся.

На этот раз длиннотой фразы.

И сказал:

– Великими становятся только упорные.

Домой Максим вернулся только под утро.

И неожиданно обнаружил, что на его диване спит Гормон.

И он поплелся в спальню жены.

41

И этой встречи Максим не ждал.

Причем никогда.

Ибо его тезка Максим Топчий, как было сообщено отцу с матерью, погиб в тундре, где геологоразведничал, при невыясненных обстоятельствах. И было спрошено, упокоить его в вечной мерзлоте или – в цинковом гробу – доставить на родину?

На похороны Максима летал отец.

Ну, в общем, все было, как заведено в подобном случае.

Максима похоронили в тундре. За счет «Леспромхоза» устроили грандиозные поминки. И вот он, Топчий, живой и здоровый предстал перед ликом своего в прошлом земляка.

Максим конечно же повез Топчего домой.

Вера чуть не обмерла, увидев живым того, за кого когда-то собиралась замуж.

И вот они – два Максима – сидят друг перед другом.

– Знаешь, – сказал ей Топчий, – на выбор – зови одного из нас Максим, а другого Максим.

Всхохотнули. Но без веселья.

Не прибавилось его и в пору, когда на столе появилась бутылка.

Потом – вторая.

– Ну что темнить, – пьяно начал Топчий. – Грохнули мы с одним чистоделом золотоискателя. Решили его труп за мой выдать.

Он сделал длинный переморг, как бы вымогая у глаз слезы.

Потом повел дальше:

– Морду ему перед этим обезобразили, чтобы не узнать было.

– Ну а ты-то куда делся? – подторопила Вера.

– На оделся! – огрызнулся он и только потом пояснил: – В Магадан подался. Под чужой ксивой. Ведь я теперь Боголепов Борис Сергеевич.

Он опять невесело всхохотнул.

– И вот черт меня в Сталинград занес.

– Что так? – спросила Вера.

– Да то, что еще придется один грех на душу брать.

– В каком смысле? – поинтересовался Максим.

– Ну вас-то в живых оставлять нельзя.

И он выудил из кармана пистолет.

Вера вскрикнула.

Максим – напрягся.

– Да мы ничего никому не скажем! – зачастила Вера. – Гуляй себе на свободе, сколько хочешь.

– Гуляй! – передразнил он. – Хоботом виляй. – И вдруг нагло спросил: – Ты в постель со мной перед смертью ляжешь?

Вера глянула на своего Максима так умоляюще, что он разом понял, где их шанс.

– Ты вон допивай, – сказал. – Да выйдем во двор поговорим.

– А я вас решать тут не собираюсь, – сказал Топчий-Боголепов. – Максюха вывезет нас в укромное место. А там, – он обратился к Вере, – ты перед смертью у меня отсосешь. И – пожитки в баул! – Он хлипко засмеялся. – Думали, суки, что я вас не найду? Не-ет! От меня уходят только на тот свет. Знаете, я уже сколько вашего брата в землянскую империю поспровадил?!

Топчий с пистолетом наперевес походил по комнате, дулом подгоняя в спину то Максима, то Веру.

И вдруг Максим – явно некстати – вспомнил, как Вера в сердцах сказала ему, что страх как жалкует, что в свое время не вышла замуж именно за Топчего.

И может, эта мысль каким-то образом перескочила в башку Топчию, и он сказал:

– А ведь какую цацу ты из себя, вафлежница, строила! У Горбаня сосала?

Она кивнула.

– А у Парамонова?

– Чего об этом теперь вспоминать? – крикнула она. – Ты уж не мучай, а кончай меня здесь.

Он опять взнуздал морду ощерью.

– Тут должно быть все чисто. Хавиру-то я загоню. Кстати, за кем она числится?

– За мной, – ответила Вера.

– Тогда садись, пиши.

– Что?

– Дарственную на Боголепова Бориса Сергеевича.

А Максим все это время не мог отделаться от ощущения, что это сон.

Ну въяве этого просто не могло быть.

И вместе с тем он не видел выхода.

Топчий был, кажется, совершенно трезв.

И в подтверждение этому он произнес: