Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов

Чёрные глаза Санаду распахиваются шире. И у меня холодеет в груди: моя невинная фраза напоминает ему о Маре.

Но Санаду быстро берёт себя в руки и даже улыбается:

– Я бы на вашем месте больше волновался о том, что факультет менталистов узнает, кто же виноват в моём плохом настроении из-за недосыпа. Они страшнее отжимавшихся некроманток будут.

– Тогда мне надо скорее покинуть вашу постель, – на краю обширной кровати я замираю, сначала осматривая софу, каминную полку, три резные двери и, наконец, обращая взгляд на Санаду. – А вы мне одежду принесёте? Или мне в сорочке с одеялом наперевес здесь расхаживать?

– Почему бы не в сорочке? – приподнимает бровь Санаду. – Вас вроде даже обнажённый вид не смущает.

– Зато он очень смущает вас, – показательно вздыхаю я. – Не хочу нанести вам ещё большую моральную травму. Не расплачусь ведь потом!

– Ладно, сейчас принесу вам одежду, – встаёт Санаду и исчезает во всполохе серой дымки.

Теперь видно, что углы его дорогущего на вид кресла набиты… орехами. С горкой.

– Марк Аврелий…

Тут же с завитка лепнины под потолком выглядывает знакомая мордочка. Буквально миг нужен рыженькой молнии, чтобы добраться до меня и привычно усесться на плечо.

Не бросил Санаду его одного, орехи в своих роскошных апартаментах прятать позволяет… хороший он всё-таки. Добрый.

А я даже не расспросила, что там с этим чаем и сущностью.

***

Добрый Санаду тем временем, опершись на стол в кухне своего особняка, невидяще смотрит перед собой. Его отросшие когти медленно и неумолимо продавливают отполированное железное дерево, но Санаду этого не замечает.

В его мыслях полный и беспросветный сумбур. По телу проносятся мурашки.

Желание.

Такое простое.

Очевидное.

Обжигающее.

И «вдруг меня за это ваши поклонницы обидят» – слишком справедливое замечание Клео. Как и предостережение об отношениях с Марой Изрель: «Не иди на поводу у страсти, проверь чувства временем: наша жизнь слишком долгая, чтобы в выборе партнёра руководствоваться эмоциями». Впервые за тридцать лет Санаду действительно, всем сердцем жалеет, что он не свободен.

В отчаянном рыке Санаду обнажает клыки. Его пальцы крошат железное дерево стола в жалкие щепки. Рывок его рук – и восьмисантиметровая столешница ломается, раскалывается пополам. Обе части стола Санаду швыряет в стену, и каменные плиты разлетаются осколками вместе с частью стены.

Грохот помогает ему опомниться.

Даже не запыхавшийся Санаду смаргивает с ресниц пыль и оглядывает вмятину в стене. Заставляя острые зубы вернуть человеческую форму.

И отходит к плите. Подрагивающими пальцами вынимает из ящика ручную кофемолку, банку с кофе, турку… Эти простые действия его успокаивают.

Глава 54

Отголосок грохота отвлекает меня от изучения фантастического интерьера спальни. Всё же Санаду – тот ещё любитель комфорта и изящества. И, наверное, простора, потому что изумительно реалистичные панно визуально расширяют комнату. Как будто кто-то в поле поставил декоративные стены и поместил внутри кровать.

Хотя узорный паркет и резная мебель портят впечатление полевого выезда.

Посидев ещё немного, слезаю с кровати и укутываюсь одеялом. Нет, я не стыжусь своего вида в ночной сорочке (в клубах наряды откровеннее в разы) и не думаю, что у Санаду всё настолько печально с удовлетворением физиологических потребностей, что он набросится на студентку, но нравы тут поскромнее, не стоит никого смущать своим вольным земным поведением.

За одной из резных дверей скрывается гардеробная, в которой я без зазрений совести меняю неудобное одеяло на просторный мягкий бархатный халат Санаду. Укутавшись в длинные полы, вдыхаю пропитавший одежду аромат кофе и можжевельника.

После чего отправляюсь на дальнейшие исследования.

Санузел… раза в два больше комнаты институтского общежития, в которой мы жили втроём.

Мраморная отделка. Рельеф со сценой купания, причём все купающиеся в целомудренных тогах. Серебряные цветочные узоры.

А ванна…

Огромная ванна в форме белоснежной раковины… Внутри даже выемки есть для более комфортного сидения и сопла, как у джакузи.

Ничего не знаю, но я хочу в неё! Если что – буду валить своё поведение на остаточные опьяняющие свойства чая, и если кому-то кажется, что его действие уже прошло, то ему только кажется.

Поправ всякое уважение к частной собственности, я среди бутылочек выбираю пену с ароматом жасмина и открываю серебряные краны.

Всё, я хочу быть соректором этой Академии и такой же дом!

***

– Странная какая-то ситуация, – принёсший поднос Санаду замирает в дверях ванной комнаты. У него и кружка с кофе, и блинчики, и мисочки с соусами. – Вроде соректор здесь я, а студентка – вы…

Пена здесь магическая, как и весь мир, поэтому налитой по земным привычкам порции… кхм, многовато. Короче, я могу не беспокоиться о том, что Санаду застаёт меня за купанием, потому что под глухой шапкой пены разглядеть ничего невозможно.

Пена же (немного лишняя) окружает дивную ванну метровым переливающимся «сугробом».

– Но я ваша гостья, – выдаю из глубин пены. – Так что вполне логично, что вы за мной ухаживаете. Вы же телекинезом мне поднос отправите, да?

Высунув из пены руки, я нежно-нежно смотрю на Санаду, потому что очень хочу эти блинчики, аромат которых пробивается даже через запах жасмина.

– Отправлю, – хмыкает Санаду и разжимает пальцы.

Поднос, просев на полсантиметра, выравнивается и плывёт ко мне.

Слава телекинезу!

Ухватив посылку, я нижней частью подноса прибиваю вездесущую пену. И только заполучив еду, вспоминаю о совести:

– Простите за беспорядок.

– Да ладно… я уже начинаю привыкать, – как-то обречённо произносит Санаду, разворачивается и указывает в сторону. – Полотенца в стенном шкафу вон там. С пеной потом служанка разберётся.

– Простите, – добавляю я в спину Санаду, но он только отмахивается.

А я пристраиваю поднос на бортике и улыбаюсь блинчикам.

***

«Не думай об обнажённой девушке в своей ванне», – с лёгкой мысленной насмешкой над собой повторяет Санаду.

Он лежит на софе в кабинете, прикрыв глаза сгибом локтя.

«Не думай об обнажённой девушке в своей ванне…»

Сигнальные чары особняка оповещают его об очередной попытке Валариона прорваться к Нике, и это позволяет не думать.

Хотя бы немного.

Вздохнув, Санаду садится.

Охранные чары не дают Нике покинуть выделенные ей гостевые покои, если Валарион находится вне его покоев, и наоборот – это единственный способ не дать им обжиматься по углам. И в то же время они могут говорить через дверь. Даже открытую.