Помощница лорда-архивариуса

На кончиках пальцев теурга мелькнули голубые искры и тут же пропали; удивительный ветер, поразивший старейшину и никого больше, начал стихать. Хозяин плавно опустил ладонь, тут же молниеносно перехватил дуло и сильно дернул. Ружье полетело в угол, Уго едва не упал. Джаспер сделал шаг вперед, занес руку и нанес расчетливый, молниеносный удар с безжалостностью человека, приученного не обращать внимания на чужие страдания. Старейшину отбросилок стене, он захрипел, как удавленник, из кривого носа потекла кровь.

– Образцовый хук, Джаспер, – с удовольствием отметил Кассиус из-за плеча Освальда, который весь как-то сжался и обмяк, – хорош и без магических фокусов.

Старейшина не унимался.

– Освальд! – воззвал он, сплевывая красную жижу, – приведи собак, быстро!

– Да, приведи собак, – равнодушно проговорил господин Дрейкорн, – посмотришь, как животные реагируют на теургов. Но довольно; пора идти.

Не обращая внимания на старейшину и его сына, он приблизился ко мне. Я поднялась и стояла, пытаясь кое-как прикрыться разорванной сорочкой. Ужасно хотелось броситься к господину Дрейкорну на шею, но в то же время было мучительно стыдно предстать перед ним в таком жалком, неприглядном виде.

Хозяин молча снял пальто и накинул на меня.

– Камилла, – произнес он тихо – в голосе клокотала ярость. – Что он с тобой сделал? Он не…?

– Все в порядке, – проговорила я, задыхаясь, – вы пришли вовремя.

Господин Дрейкорн тут же успокоился и стал самим собой.

– Что ты за сокровище такое, Камилла, – проговорил с досадой, – что весь мир на тебя охотится? Один выход – приковать к себе кандалами, чтобы всегда была на виду и не лезла в гущу неприятностей. Ничему не учишься. Зачем отправилась с ним? Почему не дождалась меня, не предупредила? Это какой надо быть дурочкой, чтобы...

Я пробормотала дрожащим от счастья голосом:

– Я так рада вам, господин Дрейкорн, что готова слушать несправедливый выговор часами.

Он замолчал и вздохнул.

– Идем.

– Ты вторгся в частный дом, теург, – прошипел старейшина, плюясь от злобы, – тебе это с рук не сойдет.

– Похищение и попытка насилия караются жертвенным алтарем, Уго. У меня есть связи в высшем судебном триумвирате; я добьюсь, чтобы привести приговор в исполнение доверили мне. C редким удовольствием возьмусь за ритуальный нож.

Старейшина сдавленно зарычал и осекся. Я заволновалась, схватила хозяина за руку, привстала на цыпочки и горячо зашептала:

– Джаспер, прошу, не надо! Не стоит из-за него…

Он словно не слышал. Мягко поддержал за руку и повел вниз.

Ноги дрожали, я путалась в полах тяжелого черного пальто и чуть не упала на лестнице. Господин Дрейкорн наклонился, словно хотел подхватить на руки; я встрепенулась,выпрямилась из последних сил и выровняла шаг.

– Как вы поняли, что мне нужна помощь и куда я делать?

– Благодари свою закадычную подружку Крессиду. Она увидела, как этот тип тебя уводит, и послала в город слугу, чтобы найти меня. Как только вернулся, услышал альфина. Он поднял такой шум в виварии, что было слышно снаружи. Бился, кричал и плакал. Альфины чувствуют неладное, а ты ни за что не бросила бы его. Горничная рассказала остальное, вот мы и помчались сюда.

Он помолчал, затем добавил:

– Очень боялся, что не успеем.

Улица была полна зевак – стояли в отдалении, перешептывались, но подойти не смели.

Подошли к коттеджу, где когда-то жили мы с отцом. Дверь оказалась запертой снаружи. Замок ломать не пришлось: неловко, боком, из толпы выскользнула вторая жена старейшины – беременная, неуклюжая – протянула ключ и поковыляла прочь.

