Попаданка в академии драконов 4

Под мерный цокот коготков мы минуем половину ослепительного в этот предзакатный час дворца. Кругом мерцают магические символы, золото отливает красноватым цветом. Кожа неподвижных гвардейцев подсвечена магией, отчего они кажутся стеклянными статуями. Просто сказка!

— Это гостевое крыло, — Арен перекрывает путь рукой.

— Что? — накрываю его ладонь своей.

— Там кто-то плачет.

— Ничего не слышу.

Пушинка подталкивает меня в спину. Подталкивает и Арена.

Окутав нас щитом, он проходит вперёд. Скоро и до меня доносятся рыдания. Мы сворачиваем. Посередине озарённого светильниками коридора стоит девушка в тёмном платье и белом фартуке, рыдает, вытирая безостановочно текущие слёзы.

— Что происходит? — Арен лишь чуть ослабляет щит.

Очень не хватает гогглов, чтобы свободно разглядывать всё вокруг. Что тут происходит? Может, какое-нибудь вредоносное заклинание?

Икнув, девушка склоняется в глубоком поклоне. Её плечи продолжают дрожать.

— Г-грустно, — выдавливает она. — Н-невыно-симо-о-о.

Крупные слёзы капают на паркет.

— Что происходит? — обращается Арен к караулящим двери громилам в красных мундирах.

— Тут всем проходящим по коридору грустно, — басит медведеоборотень. — Менталистка… плачет.

— Ника?

— Никалаэда?

Медведеоборотень кивает. Арен наконец опускает мою руку. Всего пять шагов вперёд — и накатывает тоска, чувство вины. Слёзы застилают глаза.

— Так эмоциями щиты пробивает — сильна, — констатирует Арен и поворачивается к Пушинке. — К ней вела?

Пушинка кивает, с золотых кисточек срываются искорки магии. Арен задумчиво произносит:

— Отец велел принять кандидаток и подготовить родовой артефакт к зарядке магией…

Внутри всё вскипает.

— Каких кандидаток? — прищуриваюсь.

— Не волнуйся, Лера, они целятся на трон империи и будут бегать за Лином, а не за мной. Но если что — я бегаю очень быстро.

— Увижу голую девицу — крылья оборву.

— Если не мне — то пожалуйста, кровожадная моя. — Арен поглаживает меня по плечам. — Пока занимаюсь делами, можешь пообщаться с подругой.

Мне кажется, или он просто пытается смотаться? И ведь не проверишь: чужие беседы через метку подслушать невозможно.

— Надеюсь, ты так спешишь потому, что не выносишь женских слёз, а не из желания скорее увидеть кандидаток.

— Мне дороги мои крылья. И чешуя на хвосте. Но… — Арен наклоняется, обжигая скулу горячим дыханием. — Ты ещё дороже. Дороже целого мира.

Ну вот, кажется, я таю. А надо бы ещё раз объяснить по поводу голых девиц…

— Я люблю тебя, — шепчет Арен и поцелуем останавливает нравоучения.

— Оё-ё-ё, — вздыхает Пушинка, напоминая, что мы не одни, о гвардейцах и стоящей тут девушке.

Грусть Ники снова накрывает меня, напоминая, что сейчас ей я нужна больше, чем обнимающему меня Арену. Сдаюсь:

— Ладно, иди…

Девушка, пока мы с Ареном целовались, исчезла, а караульные стоят с такими непроницаемыми лицами, словно ничего не видели, но к щекам приливает кровь.

Со вздохом проводив Арена взглядом, подхожу к дверям. Тоска сжимает сердце.

Мой стук в тишине дворца звучит неожиданно громко. Пушинка, сдвинув меня мохнатым плечом, лапой распахивает дверь и протискивается первая.

В сумраке просторной гостиной пахнет ванилью и шоколадом.

— Ника?

Тёмные стены будто поглощают сочащийся между портьерами свет, он утопает в бархате обивок, приглушённых расцветок гобеленов и ковров. Даже лак на изящной мебели какой-то матовый. Из магических печатей тут только тусклые бытовые: против пыли и насекомых. Среди узоров стен почти теряется серая дымка, колышущаяся над развёрнутым ко мне спинкой диваном.

Закрывая дверь, я отрезаю и без того сумрачную комнату от проникающего из коридора света. Ковёр гасит звук моих шагов.

Сфера над диваном вспыхивает внезапно, я осторожно заглядываю на сиденье.

Лежащая в домашнем платье Ника обнимается со сковородой. Красный нос, красные глаза, слёзы — она не похожа на вампира (за исключением серой дымки магии), просто несчастная девушка.

Облокачиваюсь на спинку:

— Что случилось? Тебя кто-то обидел?

— Я, — всхлипнув, Ника утирает слёзы рукавом. — Я поняла, что именно я виновата в том, что случилось с Валей.

Как она Валариона…

— Сегодня с утра проснулась и поняла: если бы не помогла товарам мисс Глории пройти таможню, эта зараза не попала бы в Академию.

— Попала бы. Неужели ты думаешь, Культ остановит какая-то таможня? Даже я, Видящая, не понимала, в чём дело.

Пушинка, осмотрев диванчики, вздыхает и ложится на ковёр.

— Принц Линарэн, — Ника сдерживает всхлип, — разработал несколько методик, обещал этим утром опробовать их на Вале… но что, если не получится?

Утром он не сможет этого сделать: у него отбор. Но говорю я совсем другое:

— Ты должна мыслить позитивно, помнишь? — пытаюсь улыбнуться, но губы дрожат.

— А если получится, как я посмотрю Вале в глаза? Я же виновата… ещё неизвестно, как это на нём скажется, он столько занятий пропустил, призыв оружия пропустил… это… это… Нечестно! — рыдания душат её.

Обежав диван, сажусь рядом с ней. Выпустив сковороду, Ника тянется ко мне, утыкается в плечо, тут же намочив платье слезами.

— Лера, мне так страшно.

Её ужас хлещет меня, пробивается сквозь щиты, но я крепче обнимаю Нику.

— Валарион поправится. И ты не виновата. Виноват Культ.

Но утешать проще, чем успокоиться, когда считаешь себя виноватой. А Ника считает.

— Это всё ошибка, ошибка, — причитает она. — Мне не стоило поступать в Академию драконов, я же просто торговка, мне не место…

— Не смей так говорить! — встряхиваю её и тут же прижимаю к себе. — Ника, ты столько всего хорошего сделала: всех правителей спасла, меня, семью Тордоса. Ты нужна нам, нужна, чтобы победить Культ и тех, кто за ним стоит.

— Лера, я такая никчёмная…

— Вот уж кому это говорить, так не тебе. Ника, — глажу её по растрёпанным волосам, а у самой текут слёзы. — Поправится твой Валя. Поправится…

В сжимающемся от её боли сердце разгорается ненависть: к Культу, демонам, Безымянному ужасу… и Шарону Фламиру, так некстати отвлекающему Линарэна дурацким отбором.

* * *

За титанической уравновешенностью Ники скрывается неожиданно много переживаний и боли. У неё хватает грустных воспоминаний: чужих страхов и секретов, невольно подхваченных из-за просыпающегося дара (простые люди редко защищены от менталистов), и своих собственных — расплата за эти знания: ощущаемый ею страх окружающих случайно передать свои мысли. Ей было одиннадцать, когда она случайно уловила воспоминания сумасшедшего убийцы, и он, когда его арестовывали, клялся убить «маленькую тварь». О том, как её «любили» вороватые сотрудники и партнёры отца и говорить не стоит.