Полоса отчуждения

– Лидку Маркуху помните?

И хотя они ничего не ответили, он пооткровенничал:

– Это я ее утопил.

Он загнул палец.

– И Илью Мастеркова придушил. И…

В это время Вера рванулась на лоджию и закрылась там на внутренний крючок.

– Ага! – сказал Топчий. – Бегство при отягчающих обстоятельствах.

Он – кулаком – рассадил лоджийное окно.

Веры на лоджии не было.

– Ну что, – сказал Топчий, – сейчас ты пойдешь ее искать, – и споро подтолкнул Максима к краю лоджии. А потом, чтобы обрести разгон, отпятился в комнату.

И, когда выхватился оттуда, Максим отпрянул в сторону, и Топчий, перехилившись через перила лоджии, рухнул вниз.

Летел он молча.

Зато от стука о землю, кажется, содрогнулся весь дом.

И тут откуда-то сверху спрыгнула Вера.

Там она, видимо, висела на бельевых веревках.

Первой к Топчию подошла собака.

Обнюхала его и ушла прочь.

– Давай спустимся, – сказала Вера.

И когда уже Максим засобирался идти, произнесла:

– Хотя кто знает, с какого он рухнул этажа.

Тем временем к Топчию подчикиляла старушка.

– «Скорую» быстрей вызывайте! – крикнула кому-то. – Он еще дышит.

И тут Максим о что-то споткнулся.

Присмотрелся – пистолет.

И уже через минуту понял, что он игрушечный.

И вдруг Вера забилась в слезной истерике.

– Все он это понапридумал! – кричала. – И про Горбаня, и про Парамонова. Да и с Ильей Мастерковым я сроду не была.

Максим снова вышел на лоджию.

Вокруг Топчего уже стояла толпа. И все кочерили голову вверх, чтобы, видимо, определить, с какого этажа сверзился явно прехмеленный мужик.

– Да вон, с девятки! – крикнул кто-то. – Там еще двое маячат.

А через минуту или две к ним постучали.

Зашел участковый.

– Это ваш гость дверь с балконом перепутал?

– Да вот так случилось, – призналась Вера.

– Ну тогда садитесь писать.

И тут он увидел «дарственную».

– «Боголепов», – прочел. – Это кто?

– Он, – полуобморочно произнесла Вера.

И милиционер достал паспорт.

Раскрыл.

– Топчий Максим Емельянович.

– Да ведь он нас разыграл! – вскричала она. И стала в подробностях рассказывать о том, что тут произошло.

А через неделю их вызвали в прокуратуру.

Где аккуратненький такой следователь сообщил, что Топчий в свое время инсценировал свою смерть, скрываясь от женщины, на которой обещал жениться.

– Но ведь отец ездил его хоронить! – вырвалось у Веры.

– Это все было на уровне художественной самодеятельности, – сказал следователь.

И Максим вспомнил отца Топчия, который на поминках не только не выглядел удрученным, а даже девок за сиськи хватал.

– А сюда он приезжал в командировку из Магадана, где у него жена и двое детей.

Следователь полистал какие-то бумаги и сказал:

– Кстати, в Магадане он работал в театре.

– Кем? – спросила Вера.

– Актером. Причем играл трагические роли. – Он помолчал и добавил: – И ваша была не из веселых.

И достал диктофон.

– Вот здесь он записал все, что, наверно, думал использовать в книге, над которой работал.

И Максиму стало понятно, почему в милиции поверили каждому их слову.

Домой они вернулись всяк в своем настроении.

Максим хребтился скорее рассказать обо всем своему другу.

А Вера была задумчивой и грустной.

– Ну чего, тебе его жалко? – нарывуче спросил Максим, первый раз разговаривая с женой в таком тоне.

– Если честно, – просто ответила она, – я не верила ни одной его угрозе.

– А чего тогда сбежала?

Жена не ответила.

И только через минуту произнесла:

– Да и ты себя вел не по-мужски.

42

Посадил знакомого.

Повез. Бесплатно, конечно. Судя по его осанке, он процветает и благоденствует. Жесты этакие неторопливые, нарочитое спокойствие, подразумевающее мудрость, которую познает не всякий смертный, и какая-то – по плечам – чуть пущенная вперед округлость.

Эта начальственная осанка свойственна не только его знакомому, но и довольно многим другим, кто неожиданно становился, так сказать, «над толпой».

Был у Максима еще один знакомый. Этакий суетливый человечек с увертливыми глазами и вообще невзрачной внешности.

И вдруг однажды встречает он его остановившийся взгляд. Показалось, в задумчивости человек пребывает. А потом увидел вот эту фирменную медлительность и медвежковатость – это при сухонькой-то фигурке, и понял: сделали плюгавца начальником.

Разговорился с ним. Так и есть.

А теперешний седок Максиму сейчас говорит:

– Нынче только ненормальный работает руководителем. Все нормальные люди в рядовые поушли. Ответственности никакой, а деньги получают солидные. А тут вертишься как белка в колесе. Места себе не находишь, чтобы другим было лучше.

И он, чтобы не испортить уже выработанной осанки, стал с нарочитой медлительностью вылезать из автомобиля.

– Если чего нужно будет, – сказал через зевок, – звони.

И протянул визитную карточку, отпечатанную на немыслимо дорогой по нашему времени бумаге.

43

– Какой-то дурак раньше терминами такими кидался: «нетрудовые доходы». Да раз они доходы, то уже трудовые. Ежели ты, как у нас принято говорить, спекулируешь, то надо найти, где подешевле купить и кому дороже продать. Разве это не труд? Да даже проститутка трудится дай бог как. Вон, – он указал на здоровенного мужика, что шел сбочь дороги, – попробуй под таким бугаиной ногами подрыгай.

Нет, это только зависть человеческая придумала доходы называть нетрудовыми. Ведь свое-то продать как следует тоже способности, а то и талант нужен. Заставь меня, к примеру, на базаре стоять. Да ни в жизнь не соглашусь! Скорее с голоду сдохну, чем унижу себя торговлей.

Я сейчас расскажу, как мы с племянником машину продавали, ты со смеху течь дашь.

Значит, у Генки моего, у племяша, запохожилась очередь на новье. Тесть, словом, в очереди стоит. А у него «тринадцатая» всего как три года. И почти неезженная, потому как он на легковушке начальника одного возит, и все время на колесах.