Полуночное солнце

Джонни надеялся, что результат заставит его расхохотаться, и действительно получилось смешно, но не слишком.

– Неплохо, – одобрила Маргарет, судя по тону, больше из вежливости.

Если обычно фигуры в конце игры получались смехотворно нелепыми, эта была странной в ином смысле. Она получилась неожиданно симметричной, как будто все они пытались изобразить одну и ту же форму. Эллен показалось, что своими грубыми чертами рисунок напоминает пещерную живопись, примитивную попытку запечатлеть… что? Если бы это действительно было примитивное искусство, она увидела бы в изображении некий образ в процессе обретения себя или же проходящий определенную стадию перевоплощения. При взгляде на выправку существа создавалось ощущение чего-то громадного; узоры внутри контуров его тела намекали на начало какого-то дальнейшего роста. Но сильнее обескураживало другое: чем дольше она смотрела на лицо, которое дал ему Джонни, тем сильнее это лицо походило на карикатурный портрет его отца, такую карикатуру, которая, кажется, готова превратиться в нечто совершенно иное. Эллен рассматривала существо, когда услышала, как открылась дверь кабинета и раздались шаги на лестнице.

Она не до конца закрыла дверь в прихожую, а закрывать ее прямо сейчас – лишь усиливать страхи детей. Поэтому она взяла чистый лист бумаги и принялась набрасывать новое лицо, когда медленные шаги Бена добрались до середины лестничной площадки. Она старалась казаться безмятежной, чтобы и дети могли успокоиться. Но беда была в том, что лицо, которое она рисовала, слишком сильно напоминало лицо Бена, а когда она попыталась его подправить, оно вовсе перестало походить на лицо. У нее возникло ощущение, будто она призвала Бена вниз, рисуя его.

Его шаги прозвучали в прихожей, двинулись к кухне, и она услышала, как брякнули жалюзи на окне. Ее карандаш покрывал лицо узорами, вполне тянувшими на ночной кошмар татуировщика, когда размеренные шаги снова прозвучали за дверью и начали подниматься по ступенькам. Ей показалось, прошло слишком много времени, прежде чем она услышала, как закрылась дверь кабинета, и дети выдохнули с таким видимым облегчением, что пришлось задать вслух вопрос, крутившийся в голове:

– А раньше папа ничем вас не пугал?

– Нет, – выпалил Джонни, демонстрируя и преданность отцу, и показную храбрость.

– Я испугалась, когда мы в лесу играли в прятки, и он чуть не потерял нас.

– Не потерял же.

– Я и не говорила, что потерял. Мама спросила, бывало ли с ним страшно, если ты слушал.

– Нет, она не так сказала.

Даже спор может сейчас оказаться кстати, подумала Эллен, если поможет им снять напряжение, пусть даже их перепалка бьет ее по нервам. Однако спор угас сам собой, и тишина все разрасталась – вот так же недавно растекался по комнате холод от приближения Бена.

– Будем еще играть? – спросила Эллен, оторвав полоску бумаги с нарисованным лицом. – Очередь Пег начинать.

Маргарет приняла листок и карандаш, положенные на книжку, и поглядела на чистую бумагу так, словно уже видела там картинку. Она с неохотой взялась за карандаш и провела линию, прикрывая от их взглядов свободной рукой. Какое-то время она рисовала – достаточно долго, решила Эллен, чтобы изобразить не только лицо, – а затем ее глаза расширились, словно она вышла из гипноза, и она смяла листок.

– Не трать зря бумагу, милая, – упрекнула Эллен, протягивая руку, чтобы забрать листок. Маргарет съежилась в кресле, и Эллен не поняла: она не хочет, чтобы увидели ее рисунок, или же она только что услышала тот звук, от которого дрогнул голос Эллен – звук открывшейся двери кабинета.

Бен снова спускался. И почему его шаги звучат так гулко и в то же время отдаленно? Если он хотел ее напугать, ему удалось – должно быть, из-за натянутых нервов показалось, что в комнате становится все холоднее. С нее хватит, да и дети пострадали больше чем достаточно. Его шаги прозвучали в прихожей, двинулись к двери, и она почувствовала, как прерывается дыхание. Он размеренно дошагал до конца прихожей и отправился обратно, словно заключенный на прогулке, после чего ступеньки заскрипели под его нарочито мягкими шагами. Услышав, как он миновал лестничную площадку второго этажа, она спросила вполголоса:

– Вы не хотите пойти в гости к Кейт и остаться на всю ночь?

