Полуночный Прилив

Фир промолчал.

Рулад улыбнулся, продолжив: — Должен тебе сказать, что весь этот вес больше не давит на меня. Я чувствую себя… неотягощенным. Да, брат мой, я нахожу в себе радость. Тебя это поразило? Почему? Неужели не видишь мое богатство? Мой доспех? Разве я не верный образ воина Эдур?

— Я не уверен, — отвечал Фир, — что же именно вижу. Подлинно ли Рулад живет в этом теле?

— Умри, Фир, и процарапай себе путь назад. Затем спроси, не изменило ли тебя путешествие.

— Ты находился среди предков? — спросил Фир.

Ответный смех Рулада был груб. Он взмахнул мечом, повернул лезвие в диком подобии воинского приветствия, обнаруживая такое мастерство владения оружием, какого Тралл никогда в нем не замечал. — Наши предки! Гордые духи. Они стояли строем в десять тысяч рядов! Они ревели, приветствуя меня! Я был омыт кровью и достоин присоединиться к упорной защите славной памяти рода. А против них строилась великая армия невежества. О да, Фир, это было время великой славы.

— По твоему тону, Рулад, я понимаю: ты бросаешь вызов всему, что нам дорого. Ты отвергаешь наши верования…

— И кто же среди вас рискнет отвергнуть меня?

— Теневые духи…

— Были племенем Тисте Анди, брат. Рабы нашей воли. Скажу тебе вот что: служащие нам умерли от нашей руки.

— Но где же наши предки?

— Где? — Голос Рулада стал еще жестче. — Где? Нигде, братец. Нигде. Души уходят из тел, из этого мира, ибо мы не принадлежим ему. Мы никогда не были от этого мира.

— И ты поведешь нас домой, Рулад Сенгар?

Сверкание очей. — Мудрый брат. Я знал, что ты первым найдешь тропу.

— Почему ты хочешь, чтобы мы склоняли колени?

Рулад склонил голову к плечу: — Я хочу, чтобы вы признали свою новую судьбу. Судьбу, к которой я поведу Тисте Эдур.

— Ты возьмешь нас домой.

— Да.

Фир шагнул вперед, опустился на колено, склонил голову: — Веди нас домой, Император.

Тралл услышал звучавший где-то в уме треск. Словно сломался становой хребет.

Он, как и многие в зале, обернулся, чтобы посмотреть на Ханнана Мосага и его магов. И увидел, как Король спускается с тронного помоста. Увидел, как он становился на колено перед Руладом Сенгаром, императором Тисте Эдур.

Словно треснул становой хребет.

* * *

Удинаас старался устоять. Вода била его по голеням, кружила у онемелых ног. Волны качали и шатали его. За заливом — корабли. Четыре корабля. Движутся сквозь туман, темные носы раздвигают серую воду, будто мигрирующие левиафаны, разрезают буруны. Он уже мог расслышать тупой плеск десятков весел. На палубе виднелись уменьшенные расстоянием фигуры в капюшонах. Прибыла делегация.

Он чувствовал, будто стоит на ледяных кольях, и зазубренные их концы втыкаются в колени. Казалось, он утратил способность ходить. Действительно, какие-то мгновения отделяли его от падения в пенящуюся воду, от утопления. Так легко: подхваченный течениями, с холодной водой в легких, которая проникает в мозг, насылая тьму. В совершенном спокойствии принимая неизбежность, ожидая, пока все не закончится.

Когти впились в плечи, подняли над водой. Проникли сквозь мокрый плащ, вонзились в трепещущую плоть. Слишком пораженный, чтобы кричать, он чувствовал себя летящим по воздуху. Ноги разрезали пыль водяных гребней.

Вниз, на каменное ложе шагах в пятнадцати от линии прилива.

Поднявший его скрылся, хотя огонь все бурлил в груди и раненых когтями плечах. Чувствуя странную беспомощность, Удинаас начал барахтаться, пока не перевернулся на спину, смотря в бесцветное небо, чувствуя дождь на лице.

«Локви Вайвел. Похоже, не хочет, чтобы я умер».

Он поднял руки и ощутил мокрую ткань плаща. Проколов нет. Отлично. Не придется объяснять, откуда отверстия.

К ногам возвращалась чувствительность. Он оперся на руки и ноги. Мокрый, дрожащий. Рулада ждет неласковый прием, это ясно. Король — Ведун должен будет его убить. «Если это сработает».

Убить или сдаться. Что может заставить Ханнана Мосага сдаться едва омытому кровью щенку? Нет, изрубит его на кусочки, отделит голову и растопчет в блин. Что останется, сожжет. Уничтожит монстра, ведь Рулад Сенгар именно монстром и стал.

Сзади зашуршали шаги. Удинаас сел на карачки, смахнул капли со лба. Увидел, что подошел Халед.

— Удинаас, что ты здесь делаешь?

— Она бросила плитки? Да?

— Пыталась.

— Пыталась?

— Ей не удалось. Оплоты были закрыты; они стала как слепая. Испугалась. Никогда не видел ее такой напуганной.

— Еще что стряслось?

— Не знаю. Эдур всё сидят в цитадели.

— Не все же они там.

— Нет, лишь благородные. Остальные по домам. Рабам запретили входить. Большинству идти некуда, спрятались в лесу. Промокли с головы до пят. Конца ливню не видать. — Он протянул руку, помогая Удинаасу встать. — Идем в Длинный Дом. Согреемся, обсохнем.

Удинаас позволил Халеду вести себя в дом Сенгаров. — Халед, видел корабли? — спросил он на ходу. — Видел ты их?

— Да. Они спускают шлюпки, но радостной встречи не жди.

— Интересно, они готовы к такому?

Халед не ответил.

Он вошли в дом. Внезапная теплота, единственный звук — треск пламени. Халед помог ему снять волглый плащ. Судорожно вздохнул, схватив Удинааса за рубаху. — Где ты их получил?

Удинаас нахмурил брови, поглядел на почти черные синяки в местах, где его обхватывали когти Вайвела. — Сам не знаю.

— Похожи на раны Пернатой, от того демона. Как есть они. Удинаас, что стряслось с тобой?

— Ничего. Пойду спать.

Халед больше не заговаривал. Удинаас прошел через длинный зал к своей каморке.

* * *

Сражаясь с течением, три шлюпки подходили к южному берегу реки. На каждом было примерно по дюжине летерийцев — в большинстве телохранители в полном вооружении, с опущенными забралами шлемов.

Серен следовала к берегу в четырех шагах позади Бурака Преграды. Кажется, они станут единственными членами «комитета по встрече», по крайней мере поначалу. — Что вы решили им рассказать? — спросила она.

Бурак оглянулся, и капли полетели с краев капюшона его плаща. — Я надеялся, что расскажете вы. Хоть что-то.

Она ему не поверила, но поддержала игру: — Я не разбираюсь в протоколе. Глава делегации — Нифадас, но там будет и принц. Кого приветствовать первым?

Бурак пожал плечами: — Любой из них разозлится на вас, если первым поклонитесь другому.

— Будем надеяться, — продолжала она, — что это не примут за рассчитанное оскорбление.

— Ну, будем. Аквитора все полагают лицом нейтральным.