Полосатый катафалк (сборник)

— Почему вы так мрачно на все смотрите? Неужели вас совершенно не интересуют биографические данные вашего нареченного?

— Я знаю все, что должна знать.

— Что именно?

— Он добрый человек, безумно талантливый, ему в прошлом тяжело жилось. Сейчас, когда он снова может писать картины, его творческие возможности безграничны. И я хочу помочь ему достигнуть вершин.

— Где он учился рисованию?

— Я его не спрашивала.

— Как давно вы с ним знакомы?

— Достаточно давно.

— А точнее?

— Три или четыре недели.

— Этот срок позволяет вам решиться выйти за него замуж?

— Я имею право взять себе в мужья кого захочу. Я не ребенок. Берк тоже.

— Я понимаю, что ОН не дитя.

— Мне уже двадцать четыре года, в декабре исполняется двадцать пять!

— И тогда вы получите хорошие деньги.

— Отец информировал вас весьма подробно, не так ли? Но кое-что он наверняка опустил. Берка деньги не интересуют, он презирает их. Мы уедем в Европу или Южную Америку и будем жить скромно, он станет работать, а я — помогать ему по мере сил.

В ее глазах вспыхнули настоящие звезды, она даже похорошела.

— Если бы выяснилось, что деньги мешают мне выйти за любимого человека, я бы отказалась от них!

— Понравилось бы это Берку?

— Несомненно.

— Вы разговаривали с ним на эту тему?

— Мы говорили решительно обо всем, мы очень откровенны друг с другом.

— Таким образом, вы можете мне сообщить, откуда он родом и все остальное?

Наступило молчание. Она беспокойно задвигалась у ограждения, словно я загнал ее в угол. Счастливые звезды в ее глазах потускнели. Несмотря на ее протесты, она тоже волновалась и переживала, но боялась сама себе в этом признаться.

— Берк не любит говорить о прошлом, у него портится настроение.

— Потому что он сирота?

— Отчасти так, я полагаю.

— Ему что-то около тридцати. Человек перестает быть сиротой в двадцать один год. Чем он занимался, покончив со своим сиротством?

— Единственное его занятие — писать картины.

— В Мексике?

— Какое-то время.

— Как долго он пробыл там, когда вы с ним встретились?

— Не знаю. Но долго.

— Почему он уехал в Мексику?

— Рисовать. Писать картины.

Мы ходили кругами, это ничего не давало. Я заметил:

— Мы разговариваем с вами уже некоторое время, но вы не сказали мне ничего такого, что помогло бы собрать данные о вашем друге.

— Чего вы ждете? Я не совала нос в его дела. Я не детектив.

— А вот я как раз таковым и являюсь, но вы заставляете меня выглядеть растяпой.

— Я-то тут при чем? Значит, вы на самом деле растяпа. Вы всегда можете отказаться. Возвращайтесь к отцу и скажите, что потерпели неудачу.

Она жалила больно, но я не давал волю гневу.

— Послушайте, мисс Блэквелл. Я сочувствую вашему естественному желанию порвать свои семейные узы и создать собственную жизнь. Но вы же не хотите слепо шарахнуться в противоположную сторону…

— Вы говорите точно так же, как отец. Меня тошнит от нравоучений и поучений. Вы можете возвратиться и передать ему это.

Харриет раздражалась все сильнее и сильнее. Присев на перила, она нетерпеливо раскачивала ногой. У нее было прекрасное крупное тело, и я решил, что оно не предназначено для участи старой девы. Но в то же время у меня были серьезные сомнения, что она сама и ее толстый бумажник судьбой уготованы для Берка Дэмиса. Любовная сцена, свидетелем которой я стал, была, фигурально выражаясь, односторонней.

Ее лицо потемнело, она отвернулась от меня.

— Почему вы так смотрите на меня?

— Пытаюсь в вас разобраться.

— Не утруждайтесь. Понимать нечего… Я очень простое создание.

— Я тоже так думал.

— У вас это звучит оскорбительно.

— Ничего подобного. Но я сомневаюсь, что ваш друг Берк так же прост. И это тоже не оскорбление. Назовем это предостережением. Если бы вы оказались моей дочерью, а по возрасту вы могли бы ею быть, я был бы вне себя, видя, как вы, очертя голову, бросаетесь в такую авантюру только потому, что ваш отец против.

— Почему вы решили, что дело в этом?

— Какими бы мотивами вы ни руководствовались, в один прекрасный день вы можете оказаться в воде.

Она посмотрела на потемневший океан, в котором скрывались невидимые с берега акулы, и проговорила, дурачась:

— Подходить близко к глубокой реке опасно. Я об этом часто слышала. Одежду следует оставлять на берегу.

— Это может быть опасно не только для одежды.

Она гневно посмотрела на меня:

— Как вы смеете в таком тоне разговаривать со мной? Вы невыносимый тип!

— Даже если это и так, может, вы сумеете помочь мне разгадать одну загадку. Я обратил внимание, что на помазке в ванной комнате нацарапаны инициалы «Б.К.». Они не подходят для Берка Дэмиса.

— Я этого не замечала.

— Вам не кажется это интересным?

— Нет!

Но вся кровь отхлынула от ее лица.

— По всей вероятности, помазок принадлежит кому-то из прежних гостей. Множество людей пользовались этим домиком.

— Назовите кого-нибудь с такими инициалами.

— Билл Кэмбелл, — сразу же последовал ответ.

— Может быть, и Билл Кэмбелл. А кто такой ваш Билл Кэмбелл, кстати говоря?

— Приятель отца. Я не знаю, пользовался ли он когда-нибудь нашим домиком.

— И существует ли вообще такой человек?

Я слишком сильно нажал, и она замкнулась, слезла с ограждения, поправила юбку и молча пошла прочь от меня к пляжному домику. Несомненно, Харриет была простым созданием, как она и утверждала, но я не мог в ней разобраться.

Глава 5

Я доехал до шоссе. Наискосок от перекрестка выцветший плакат на придорожном кафе рекламировал «креветки Джумбе». Запах жира чувствовался даже на дороге.

У толстухи за стойкой был такой вид, как будто она провела всю жизнь в ожидании, но не меня. Я сел в кабинку возле большого окна, частично закрытого не включенной неоновой надписью, рекламирующей пиво. Хозяйка подала мне нож и вилку, стакан воды и бумажную салфетку. Я оказался единственным посетителем в заведении.

— Желаете креветки в специальном приготовлении?