Дети ахнули от восторга и с трудом удержались, чтобы не захлопать в ладоши.

– Да, пойдем, пожалуйста, – зашептали они.

Эллен прижала палец к губам и прислушивалась, пока не услышала, как хлопнула дверь кабинета.

– Теперь идем, – предложила она и на цыпочках двинулась к чулану под лестницей, чтобы достать детям верхнюю одежду. Она не боится, что Бен догадается об их уходе, повторяла она себе, просто не хочет никаких споров, которые непременно пагубно отразятся на детях. К тому времени, когда они оделись, она натянула сапоги и уже застегивала «молнию» на своем стеганом анораке левой рукой в перчатке. – Потихоньку, – проговорила она вполголоса, огорченная необходимостью делать это, и торопливо подтолкнула детей к входной двери, стараясь не показать им, как сильно не хочет услышать сверху какие-нибудь звуки. Она перебросила через плечо ремень сумочки, когда Маргарет повернула автоматический замок и дернула дверь, потом дернула снова. Дверь была заперта на врезной замок.

– Быстрее, – взмолился Джонни и тут же зажал рот руками, чтобы заглушить свой громкий пронзительный голос.

– Все в порядке, – сказала Эллен, доставая из сумочки кошелек и открывая его свободной рукой. Только все не было в порядке, совсем не было. Ее ключей не оказалось в сумочке, куда она положила их, приведя детей домой. Должно быть, Бен забрал их, пока они сидели в комнате у Джонни.

Она очень старалась не выдать свои чувства перед детьми, пока мысли набегали одна на другую: дверь в кухне заперта, окна тоже, телефон не работает, но даже если бы линию уже наладили, аппарат все равно в кабинете, – и тут она услышала скрип за спиной на лестнице. Бен стоял на лестничной площадке, каким-то образом спустившись так тихо, что Эллен не услышала ни звука. Он стоял, согнув в локте левую руку, поигрывая ее ключами рядом со своим бледным, лишенным выражения лицом.

Весь ее до сих пор подавленный гнев стиснул горло, и голос прозвучал тонко и отчетливо.

– Спасибо, Бен, – произнесла она, протянув руку.

Она подумала, ей придется подниматься к нему. А потом, конечно, силой забирать у него ключи, если только он не хочет навеки утратить доверие детей. Когда по его лицу молниеносно пробежало какое-то выражение, какого она не успела прочесть, и он, шагая все быстрее, двинулся к ней, она собралась с силами. Но чего бы она ни ждала, только не того, что он вложит ключи ей в руку. Она едва не выронила их – они были такими холодными, что она вздрогнула.

Когда она развернулась к двери, ненавидя себя за страх, что он передумает и заберет ключи обратно, он заговорил.

– Вместе пойдем, – решил он. – И я ничего не скажу, пока ты меня не попросишь. Ты сама все увидишь.

Глава сорок третья

«Мы не хотим, чтобы ты шел с нами после того, как ты запер нас в доме. Я отведу детей к Кейт, а потом у нас с тобой будет долгий разговор. Мне кажется, тебе требуется лечение, Бен. Возможно, ты переутомился, но, по моему мнению, тебе следует держаться подальше от детей, пока не найдешь того, кто сможет тебе помочь».

Эллен слышала, как произносит все это, словно тишина вокруг сгустилась до такой степени, что стали слышны мысли – она даже услышала рыдание, которое ей не удалось подавить. Однако нельзя рисковать, затевая спор прямо сейчас, когда она так близко к тому, чтобы выпустить детей из дома. Придется притвориться, что все нормально, чтобы благополучно довести их до Кейт, вот тогда она выскажется. Она мимолетно обняла их, прошептав: «Ни звука», – после чего вставила ключ в замок.

Ключ еще не завершил оборот, как она уже потянулась к двери и взялась рукой в перчатке за защелку врезного замка. Металл заскрежетал по металлу, и дверь отворилась внутрь. Даже леденящий воздух, тут же впившийся в лицо, воспринимался как облегчение. Когда Джонни вдруг затормозил, уставившись мимо нее куда-то в коридор, она едва не ударила его – причин колебаться не было, снаружи был только снег.