Господин Дрейкорн отомкнул дверь.

– Камилла! Меня заперли здесь, я не мог...

Тяжело дыша, громко стуча костылем, вышел отец. Глаза под морщинистыми веками беспокойно перебегали с меня на моего спутника.

Мужчины смерили друг друга нехорошими взглядами. Я знала, что хозяин производил впечатление человека жесткого, властного и неуступчивого, а в дурном настроении выглядел невыносимо надменным. Отцу господа подобного склада были как кость в горле, он начинал хорохориться, задираться и язвить. По тому, как отец крепче перехватил костыль и выпятил подбородок, я поняла, что перенесенные испытания мало повлияли на его характер.

Отец не до конца понял роль господина Дрейкорна в недавних событиях и собирался внести ясность в своей обычной манере. У господина Дрейкорна лицо окаменело, глаза прищурились. В памяти всплыли все нелестные слова, которыми в прошлом он не раз отзывался о моем отце; считал его эгоистом и никудышным родителем. Назревал неприятный разговор. Отцу вот-вот предстояло пережить унижение, от этой мысли стало тревожно и стыдно.

Я встрепенулась, намереваясь вмешаться; господин Дрейкорн заметил движение. Что-то он прочел на моем лице, потому что лоб его разгладился, взгляд смягчился. Он спокойно склонил голову и, почти не делая над собой усилия, произнес вполне почтительным тоном:

– Вы фельдшер, господин Изидор, и лучше знаете, как помочь вашей дочери. Камилле немало досталось. Ей нужен сон, еда, уход и компания близкого, любящего человека. Теперь вы в безопасности и беспокоиться не о чем. Сейчас я ухожу – мы с моим спутником разместимся на постоялом дворе в Олхейме. Вечером уедем и заберем Камиллу с собой. Всего хорошего.

С этими словами повернулся и вышел. Затопили облегчение и благодарность: чтобы не огорчать меня неприятной сценой, хозяин усмирил свой нрав.

Отец стукнул костылем о пол и неловко произнес:

– Кхм, кажется, господин Дрейкорн порядочный человек, даром что теург.

Затем, спохватившись, обнял меня, втянул со всхлипом воздух. Тут же выпустил из объятий, усадил на продавленную кровать, и со всей скоростью, которая позволяла больная нога, сходил к столу и принес чашку подогретого молока с медом.

Я кивнула – на слова сил уже не осталось. Как только опустошила и отставила чашку, упала на подушку и забылась сном.

Проснулась на следующий день около полудня. Болела голова, ныло разгоряченное тело, все еще укутанное в пальто хозяина. Мне было приятно чувствовать на плечах тяжесть принадлежащей ему вещи, и я с удовольствием потерлась щекой о шершавую черную ткань и втянула едва заметный аромат муската и гвоздики. Под пальто не было ничего, кроме сорочки, изодранной похотливыми руками старейшины; от воспоминаний передернуло. К счастью, возле кровати кто-то оставил традиционное платье, шаль и даже чепец.

Вышел отец, кивнул на одежду:

– Приходила твоя подруга Кендра. Вот, принесла наряд на первое время.

Затем сел рядом на кровать и сунул в руки тарелку с жидкой овсянкой.

Пока я ела, отец гладил меня по спине и молчал. Ему не терпелось приступить к расспросам, и я не стала томить его. Рассказала, как в столицу явился Освальд и обманом заставил приехать. О случившимся в доме старейшины поведала в общих чертах – не хотела тревожить.

Отец же рассказал, что последние недели старейшина устроил ему невыносимую жизнь. Пользуясь влиянием в округе, подговорил лавочников не отпускать продукты, настроил против него горожан и заставил хозяйку отказать в жилье. Затем явился и принялся лить мед: признал, что погорячился, каялся, что был низок и злопамятен, а после заявил, что ждет моего возвращения в общину со дня на день. Уверял, что я прислала ему письмо, просила принять обратно. В конце концов, обманом перевез отца в коттедж, запер и приставил псов для охраны.