Полотно

– Да-а-а, – протянула она. – я думала, что всё было хоть чуточку романтичнее.

– Я тоже в это искренне верил.

– Это же первый раз!

Марина блаженно подняла глаза к потолку, а её губы растеклись в улыбке, правая ладонь мягко легла на сердце. Она взирала вверх так, будто в первый раз она совокуплялась с ангелом и сейчас, они друг на друга смотрят.

– Да я понимаю. Но получилось, как получилось.

– Сожалею, – Марина оторвалась от своего «ангела» и с таким сочувствием это произнесла, что у меня засосало под ложечкой.

– А ты в каком классе впервые?

– Классе?! На третьем курсе, сыночек!

– У тебя не было парней до этого?

– Как порядочная девушка, я отдалась своему мужу.

Я чуть не подавился сигаретой. Мне казалось, что жёны-девственницы – это из области научной фантастики. Ну или из стран шариата. Мне было проще поверить, что инопланетяне выращивают нас, себе на корм, чем в то, что русская девушка сохранит себя для мужа. Тем более, если учесть, что её юность пришлась на середину 90-х.

– И вы расстались?

– Как видишь.

– Студенческие браки такие ненадёжные – почти всегда кончаются разводами.

Марина стала хмурнее тучи. Она опустила голову, и я увидел, как сверкающая капля рухнула с её глаза на пол. Я понял, что ляпнул такую ересь, но в чём была ошибка? Надавил на больное? Может извиниться и спросить, чем расстроил? Или просто «прости»? Пока я подбирал сценарий к продолжению, главная героиня оживилась сама:

– Нас разлучила смерть.

Твою мать! Вот это промахнулся.

– Небеса забирают к себе достойных.

– Ты прав.

Кажется, я выкрутился. Желание продолжать перечислять моих любовниц у нас обоюдно отпало, и Марина принялась готовить ужин. Я, пошарив в холодильнике, откопал в нём бутылку самбуки и радостный уселся обратно за стол.

– У тебя есть в чём поджигать? – поинтересовался я.

– Не знаю, я обычно её так пью.

– Есть коньячный бокал и стакан под виски?

Марина открыла дверцу навесного шкафчика и протянула мне два комплекта посуды. Я налил самбуку в коньячный бокал и боком положил его сверху на стакан. Затем, я взял валявшиеся на столе салфеточку и пластиковую трубочку из-под сока и потянулся за зажигалкой.

– Стой! Ты что собираешься поджигать прямо в бокале?

– Ну да.

– Это Богемское стекло – оно тонкое.

– Я тебя умоляю. Оно выдержит тысячу градусов, а в этом пламени всего–то двести.

– Как скажешь.

Для полного счастья не хватало парочки кофейных зёрен, но можно было обойтись и без них. Я поджёг самбуку и медленно прокручивал бокал за его толстую ножку, чтобы содержимое, как следует прогрелось.

– Подходи.

Она с неподдельным интересом и игривостью в глазах склонилась над столом. Как только тоненькая корочка карамели стала застывать на стенках сосуда я перелил самбуку в стакан и накрыл сверху бокалом.

– Вставляй трубочку.

Марина протиснула соломинку между своих пухлых губ, а я резко накрыл бокалом второй её конец.

– Тяни!

Пары самбуки наполняли своим дурманом её грудную клетку, и Марина с непривычки закашляла.

– Теперь пей – пока тёплое.

Она залпом осушила стакан. Алкоголь подействовал моментально: её лицо покрылось румянцем, рот разъехался в одобрительной улыбке. Марина приложила бокал к виску, оттопырив указательный пальчик, которым она игриво накручивала прядки своих белокурых локонов. Я оторвался от стула медленно приблизился к ней и обхватив своим тощим длиннющим предплечьем за поясницу, страстно впился в её губы. Отставив стакан на стол одной ладонью, Марина схватила мою кудрявую шевелюру, а вторая легла на мой живот, медленно сползая в сторону паха. На сковороде радостно заскворчала куриная грудка и Марина спешно вернулась к своей стряпне. Я же принялся повторять проделанный трюк, дабы самому угоститься горячительным. Но в тот момент, когда надо было уже выливать самбуку в стакан, я замешкался и бокал с глухим треском раскололся по верхней кромке. Господи, почему я такой неудачник? Закрыв лицо руками, я сидел, пытаясь спрятать свой позор и стыд. Она рассмеялась и подойдя ко мне пригрозила кухонной лопаточкой:

– А я говорила!

– Прости меня пожалуйста. Я, я куплю новый!

– Успокойся.

– Нет правда, я идиот. Прости пожалуйста.

Марина схватила меня руками за щёки.

– Успокойся! Это просто кусок стекла.

– Ладно…

– Ты всё равно не найдёшь такой, потому что их больше не выпускают.

– Чёрт.

– Так что, если хочешь загладить свою вину – просто принеси фужеры с более крепким стеклом. Под самбуку. Теперь мы будем пить её только так, – выключив газ она уселась на мои колени, и принялась меня ласкать.

