Помолись за нас...
Шрифт:
Мужчина шумно выдохнул, обошел скамейку и, встав за спиной женщины, провел рукой по ее черным волосам. Удивительно сколько чувств сочетало это казалось бы обычное движение: ярость заглушаемая нежность, никчемной, граничащая с надеждой и беспомощность, борющаяся с воспоминания.
– Отец вернулся,- пальцы разделяют длинные локоны, ранее мягкие, теперь жесткие и чем-то смахивающий на солому, -он сказал у него важные новости, и он хочет видеть нас всех вместе.
В ответ вновь тишина, женщина, видимо, не слышала сына, находясь где-то за пределами нашего мира.
Его рука скользит по опущенным плечам, губы касаются макушки, на миг
Бережно взяв женщину под руку, он помог ей встать и повел по каменной дорожке, смотря только вперед на спасительную арку из деревьев, что являлась своеобразным порталом из этого проклятого места. Он ненавидел этот сад, презирал цветы, которые забрали у него единственного дорогого человека.
Обеденный зал как всегда наводил скуку, хозяйка дома как нельзя кстати вписывалась в эту безжизненную атмосферу. Захария поежился от холода, который покидал зал лишь вовремя приемов и празднеств, но их не проводили тут уже слишком давно.
Миссис Блэкмор была усажена на положенное ей место, справа от отца, который молча наблюдал за происходящем, прожигая свою, с позволения сказать семью, ледяными голубыми глазами.
– Аннелиса*, -голос главы семьи заметно хрипел и был, казалось, слишком грубым для него,-как твое здоровье?
Женщина молчит, рассматривая букет цветов лежащих на ее коленях.
– Стабильно.
– скрипнув зубами, не скрывая вызова в голосе отзывается Захария.-Прислуга!
– он слегка наклонил голову в бок, повышая голос, но все так же смотря на отца. В зале появилась бледная фигурка служанки, которая, покраснев и опустив глаза в пол, застыла в ожидании приказа.
– Принеси вазу для цветов.
Девушка кивнула и на пару минут скрылась из виду, вернувшись, она поставила возле хозяйки поместья небольшую вазу и вопросительно посмотрела на юного лорда, тот кивнул, давая положительный ответ на немой вопрос. Служанка аккуратно взяла из рук женщины цветы и, поставив их в вазу, быстро удалилась.
– Как я уже сказал,- стараясь держать голос ровным и не обращать внимания на выходку сыну, блондин уселся поудобнее,- у меня важное сообщение, не так давно я встречался с герцогом Кавендиш*, и он дал свое согласие на твою, Захария, женитьбу на его дочери.
– Ага, щас!
– вальяжно развалившись на стуле, темноволосый мужчина насмешливо приподнял брови.
– Прости, видимо, ты не в курсе, папа, -нарочно сделав ударение на последнее слово, юный лорд ухмыльнулся, -на данный момент свадьба не входит в мои планы.
– Это твой долг, как наследника рода!
– отец прищурился и сжал челюсть.
– Долг?
– издевательская ухмылка не покидала лица юного лорда.
– Не смеши меня, отец!
– Все уже решено и не подлежит оспариванию!
– глава семьи повышает голос, но это не производит должного эффекта.
– Похоже, тебе придется найти себе нового сына.
– брюнет поднимается со своего места, издевательски кланяется и разворачивается к выходу.
– Аннелиса, дорогая, -что-то в голосе отца заставляет мужчину замереть, -ты не хочешь отправится в…-пауза, возведенные к потолку глаза и брезгливо брошенное, - отпуск.
– Она никуда не поедет!
– голос грубее, чем нужно, прямое неповиновение, в другой семье его бы наверняка уже повесили.
– Отчего же?
– глава семьи сцепляет длинные пальцы в замок и устраивает на них подбородок.
– Ты слышал о госпитале Святой Марии Вифлеемской*?
_____________________________________________________
Немного истории:
*Госпиталь Святой Марии Вифлеемской первоначальное название «Бедлама» (официально «Бетлемская королевская больница»). Одна из первых психиатрических больниц, находящаяся в Великобритании и основанная в 1247 году как приорат (монастырь), ставший больницей в 1330 году.
Несмотря на то, что Бедлам считают первым госпиталем, где стали применять смирительные рубашки, никто не опровергает того факта, что до этого пациентов приковывали цепями к стенам, держали взаперти в одиночных камерах и морили голодом. Так же, ходят слухи, что больных избивали и использовали в качестве подопытных, а некоторые люди считали это интересным и за умеренную плату получали подобие экскурсии. Некоторые поэты и писатели видели особую иронию в том, что Бедлам находится прямо напротив не менее знаменитого Тауэра.
Позже Бедлам стал одной из самых гуманных больниц для умалишенных, по словам персонала больные тут получали максимальную помощь. Больница является действующей и по сей день.
_____________________________________________________
Слишком фальшивая улыбка, вызывающая отвращение, Захария рванул к столу и со злостью ударил кулаками по деревянной поверхности, от чего ваза с цветами пошатнулась и упала на пол.
– Я не позволю отправить свою мать в пристанище для психов!
– В таком случае, -блондин не скрывает довольного выражения лица,- мне кажется, тебе придется пересмотреть планы на будущее.
– Ты…!
– договорить не удается раздавшийся внезапно шорох, и две пары мужских глаз, как по команде, обратились к источнику звука. Женщина поднялась со своего и места и, встав на колени, стала собирать цветы, бережно поглаживая фиолетовые лепестки и шепча что-то неразборчивое.
– Итак?- хозяин поместья отвернулся от жены, и теперь ледяные голубые глаза следили на единственный наследником.
– Я…
– Я не позволю тебе женить нашего сына через шантаж!
– женщина резко поднялась с пола.
– Жаждешь отправить меня в Бедлам, Ксавьер?
– несколько пошатывающихся шагов в сторону мужа.
– Вперед! Но я не позволю тебе испортить жизнь еще и моему единственному сыну!
Двое мужчин замерли с недоверием смотря на женщину, в безжизненных серых глазах полыхало пламя, волосы цвета безлунной ночи обрамляли бледное, но все еще красивое лицо, движения хоть и были неловкими, но в них явно читалась злость и уверенность.
Захария не мог оторвать взгляд от матери, как же давно он не видел ее такой живой, что-то внутри больно кольнуло, захотелось упасть на колени и разреветься, утирая лицо ее подолом, сознаться во всем и молить о прощении. Эта женщина была для него подобна божеству, и он ценил каждую секунду, когда она спускалась с небес и обращала внимания на что-то помимо ненавистных фиолетовых цветов.
– Я согласен.
– срывается с губ и плевать на последствия, все не важно, лишь бы она хоть иногда смотрела вот так!
– Я женюсь на ком захочешь, только не трогай маму.
Женщина удивленно хлопает пушистыми черными ресницами, и в уголках почти бесцветных глаз собираются слезы, юному лорду хочется плюнуть на рамки приличия, послать все к черту, обнять эту хрупкую, но безумно дорогую ему женщину, но статус не позволял, в их семьи подобное проявление чувств было дикостью и варварством.