Понаехали
Шрифт:
Ежи моргнул и погладил стену.
– Она тебе понравится, – сказал он тихо, нисколько не сомневаясь, что будет услышан. – Но сперва надо бы порядок навести. Думаю, если пригласить людей, чтобы пыль вымели, паутину собрали…
Дом заскрипел.
Застонал.
Заговорил протяжно, переливами.
А Ежи шел. Шел, снимая тяжелые ставни, отворяя окна, впуская теплый летний воздух, чтобы вымел он, вытянул из дома тяжесть прожитых в одиночестве лет.
Комнаты…
Сколько их… одни малы, тесноваты, другие огромны. Выцвела ткань на стенах, поблекла роспись потолка. Трухой облетели засохшие
Ковры… надо чистить, если вовсе получится. Полы вот тоже затянуло пеленою пыли. И каждый шаг поднимал сизое облако её.
– Он ведь был не под покоем, так? – Ежи остановился перед резной двустворчатой дверью, с которой вновь скалился волк. Волков здесь, к слову, хватало.
– Не был.
– Но что за заклятье тогда?
– Родовой памяти, – Евдоким Афанасьевич положил ладони на дверь, и Ежи готов был поклясться, что волк зарычал.
Не зло.
Скорее уж радостно.
Показалось?
Конечно. Резные волки рычать не способны. А что двери распахнулись, так от сквозняка. Или неизвестного Ежи заклинания.
– Это место было построено моим прапрапрадедом во времена столь далекие, что и я-то о них знаю мало… – Евдоким Афанасьевич первым шагнул на пыльный паркет, впрочем, пыли не потревоживши. – Тогда люди были близки к богам. Или боги к людям. Как бы то ни было, но подобные дома имелись у многих. И строились они не только на крови, но и на силе.
Библиотека.
Сперва Ежи и не понял-то, где оказался, ибо была сия зала огромна, необъятна даже. Куполообразный потолок её терялся во тьме, и лишь золоченые солнце с луною, связанные воедино, тускло сияли. А за порогом начинались полки.
Огромные.
До самого этого золоченого солнца. Полки стояли близко одна к другой, и уже они сами представлялись Ежи этаким диковинным лесом, в котором и потеряться недолго.
– Говорят, что некогда подобный дом и являлся крепостью, способной укрыть род ото всех ненастий и врагов. И что, стоило сказать слово, и стены его становились неприступны… – голос Евдокима Афанасьевича доносился откуда-то издали.
Ежи двинулся на него.
Он шел осторожно, не потому как опасался попасть в ловушку, скорее уж ему было неловко, что пришлось потревожить покой этого места.
Теперь пахло книгами. Такой вот странный дурманящий аромат, свойственный любой библиотеке. Только, пожалуй, в университетской он был слабым, едва выраженным.
– Слово это передавалось от отца к сыну… а после взяло и потерялось.
– Как?
– Обыкновенно. Сколь неприступна ни была бы крепость, но жизнь в ней не проведешь. Да и мир вокруг менялся… этот дом строился позже многих, позже того же замка государева, уже во времена, когда Беловодье, если не появилось в нынешнем виде, то начало появляться. Наша сила там, в старом месте, пусть и связано оно с домом. Потому я, уходя, только и сумел, что запереть его.
Евдоким Афанасьевич возник перед Ежи, заставив отшатнуться.
– Надобно найти кого, чтоб убрались. И переселиться. Все ж таки здесь какая-никакая, а защита имеется, – Евдоким Афанасьевич провел ладонью по полке, вновь же не потревожив и пылинки. – Да и учиться сподручнее… библиотеку тот же прапрадед собирать
начал. Я, признаюсь, не больно-то вникал, полагая, что мысли научной надлежит двигаться вперед, а не обращаться в прошлое.На полках высились книги.
Одни огромные, неподъемные с виду, другие крохотные, третьи и вовсе свитками, упрятанными в деревянные короба. Ежи взял один из любопытства…
– Порядок тут сохранялся, надобно лишь отыскать список с перечнем работ, а там уж будет проще, – пообещал Евдоким Афанасьевич. – Что ж… пора возвращаться, а то скоро понабегут…
– Кто?
– Мало ли, – дух пожал плечами. – Те, кому нужна ведьма, те, кто желал бы получить дом, и те, кто не отказался бы ни от первого, ни от второго. Потому поспеши, ведьмачок. Чем раньше мы сюда переселимся, тем оно легче будет.
Правда, кому именно легче, уточнять не стал.
А Ежи постеснялся спросить.
Но коробку с рукописью вернул на место. Что-то подсказывало, что к воровству дом отнесется без должного понимания…
– Погодите, – он догнал Евдокима Афанасьевича уже в дверях. – Если не по крови, потому как кровью мы печать не снимали, тогда получается, что… по ауре, так? Настройка велась? По тем самым первичным узлам, про которые вы рассказывали? И по вторичным, но не всем, да? Определяющие энергетику рода… и ваши останки сохранили частичный отпечаток, а еще и вы сами, не будучи материальны, но с точки зрения энергетических потоков охрана существенной разницы не видит…
– Видишь, – с удовлетворением произнес Евдоким Афанасьевич. – Можешь же думать, когда хочешь!
На кухне Баська столкнулась с Никанорой, которую усадили подле печки, на плечи набросили платок, а в руки сунули резную уточку с простоквашею. Перед Никанорой возвышалась белая гора свежайшего творога, присыпанная мелкою ягодой.
И чего ей там, наверху, не елось?
Ишь, сидит, ковыряется… страх потеряла! И вцепиться бы ей в космы, глаза бы бесстыжие, которыми она на батюшку поглядывала, выцарапать. И… и еще налысо обрить! А потом дегтем облить да в перьях извалять! Чтоб неповадно было честных купцов соблазнять.
Баська носом шмыгнула.
И бочком к порогу-то придвинулась. Она бы и вовсе ушла, да только… зверье кормить надобно и не медами, которых в комнату отнесли, верно, думая, что если ведьма, так ей и довольно.
– Бася? – Никанора поднялась было, но охнула, опустилась на лавку.
И лицо её бледно сделалось вдруг до того, что показалось, сейчас вовсе по цвету с печкою сроднится.
– Сиди, оглашенная, – махнула рукой кухарка, которую Баська сразу опознала, как самую главную, ибо была та больше и толще прочих. – Ишь, вздумала, непраздная да в дорогу… прикачало, небось.
От слов её Баську прямо-таки затрясло.
Это что получается… это…
Как?
Никанора да… не только замуж, а еще и… и чего тогда хмурая такая? Кривится, того и гляди, заплачет? Или она не хотела? Но такого не бывает, чтобы баба в своем уме да дитя не хотела. Али и вправду…
– А тебе чего надобно? – поинтересовалась кухарка, думать мешая.
Баська даже почти забыла, зачем шла. Но тут вспомнила:
– Творога надо. Свежего. И еще мяса, чтоб порезать меленько. Яйца не помешают…