Я подхватил её и на своих руках понёс в спальню. Мои тощие «макаронины» не могли удерживать её долго – на то чтобы донести её до постели у меня было двенадцать секунд, потом мои немощные руки просто отвалятся посреди коридора. Нарочито скорчив грубое лицо я швырнул её на кровать. Нельзя сказать, что я собрался заниматься с ней жёсткой любовью, просто мысль о том, что она догадается на сколько я дохляк, растоптала бы моё эго в пух и прах. Её роскошный халатик распахнулся и моему взору предстал едва обнажённый бюст; гладкий, как жемчуг животик и стройное, но жилистое бедро. Я, вытянув руки в стороны, расправил за своей спиной одеяло и предстал пред ней абсолютно нагим. Марина перевернулась на грудь и медленно поползла ко мне, а её ягодицы гипнотизирующе дрожали на моих глазах. Она подобралась ко мне вплотную и нежно поцеловала меня в бедро. Напряжение во мне продолжало нарастать, и я напрыгнул на неё, укрыв нас одеялом и принялся языком ласкать её ноги. Мы лежали под покрывалом «валетом» медленно ублажая друг друга, постепенно переходя от стоп к щиколотке, от икр к ягодицам. Как только кончик моего языка ощутил всю теплоту и влагу, исходящую из недр Марины, я почувствовал тоже самое на кончике другой части своего тела. Обильно увлажнив губы слюной, она мягко ёрзала ими по моей крайней плоти. Рассудок испарился. В моей голове перемешались всего лишь две мысли: во–первых, мысль о том, что хорошая прелюдия заменяет два часа пьянки, а во–вторых о том, что эта богиня изо всех сил старается ради меня.

Спустя четверть часа завершился этап оральных ласок, и теперь нам предстояло ублажить самую сильную свою потребность. Уложив Марину грудью на подушку, вторую я подложил ей пониже пупка. Она вытянулась, как проснувшаяся кошка и я, отбросив одеяло на пол пристроился сзади, нависнув над ней. Мой торс извивался подобно хлысту, признаться честно: под конец мои руки затекли настолько, что я уже подумывал бросить всё и оставить Марину на пол пути к пику экстаза, но только я чуть–чуть ослабил темп и напор, как она выдернула из–под живота подушку и с неимоверной скоростью заплясала своим нижним бюстом на моём конце. То, как колыхались её ягодицы, я видел только по телевизору, когда там показывали танцовщиц бразильских карнавалов. Марина сначала закручивала меня по часовой стрелке, а потом плавно, как можно глубже погрузив меня внутрь, закрутилась в обратном направлении. Задрав голову, я застонал, как пароходный гудок перед входом в бухту, Марина уже не крутилась, она приводила свои ягодицы в движение одними бёдрами мягко скользя по моему детородному органу. Приближение к вершине экстаза напоило меня силами как оазис заплутавшего бедуина, и я с бешеным темпом бросился на её тёплую и влажную амбразуру. За секунду до конца странная боль пронзила брюшную полость от адамова яблока до пупка, а затем всё остановилось: я, Марина, время, троллейбус под окном её дома. Лишь упругая струя вырвалась из меня, а затем так и не увидев света, скрылась внутри моей женщины. Обессилевшие мы рухнули на кровать. Я лежал на спине и всё ещё никак не мог согнать серую пелену, наплывшую на глаза, она мерцала разными огоньками, но так и не давала разглядеть происходящее вокруг меня. Тело рядом со мной ещё конвульсивно тряслось от резкого взрыва гормональной бомбы в её голове. Говорят женский оргазм длится в среднем две дюжины секунд. Значит если я досчитаю до десяти, а она не утихнет, то либо интернет врёт, либо она симулирует. Отвернув голову от солнца, я вгляделся в её лицо: даже сморщенное и зажмуренное оно было бесподобным. Восемь… Девять… Глубокий вдох. Выдох. Десять. Марина открыла глаза, а затем улыбнулась. Её пухленькие губы разъехались к остреньким скулам, а сощуренный взор смотрел на меня, с бесконечной благодарностью и похабностью. Тяжёлой расслабленной рукой она похлопала меня по щеке.

– Ты даже лучше, чем я думала!

– Слушай, мы ведь не предохранялись!

– И? – невозмутимо спросила Марина. – тебе справки мои показать?

– Нет, что ты! – от такого заявления я тут же спустился с небес на землю. – а ты не забеременеешь?

– Спокойно, Маша, я – Дубровский, – невозмутимость Марины начала настораживать. – спиралька.

– А–а–а. – многозначно протянул я

Маринина рука сползла с моей щеки и стала медленно тыкать меня в мои тонкие губы. Эта монотонность дала мне погрузиться в глубокие размышления о том, как здорово было бы абстрагироваться от всего мира: только ты и женщина. И нет ничего вокруг, ни душных офисов, ни универов, ни однокурсников, ни тупорылых преподов незнающих ничего, кроме своих дисциплин. Ты начинаешь осознавать, что это какой–то бред: какие–то вещи, машины, дорогие телефоны… Зачем это всё? Зачем вся эта жизнь вокруг, если здесь в постели Вас только двое, только ты и Богиня. Вам не нужна даже одежда. Зачем возвращаться в мир, где ради двадцатисекундного удовольствия надо быть рабом всего, что тебя окружает? А может это просто сон? Мы спим, а нам снится вся эта рутина: Танталовы муки в награду за Сизифов труд. А когда мы просыпаемся, то у каждого из нас в постели свои идеал. И усладившись, нам приходится снова падать в этот жестокий мир, где шутник Морфей превращает нас в ничтожества. И от того насколько ты успешен во сне, зависит как часто ты будешь один на один с совершенством. Походу я хакер. Я взломал эту сумасшедшую реальность, и теперь мы вместе, только я и Марина.

– О чём ты так задумался? – длинные пальчики Марины заплясали по моей груди пробуждая во мне новое желание.

– О тщетности бытия, – с физиономией сытого мартовского кота ответил я.

– Как тебе вообще после такого удаётся думать? – она рассмеялась и зарывшись носом в подушку звучно выдохнула.

– Мысли сами собой приходят.

– Это потому, что ты – студент! Ты слишком много думаешь и мало делаешь.

– И что же ты предлагаешь мне?

– Тебе? Ничего! Ты прекрасен именно такой какой ты есть.