Полундра!

— Небо чистое, — вдруг произнесла Гермиона, на что Гарри только кивнул.

Это замечание о небе в очередной раз удивило мистера Грейнджера, задумавшегося о том, что могло произойти в школе. Из глаз обоих детей на него смотрели ветераны, но было это настолько необъяснимо, что Марк решил пока об этом не думать.

Добравшись до дома, детей в первую очередь усадили за стол. И то, как они сели, как затем ели, время от времени поглядывая в окно, очень многое говорило взрослым людям, но было настолько невероятно, что сразу же расспрашивать подростков просто не решились.

— Отдохните, дети, — произнес мистер Грейнджер, желая обменяться мнениями с женой.

— Спасибо, — кивнула Гермиона, утаскивая затем юношу с собой.

Проследив за обоими, Марк остановил готовую завалить его кучей вопросов супругу. Он внимательно огляделся, а затем предложил любимой жене рассказать об увиденном.

— Давай сначала ты, — предложила она в ответ.

— Ну хорошо, — кивнул Марк. — Смотри, Эмма, дочь чего-то опасается, но к сопровождению привыкла, при этом ходит она чуть ли не строевым шагом, да и руки у обоих дернулись вполне характерно. О чем это нам говорит?

— Неужели… — миссис Грейнджер прикрыла рукой рот. — Но тогда это не наша дочь?

— С чего это вдруг? — удивился ее муж. — Выглядит, как Миона, ведет себя, как Миона… Более взрослая, многое повидавшая, но именно наша дочь. Вот только тот факт, что это произошло именно в нашей семье, настораживает. Пойду, с детьми поговорю, подожди меня.

— Хорошо, — безропотно согласилась Эмма, встав, чтобы достать с полки книгу.

А Мистер Грейнджер двинулся на второй этаж, еще из коридора услышав голоса подростков. Но остановился он вовсе не потому, что не хотел мешать. Причина была в другом — его дочь и ее мальчик говорили по-русски. С акцентом, но тем не менее, выдавая очень серьезное знание языка. Если бы не акцент, вполне сошли бы за русских.

— Гарри, ты действуешь только по команде, — произнес голос Гермионы. — У тебя агентурной подготовки нет, ты пилот. Даже несмотря на то, что ты у меня дважды Герой, но тут я главная.

— Не возражаю, — спокойно ответил ей юноша. — Тебя в твоем НКВД хорошо учили, так что тебе и вилы в руки.

— Ох уж эти твои шуточки, — вздохнула она. — Кажется мне, родители что-то понимают?

— Сон в руку, — хмыкнул Гарри. — Все может быть, так что подождем, а потом надо с командиром связаться, выяснить насчет…

— Да, — согласилась Гермиона с ним. — Без пистолета голой себя чувствую. Вокруг фрицы пока живые бегают, а мы безоружные.

Внимательно выслушавший откровения подростков, мистер Грейнджер, о подобных случаях знавший, задумался. Если дети прошли ту войну, то они на контакт не пойдут, а судя по речи — для них тут своих нет. Тут он вспомнил о прочитанном в книгах, поняв, что идентифицироваться можно только одним способом. Главное, не думать, что вся ситуация выглядит побегом из психиатрической клиники. Поэтому взрослый мужчина медленно приблизился к двери в комнату дочери, а затем грамотно почти без акцента обложил по матушке Мир Магии и школу Хогвартс, местонахождение которой было до сих пор неизвестно.

Гарри шокировано замер, глядя на Марка, а вот широко и как-то освобождено улыбнувшаяся Гермиона ответила отцу в том духе, что маги еще пожалеют. Теперь пришла очередь мистера Грейнджера открывать рот и удивляться примерно до третьей степени. Таких познаний, сочетаний и сравнений он от дочери не ожидал.

Глава одиннадцатая

Рон

Обнаружив в книге чары расширенной диагностики, топаем обратно к не пойми чему, изображающему отца любимой моей. Она достает палочку, накладывая только что вычитанное и удивленно смотрит на меня, мне же остается только пожать плечами.

— Голем обыкновенный, — вздыхает Луна и тянется к книге.

— Совы не налетят? — интересуюсь я, припоминая рассказ Гарри.

— Это дом чистокровных, совы только к не-магам летают, фрицы же, — поясняет она мне, на что я киваю. А любимая накладывает уже другие чары.

— Да, на минуточку… Надеюсь, здесь не весь пантеон пьющий, — замечаю я, глядя на то, как красиво рассыпается голем. — Надо настоящего отца искать. Или не надо?

— Ну он жив, — задумчиво сообщает мне Луна, кивнув на какой-то коврик, в котором я не разбираюсь. — Осталось только найти, если нам оно надо, но пока без разницы.

— Тогда надо поесть, — вношу я предложение, потому как мы только ребенка покормили пока.

— Ну пошли… — с сомнением в голосе соглашается моя любимая.

Луна готовит, а я пытаюсь представить, как бы реагировала здешняя она на такой афронт, и понимаю — никак. Здешняя мисс Лавгуд совершенно потерялась и реальность почти не воспринимала, поэтому папаша мог быть в таком состоянии длительное время. Но тогда, по логике, возможно наложение иллюзии на коврик.

— Любимая, а коврик этот — он только у вас? — интересуюсь я, что-то такое вспоминая. — Или этот гембель видят все?

— Этот — только у нас, — улыбается она. — Родственников больше нет, а что?

— А не могли на него маскировку какую наложить, чтобы казалось, что Ксено жив? — отвечаю я вопросом на вопрос. Одессит я или где?

— Сейчас еду доготовлю и проверю, — спокойно отзывается любимая, а раздумываю о том, что делать, если таки да. В принципе, варианты есть.

Луна не выдерживает и, оставив еду довариваться, топает к коврику. Она внимательно его рассматривает, затем хмыкает и начинает мне объяснять наблюдаемое:

— Исходя из тезиса, что галлюцинации — штука индивидуальная, смотреть будем вдвоем, — совершенно спокойно произносит любимая. — Обновить гобелен можно или палочкой, или… хм… — она трогает какое-то место на этом коврике, в результате чего он вмиг сбрасывает чуть ли не вековую пыль, засияв яркими красками. — Не поняла, — констатирует Луна, разглядывая результат.

Я тоже не особо понимаю, но жду, пока любовь моя перестанет удивляться на русском военно-медицинском языке. А Луна удивляется очень активно, кое-где переходя на латынь, при этом в ее голосе мне слышится ненависть. Это уже совсем странно, поэтому я обнимаю ее, начав расспрашивать.

— Папа жив… — вздыхает она. — А вот та, чья смерть ребенка уничтожила, потому что у здешней Луны не было тебя, тоже жива… И как это понимать, я не знаю.

— На минуточку… — охреневаю я. — А как так?

— А плесень их знает, — зло бросает моя любимая девочка. — Фрицы есть фрицы.

Да, пожалуй. Правда я совершенно не могу понять глубинный смысл происходящего, ведь Лавгуды, по идее, чистокровные, потому фрицы их трогать были не должны… Или же, мы что-то не знаем о местном раскладе. Надо обязательно узнать, чтобы случайно не убить кого-нибудь нужного.