Полотно

– Пошли, – Марина встала и решив, что полуночная темнота достаточно прикрывает её наготу, она в костюме Евы повела меня на кухню.

Вытащив с антресоли стеклянную колбу и ещё какую–то трубку, она на скорую руку соорудила кальян. Разведя огонь в чашке, Марина медленно втянула в себя молочную дымку, а затем также неторопливо высвободила её бесформенным облаком в синюю тьму неосвещённой кухни. Она протянула мне мундштук, и я принялся упиваться релаксирующим ароматом мятного табака.

– Что ты чувствуешь, когда мы с тобой вместе? – спросила Марина.

– Мне с тобой очень хорошо.

– Насколько хорошо?

– Настолько, что после близости мне хочется покончить с собой, потому что ничего лучше в моей жизни никогда больше не будет.

– Вот как? – она испуганно засмеялась.

– Но потом это проходит, – успокоил я. – а знаешь почему?

– Нет.

– Потому что я знаю, что пока мы вместе, каждый новый раз будет лучше прежнего.

– Гениально! – восхитилась она от радости запрыгав на табуретке и тихонечко хлопая в ладоши.

– А что ты ощущаешь? – спросил я, тайно надеясь на обоюдный комплимент.

– Я ощущаю наполненность. Будто без тебя я пустая оболочка без крови, без плоти и без души.

– Прошу присяжных принять во внимание, что данная оболочка является высококлассным и фешенебельным драгоценным изделием. Каждый изгиб твоего тела, силуэт, формы – всё так гармонично. Твоя красота не просто сводит с ума, она превращает сознание в пустой звук. Разум будто пытается говорить с телом, но всё это растворяется в вакууме.

– А со стороны, кажется, наоборот: будто все твои мысли множатся с каждым мгновением и каждая из них обо мне. – подметила Марина.

– Интересно, а почему каждая женщина наполняет себя по–разному?

– Что ты имеешь в виду?

– Ведь каждой женщине нужен мужчина, заполняющий пустоту? Кому–то из них не хватает маленькой капельки внутри себя, а кто–то поглощает целые океаны.

– Видишь ли, в каждой женщине изначально не хватает самой малости для душевного равновесия.

– Это и есть мужское присутствие.

– Да, это место именно для него. И кстати совершенно неважно плотское это присутствие или же нечто духовное.

– Женщины не разделяют плоть и любовь – это факт! – возразил я.

– Тут–то и кроется загвоздка. – оживилась Марина.

– Поясни.

– Продолжу твою мысль с каплей и океаном… представь себе, что женщина – это ведро воды.

Я невольно ухмыльнулся, потому что мой похабный рассудок мог сравнить женщину с ведром лишь в одном случае, который не принято упоминать за столом или в светской беседе. Кстати, на моей морде эта метафора явно отобразилась из–за чего Марина сконфужено скорчилась и громко фыркнула в мой адрес.

– Я не про то тебе объясняю, – повелительным тоном подметила она.

– Не нарочно, честное слово, – извиняясь оправдывался я.

– Так вот представь, что морская вода – это плотское наслаждение, а пресная вода – часть её духовного мира.

– Прикинул.

– И женщина не знает, что там влито у неё внутри, она может лишь понять, что она добавляет. И вот пересекнув черту пубертата девушки остро ощущают эту пустоту.

– А затем начинают заполнять?

– Не–а, они очень этого бояться и поначалу пробуют то, что находится к ним ближе.

– Соседов по парте? – осведомился я.

– Вовсе нет! – мой кретинизм начинал действовать на нервы. – читают книжки, ходят в театр, упиваются мелодрамами, звонят в интим по телефону или вовсе рассматривают обнажённых мальчуганов.

– То есть пытаются заполнить пустоту, чем–то отличным от воды? – абстрактное мышление работало лучше.

– Верно, но всё рано или поздно приводит к мужчинам. А тут происходит нечто невообразимое – женщина пытается заполнить себя, но вот нюанс, если напор будет сильным она не только не заполнит ведро, но и расплескает то, что уже в нём налито, то есть увеличит пустоту.

– А–а–а, а дальше распутное поведение, пьянки, мальчики по вызову и всё такое?

– Или затворничество и аскетизм. – подметила Марина. – чемодан, вокзал, монашки.

– И как же быть?

– Замуж идти. За лучшего из лучших.

– А какой он лучший из лучших? – осведомился я.

– Он не женат, а ещё он шланг.

– Что–что простите?

– Он брандспойт, у которого в рукавах течёт точь–в–точь та самая вода, которая нужна тебе. – уточнила она.

– А если его уведут?

– Значит это не твой. Твой тебе на небесах начертан, а значит уйдёт он лишь при двух обстоятельствах: либо он не твой, либо небеса тебя наказали. Так было со мной…

Мне вообще не по душе философствовать, особенно на постельные или окологинекологические темы. Во–первых, это словоблудие, которое неизмеримо далеко от тонкой и чистой истины разнополого союза; а во–вторых, слова порождаемые человеческой мыслью, как детский конструктор знаменитой датской фирмы – лепи как хочешь, всё равно получится красиво. Но Марина проницательна, она чувствует мысли людей, как запахи, кажется, она пытается объяснить мне, что это за ощущение, но я был бы не я, если бы понял её сразу. Её теория так стройна и опрятна, как строгая учительница. С ней ничего не попишешь: либо принимай как догму, либо переводись в другой класс. Она мне по душе, я хочу взять её в жёны, хочу прожить с ней каждый миг, потому что чувствую, как сладка будет любая победа, достигнутая с ней. Как самое горестное поражение, она обратит в простительную ничью, только ради меня одного. Понятия не имею, как жил до неё, как жить без неё…

– Пора ложиться.

В эту ночь я спал с Богиней. Нагие мы уснули в крепком объятии. Ночь промелькнула одним мгновением, будто я моргнул на восемь часов. Когда я проснулся, моя Богиня ещё спала, а мне уже хотелось трубить на весь мир, а в первую очередь ей на ухо о своей любви. Обыденная утренняя нужда выгнала меня из кровати, завершив манипуляции с санузлом, я помчался обратно в койку.

– Руки мыл? – будто не просыпаясь спросила Марина.

Злорадно хихикая, я ретировался к умывальнику, после чего второй раз приступил к штурму одеяльного бункера. Будучи уверенным в бодрствовании Марины, я принялся нежно расцеловывать её лицо и шею. Внезапно её ладонь с растопыренными пальцами легла мне на лицо, аки намордник.

– Время?

– Пол–девятого.

– До одиннадцати мы мертвы. – мрачно приказала она.

Говорят люди делятся на два типа: совы, которые могут поздно лечь, но поздно встать; и жаворонки, которым нужно прилечь пораньше, зато они ни свет ни заря на ногах. Я принадлежал к третьему типу – голуби, мне запросто хватало трёх часов ночного сна, вдобавок я не мог оставаться в кровати после восьми утра, взамен этого мне приходилось частенько досыпать днём. Благо большой мегаполис этому способствует. Часик в метро, минут тридцать в автобусе и готово – в институте я был уже бодрячком. Мне надо было пролежать ещё два с половиной часа, а это была самая большая для меня мука. Сначала я подумывал свалить на время домой, наведаться к матери и успокоить её. Но скорее всего она озадачит меня домашними делами, и я не скоро вернусь в любовное ложе, что было для меня смерти подобно. И тут–то озарила меня гениальная на первый взгляд мысль.