Понаехали
Шрифт:
– Не помешают… ишь ты!
– Это не мне, а ведьме! – на всякий случай поспешила заверить Баська.
– Ведьме, – протянула кухарка, разом помрачневши. – Нема!
И спиной повернулась.
Баська от такой наглости аж онемела. Ненадолго. С ней в жизни не случалось, чтоб надолго онеметь. И… и пускай она ныне падшая женщина, которую навряд ли замуж кто возьмет, но это еще не значит, что с нею от так говорить можно!
– А если хозяйке пожалуюсь? – тихо поинтересовалась Баська да огляделась, выискивая половничек, которым собственное мнение отстоять можно было бы. Оно, конечно, чужими
– Чегой?
– Тогой, что за постой уплочено! – рявкнула она, как некогда. И подбоченилась. И на кухарку поглядела, как подобает купеческое дочери глядеть на холопку. – И немалые деньги! А ты мне тут говоришь, что у тебя творогу нема! Да что ты за кухарка такая…
Баба покраснела.
Побелела.
И как заорет на всю кухню:
– Для ведьмы клятое нема!
– Что ты сказала? – Баська тоже умела кричать. – Какой клятое!
– Тише, – Никанора поднялась было, но охнувши, схватившись за живот, опустилась на лавку. – Не надо ругаться…
И голову помацала, еще больше скривившись.
– Тетка Матрена, вы дайте, чего просит, а то и вправду нехорошо получится… и Фролушка расстроится…
– Вот уж было кого бояться, Фролушку твово… – проворчала кухарка, но без былой злости. И творогу бухнула перед Баськой целую миску, да еще с горкою. – На от, нехай подавится…
– Она хорошая, – зачем-то сказала Баська, хотя нужно было ответить иначе, подобающе. А то ишь, взяли моду гостям перечить.
– Хороших ведьм не бывает!
– Бывает, – рядом появилась другая миска, с крупными куриными яйцами. И свежие, вона, даже не отертые, с былинками прилипшими да мелким перышком, что к одному, особо великому – небось, двужелтковое – приклеилось.
Его Баська вытащила и кухарке протянула.
– На два желтка, – сказала веско.
– И чегой?
– Непраздным пользительно, – в сторону клятой сродственницы, которая сидела, к печи прислонившись, Баська и не глянула. И вовсе она не о ней заботится, а о батюшке.
Женился.
И наследника ждет… он-то Баську любит. Даже теперь, когда она кругом падшая и недостойная любови, но все одно… а как ему дальше без наследника-то? Особливо теперь, когда Баську замуж никто и не возьмет? То-то и оно.
Кухарка глянула.
И нахмурилась. Но яйцо взяла. А после вздохнула этак, всеми телесами, и добавила:
– От ведьмы добра, что с козла молока…
Миски Баська Антошке передала, который за ею прятался, но все одно шею тянул. И носом шевелил, принюхиваясь стало бы. Сунула да рукой махнула, чтоб шел. Нечего тут ему…
– И младенчика она не крала, – сказала, присаживаясь на самый краешек лавки. – На кой ей младенчик? У ней коты имеются.
Кухарка запыхала, однако возражать не возразила.
– Может, даже вовсе его никто не крал, – продолжила Баська уже уверенней. – А сама она… того… ну… мне Агриппина сказывала, что у них на веске баба одна младенчика заспала. Потом тоже стала врать, будто ведьма утащила. Мага вызвали… он и того… нашел. Вот…
– Пороли эту твою Агриппину мало, – слабым голосом произнесла Никанора.
– Мага тоже кликали, – кухарка, разом приспокоившись, теперь глядела на Баську снисходительно. –
Ничего-то он и не нашел. А еще… не первый это младенчик.Это она уже произнесла тихо, вполголоса. И оглянулась, будто боясь, что кто подслухает. Взгляд ейный зацепился за дворового мальчишку, что притулился к теплому боку печки с ножичком в одной руке и обкромсанною репой в другой. Кухарка нахмурилась, но после-таки решила, что мальчонка свой и супротив её власти точно не пойдет.
– Третьего дня сказывали, что на Лужнинском подворье хлопчик сгинул, – тихо произнесла кухарка и сняла с полки кружки, которые наполнила молоком. Лила из кувшина, накинувши на горло чистую холстинку. Кружку подвинула Баське, а другую – Никаноре. – И старуха, которая милостыньку клянчила. Завсегда сидела, а тут вот и нет…
– Тогда точно не ведьма, – молоко Баська взяла.
Любила она свежее, пускай и не парное уже, но теплое, с сытным духом, да чтобы хлеба ржаного краюху. Ни один пряник слаще не будет.
Хлеб тоже сыскался.
Никанора лишь молока понюхала и отворотилась, скривилась, будто кислое сунули. А оно вовсе не кислое.
– Зачем ведьме старуха?
– А то я-то с чего ведаю? – возмутилась кухарка и вновь нахмурилась. – Ешь, а то силов не будет. От слабой матки и дитя слабое народится…
Баська кивнула важно. Может, она и молода, но кто ж о том не знает? С лядащей-то бабы толку нету…
– Не могу, – Никанора все ж поднялась, на лавку опираясь, а вторую рученьку к животу прижавши, будто боялась, что с этим вот животом чего приключится. – Дурно мне…
– Погодь, девок кликну. Пущай проводять.
– Я помогу, – Баська спешно допила молоко и рот утерла. – А девок все одно кликни, чтоб были подле, а то мало ли…
Отчего-то больше не чувствовала она ни злости, ни раздражения, которое прежде вызывала Никанора. И когда тонкая вдруг рука легла на Баськино плечо, только и смогла, что проворчать:
– И от надо было тебе ехать?
Никанора, разом вдруг помолодевши, потупилась, покраснела. А ответить ничего-то не ответила.
Глава 7
О проблемах сложных моральных и случайных встречах
Терпение – великая сила. Особенно, когда лопнет.
Аглая потерла нос растопыренной ладонью, как делала когда-то давно, еще в годы юные, когда еще не постигла всю сложную науку этикета и понятия не имела, что тереть нос ладонью – это дурно.
Или вот сморкаться.
Плеваться.
Жевать громко. Чавкать или брать еду руками. Ведьме не пристало… выходит, ведьме многое не пристало, кроме порядочности. Порядочность, она как-то по-за этикетом, что ли?
И… что ей делать?
Она вдруг осознала, что совершенно не представляет, как жить дальше.
Вернуться?
Куда?
В дом Мишанькин и… и Мишаньку туда же доставят? А он… он не обрадуется. Нет, если Аглая найдет способ вернуть ему прежнее обличье, то он Аглаю простит. Он добрый… но… но если не полуится? Она ведь не специально. Она и колдовать-то толком не умеет. У них чародейство шло общим курсом, а от изучения углубленного её отговорили.