Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного

«Это про кого ж она так? – оглядываясь по сторонам, подумал Осип. – Хотя, какая разница? Не про меня и ладно».

А молодица все продолжала причитать:

– Вы же, матушка, сами знаете, что я обет дала с мужским родом дел не иметь. Вы ж меня в волхвицы готовили и договор с ведунами на то имеется.

– Волхвам платить надо, – процедила сквозь зубы старая, – А этот так тебя берет и приданного не требует. Понимать это, дура, следует, да, осознав, возрадоваться! А коль с родом мужеским дел иметь не желаешь, то и не надобно. Он и сам того не требует, ему жена-то нужна для иного.

– Для чего же? – испуганно прошептала дщерь.

– А для того, чтоб щи стряпать да портки стирать! Так что не упускай своего счастия, ибо мужики подобные раз в тыщу лет нарождаются.

С этими словами вся троица остановилась подле Осипа, и только тогда он осознал, что говорили-то о нем, и что домовые слов на ветер не бросали, нашли таки ему невесту, и что стоит перед ним его суженная да тесть с тёщею…

Дикий трезвон входного звонка оторвал Бубенцова от компьютера.

«Кто бы это мог быть?» – с недоумением подумал Серега.

До этого момента гости его не жаловали, а у богов необходимость звонить в дверь не возникала. Поскольку же телевизор Сергей в последние дни не включал, то и понятия не имел о событиях, потрясших одну шестую часть суши до основания…

Издревле так на Руси повелось, что любое благое начинание обычно заканчивалось полным бардаком. Вспомнить хотя бы Ивана Грозного с его опричниной или Петра Первого со «Словом и делом». А Великая Октябрьская Социалистическая революция?! Какие планы были, какие замыслы! Равноправие, братство, народная власть. Только почему вдруг слуги народа имели спецмагазины, спецобслуживание, спецдома и прочее спец… Короче то, чего у хозяев в помине не было. Да разве только это? Эх, что тут говорить… Вот и Перестройка. Вроде бы хотели как лучше, а получилось как всегда…

Кто-то отправился жарить шкурку на пляжи Фороса, кто-то решил грохнуть слабеньким кулаченком по столу, а кто-то ему за это намылил шею. Нет, если бы на памятной пресс-конференции предательски не дрогнула рука, на которую смотрела вся страна, и народ не понял, что здесь что-то нечисто, может, и обернулось все по иному. А вот дрогнула же, черт бы ее побрал!

Разумеется, народ выпучил глаза на этакое безобразие и, как бы в отместку за неприглядный вид, назвал своих возможных благодетелей путчистами. ГКЧП, не успев родиться, приказал долго жить, отдав страну в руки глубоко обиженному прежней властью человеку, противнику правительственных выездов и страдальцу за народ российский, которого коммунисты – вот пакостники! – даже бросали с моста в какую-то речушку, как Стенька Разин красавицу-княжну.

Но как бы то ни было, коммунизм снова обратился в призрак и самая крупная за историю человечества партия рассыпалась, как подушка, вспоротая ножом. А народ, растопырив гляделки так и не мог понять, что же, мать его ити, происходит? А уж того, что случится через несколько месяцев и вовсе никто представить не мог. Вроде бы на днях всем скопом проголосовали за сохранение державы, великого Союза пусть уже не совсем Социалистических, но все же Республик, а тут верховная братва собирается в Беловежской пуще и говорит: а вот это вы видели?.. И если б только кукиш показали… Нет, жест был более красноречивый, с применением перпендикулярного положения рук.

И начался парад независимостей, началась межнациональная резня, начался тот самый бардак, которым у нас заканчивается любое благостное дело. Увы, чаша сия не миновала и Волопаевск.

…Серега приоткрыл дверь и выглянул из кабинета.

– Кончилось ваше времечко! – орал кто-то. – Вот предписание самого господина Шамошвалова. Вам дается пятнадцать минут, чтобы очистить помещение.

– Батюшки! – различил Серега голос Бабы-Яги. – Господа вернулись, ну и ну!

Бубенцов взбежал по лестнице в каминный зал, поднялся на балкон к входной двери и выглянул через плечо Ягинишны наружу.

На крыльце стояли трое. Один был в странного малинового цвета пиджаке, второй – глядевший сквозь присутствующих – в аккуратном сереньком костюмчике, третий – в клетчатой рубахе с закатанными рукавами, обнажавшими мозолистые рабочие руки.

– А что вам не нравится в слове «господин»? – спросил Малиновый пиджак.

– Да ничего, милок, – ответила Баба-Яга. – Не нравится мне ваше предписание…

– Вот именно, – встрял Сергей. – Какое Шамошвалов имеет отношение к этой даче?

– А то вы не знаете? – нахмурившись, сказал рабочий.

– Увы, – развел руками Бубенцов.

– Шубин, объясни, – сказал Малиновый пиджак. – Времени нет разжевывать. Надо здесь все в темпе очистить да еще на митинг успеть.

– Газеты надо читать, – заявил пустоглазый Шубин. – Цезаря Филипповича нынче выбрали мэром.

– Матушки! – всплеснула руками Баба-Яга. – Пропал город!

– А ты кто? – удивленно уставился на нее Малиновый пиджак. – Кто ты такая, чтобы здесь тявкать?

– Я? – растерялась Ягинишна. – Стряпаю я здесь.

– Вот и стряпай дальше. А нам хозяин нужен.

– Нет его, – сказал Сергей.

– А ты кто? Небось сынок хозяйский? Вот и вали отседова.

– Но позвольте! – возмутился Бубенцов.

– А не позволим!

– Не надо так, – вдруг произнес рабочий. – Товарищам нужно объяснить, что привилегии ихние отменяются раз и навсегда, что все незаконно присвоенное народное добро они должны вернуть настоящим хозяевам.

– Вот этим? – кивнул Серега на Малинового и явно довольного происходящим Шубина.

– И им тоже. Мы все – представители нынешней и, заметьте, законной власти. Если же вы намерены сопротивляться, то со всей строгостью закона мы будем карать. И не задерживайте занятых людей. Я, к примеру, из-за вас от станка оторвался, – веско заявил рабочий.

– А ты вернись, милай, – ласково произнесла Баба-Яга, пристально глядя в глаза говорившему.

– К станку? – поперхнулся рабочий, а затем взволнованно оглядел собравшихся. – Да-да, к станку… Нужно вернуться… Сейчас же…

– Прекратите, господин Сорокин, – презрительно процедил Шубин. – Не время впадать в истерику.

Баба-Яга поймала его взгляд, в котором по-прежнему ничего не отражалось, напряглась и…

– Сейчас, сейчас, – бормотала она. – Я такими на завтрак питалась, в обед закусывала, на ужин собакам косточки бросала.

Ягинишна, сотворив страшную физию, принялась что-то шептать на тарабарском языке, вырывая по волоску из седой своей гривы. Но чем больше она рвала волосы, чем дольше шептала, тем сильнее отражалась на ее лице растерянность.

– Чего это она? – спросил Шубин ни к кому особо не обращаясь.

– Крыша, видать, поехала, – хмыкнул Малиновый пиджак. – Надо бы ее определить…

Конец фразы заглушил дикий вопль Бабы-Яги. Едва на сбив с ног Бубенцова, она исчезла в глубине дома.

– Так, – сказал Шубин. – На сборы пятнадцать минут. Время пошло.