Полундра!
Шрифт:
Мы встречаемся довольно регулярно, гуляем, он очень предупредительный и вежливый. А еще не давит ни званием, ни мозгами. Веселый, улыбчивый парень, в которого я с каждым днем все сильнее влюбляюсь. Но он и сам, кажется… А еще цветами меня задаривает, в кино водит…
В какой-то момент я решаюсь познакомить его с родителями, на что мой друг соглашается. Поэтому мы идем ко мне домой в воскресный день. И вот тогда я узнаю, что, оказывается, папочка встречался с моим милым. Они начинают кого-то вспоминать, о чем-то разговаривать непонятном, и тут мне обидно становится — ну он же со мной, чего его папа…
—
И моя обида улетучивается, потому что он это очень тепло говорит и нежно. Ну как тут обижаться? Вот и я не могу, поэтому только улыбаюсь ему, как же иначе?
И папочка с мамочкой смотрят радостно, и она говорит, что повезло мне. С этим я согласна, действительно же повезло. Мы прощаемся и идем гулять на наше место — в Сокольники. Очень мне там нравится, а для милого важно то, чего хочу я. Он сам так сказал! Ух, какая я счастливая!
Глава четвертая
Рон
Часа в три матрос обращает мое внимание на самолеты. Гул накатывается со стороны Румынии, а я внимательно вглядываюсь в светлеющее небо. Множество самолетов видно в бинокль едва-едва, но они точно не за хлебом пришли, уж бомбардировщик от пассажирского я отличить могу.
— Боевая тревога! — командую я. — Якорь поднять, быть готовым к выходу.
— Товарищ лейтенант, вас под трибунал отдадут! — восклицает старший офицер, но сейчас я главный, мне и отвечать.
— Ты доживи сначала, — хмыкаю я, а по кораблю звучат колокола громкого боя. — Радио в штаб: наблюдаю бомбардировщики противника, принимаю бой.
— Твою же… — вздыхает он, начиная командовать. «Москва» разводит пары, а я даю длинный непрекращающийся гудок, будя базу флота.
Спустя несколько минут ко мне подключаются остальные корабли дивизиона. Значит, не спят, молодцы. Потом все ответим, а пока я командую зенитным расчетам. «Москва» еле заметно вздрагивает, а затем трогается с места, медленно набирая ход. Встречать налет в бухте — форменное самоубийство. С берега сыплются запреты, какие-то приказы, но мы уже в бою.
— Огонь открывать без команды, — приказываю я. — Под мою ответственность! Выключить ходовые огни!
Зенитные расчеты рапортуют, а я молюсь про себя всем богам, чтобы милую мою не задело. Вот и отдельные самолеты можно различить, а вот видят ли они нас, тот еще вопрос, но границу бомбардировщики точно нарушили. Остаются последние мгновения, когда еще можно отменить приказ, но я уже уверен — это война.
— Огонь по готовности, — спокойно приказываю.
— Понял, — кивает мне начальник зенитчиков. Спустя мгновение «Москва» начинает дрожать от слаженной работы всех орудийных и пулеметных расчетов, а затем в нас летят бомбы.
— Право на борт, — спокойно уже командует старший помощник. — Зенитчикам упреждение правильно выбирать.
Разумеется, мы не можем в одиночку остановить эдакую армаду, но к нам присоединяются выходящие из базы другие корабли дивизиона, а вослед начинают стрелять все, кто может, да и с берега подхватывают. Вот один загорелся, второй падает, пикировщик, включив сирену, так в бурлящее море и сваливается. Я уже не вполне понимаю, что и где происходит, а
бой все не кончается, но, похоже, бомбардировку базы мы сорвали, потому что уцелевшие самолеты вываливают свой смертоносный груз в море, ложась на обратный курс.— Отбой боевой тревоги, — устало командую я, оглядываясь по сторонам.
Зенитчиков зацепило, конечно, перевязываются сидят. Но никто не погиб вроде бы. И город не тронули. Старший помощник командует радио на базу об отражении провокации против места дислокации, а потом ошарашенно кладет трубку. Он бледен, на лице удивление навскидку четвертой степени. Что же ему сказали там?
— Объявили благодарность командующего, — объясняет ожидавший разноса командир. — Это война, лейтенант.
— Тоже мне новость, — хмыкаю я. — Надо бэ-ка пополнить и опять в море. Кто знает, кого нелегкая принесет?
— По местам стоять… — опять звучат команды, мы возвращаемся в базу.
Да, при прежнем командующем нас бы сначала расстреляли, а потом стали бы разбираться, а тут мы, получается, на коне. Ну а раз бледный вид делать не будут, надо брать от жизни все. С этими мыслями я схожу на берег, чтобы обнять мою любимую женщину. Можно сказать, первое испытание мы выдержали.
Луна
Война начинается для меня не голосом Молотова, как для иных, а заунывным, отчаянным сигналом корабля любимого. Услышав его, я сразу же припоминаю все, что говорилось, и не рассуждая прячусь в подвал. А вот снаружи уже слышна работа и пулеметов, и пушек, что-то взрывается, что-то громко визжит, приближаясь. Страшно до ужаса, но по берегу пока не попадают, хотя зенитка уже работает.
А затем — будто в уши вату напихали. Тишина такая, что я поначалу испугалась даже. Но затем вылезла, увидела, что все цело, и к пирсу понеслась — милого встречать. Если и арестуют, то хоть обниму на прощанье. Но вот арестовывать его, похоже, никто не хочет.
— Так и не расставалась бы с тобой, — признаюсь я ему.
— Придет время, и не будем, — улыбается он мне.
Очень хочется, чтобы такое время поскорее настало, ну а сейчас мне надо в госпиталь, а ему обратно на корабль, потому что это действительно война и ничего тут не поделаешь. Мне нужно работать, милому защищать меня от подлецов, желающих разбомбить госпиталь.
— Применить меры маскировки медицинских учреждений, — звучит приказ главврача. — По данным из Одессы, в первую очередь фашисты бомбят госпиталя и больницы.
— Ясно, — вздыхаю я, понимая, что легко не будет.
И действительно, налет следует за налетом, уже и береговая зенитная артиллерия принимает бой, но бомбы на город по-прежнему не падают. Молодец мой любимый, ведь это он потребовал усилить зенитное прикрытие. Вот он, результат его работы, его усилий — никто сегодня не погиб, хотя сарафанное радио совсем грустные вести доносит из других мест.
Проходит день за днем, но враг очень силен, отчего поступает приказ формирования морской пехоты. Понятно, что мужа туда спихивают, все-таки не любят его. А я прошусь с ним, и это неожиданно позволяется, поэтому вскорости я ухожу с нашими моряками на войну. Любимый, правда, этим недоволен, но тут ничего не поделаешь — приказ подписан. А вот когда он узнал, таким сердитым был, ужас просто.