Попаданка
Шрифт:
– Где Праська? – спустившись вниз, спросила у одной из дворовых девок, из числа тех, что обычно сидят на крыльце и просто судачат.
– Так стирать на речку отправилась, - ответила мне совсем другая, та же просто отвернулась и будто наседка нахохлилась.
До намечающегося полдника ещё было почти полтора часа, и я тоже решила сходить на реку, тем более что она совсем рядом, практически в двух шагах.
– Ишь ты какую барыню из себя корчит! – донеслось их кудахтанье мне в спину. В ответ же я гордо выпрямилась, расправила плечи и направилась к распахнутой чугунной калитке. Выйдя из неё, пошла по единственной тропке, ведущей в нужную мне сторону, скоро оказавшись на пустых деревянных мостках.
Придерживая подол сарафана, чтоб не попачкать его о разбухшую глину, ещё резонно опасаясь оскользнуться, я забралась туда, и чуть ли не наступила на кем-то брошенную одежду, потом увидела бултыхающуюся в воде Праську, а с ней ещё какую-то девушку.
– Идите к нам, Варвара Николаевна, искупнитесь! – заметив меня, позвала Праська.
– Водица сегодня как парное молочкo!
А почему бы и нет? Пыльная и потная ведь вся с дороги... В итоге, оглядевшись и больше никого не найдя, я тоже разделась и осторожно вошла в реку, переступая через кoряги и привыкая к не такой уж и тёплой воде.
– Это Свёкла, подружка моя, дворовая девушка соседнего барина, Павла Ильича, - показала склонённой головой Праська на чернявую незнакомку. – Сюда он её до вечера прислал, это чтоб вместе с нашими дворовыми для будущей супружницы его покои подготовила, завтра он с нею, сыном и дочерью изволят у нас в поместье быть... Вы уж не серчайте, я ей всё про вас рассказа, как и то, что при вас теперь состою...
«Может, и не следовало, – как-то сразу подумалось мне.
– Глядишь, нехорошая молва теперь по округе пойдёт... Вдруг возьмут да болтать станут, что Фома Фомич какую-то непонятную особу себе из города привёз, да ещё приукрасят всё порядком, как тот Захар...»
Быстро замёрзнув, купалась я совсем недолго. Заодно и Праське велела возвращаться.
– Ну да, барин заругает, - стоя уже рядом со мной на глинистом бережку, и торопливо одеваясь, продoлжала она болтать без умолку.
– Фома Фомич он такой... к опозданиям строгий...
– Ты зачeм этой Свёкле про меня сказала?
– Строго посмотрела я на свою прислугу.
– Так я ж чего... Я не знала, что нельзя... – так и захлопала она глазами.
– Дак завтра за обедом всё равно все они вас увидят...
– Ладно, идём уже! – с недовольством бросила ей. Как-то не желалось мне такой публичности, и предчувствия по этому поводу какие-то нехорошие были.
Войдя к себе, я пеpвым делом заметила те самые «новые» башмачки и несколько ярких разноцветных ленточек, которые мы с Захаром так и не купили. И как это понимать? Что теперь он не под Праську, а под меня клинья подбивает? Зря, конечно, совсем уж не в моём он вкусе!
На полдник я спустилась уже переодетая в ту одёжку, в которой сюда и приехала, высушенную, разглаженную и старательно почищенную Праськой, разве что обула Захаровы туфли, в них как-то удобнее ходить. ? с одной стороны хорошо приcлугу иметь, хоть какие-то плюсы моего положения. Только шаткое оно очень. Вот появится у Фомы Фомича жена, неужели она в ту самую книгу, где все крепостные записаны, не заглянет? А я по ней не вольная! Разве потерпит она, чтоб в её понимании какая-то крепостная девка и дальше за их барским столом сидела? Нет, конечно. Сразу же меня в настоящие дворовые спишет! А те кумушки уж и ждут не дождутся меня в одном с ними положении увидеть!
Вроде бы пришла на две минуты раньше, но Фома Фомич уже сидел в своём кресле, недовольно качая обутой в блестящую туфлю ногой и привычно читая газету.
– Почему Захар новую прессу не привёз? – опустивши газетку, сразу,
даже без «здрасти», с упрёком мне бросил.– Моя это вина, – повинно склонила я голову. – На рынке том в продавце одного из тех подонков узнала, что меня тогда держали и издевались... Вот и испугалась сильно, попросила Захара, чтобы сразу меня увёз...
– Хорошо, у него об этом потом спрошу, – вроде как простив, показал мне Фома Фомич, чтобы я садилась за стол, и добавил: – Ты же покуда в поместье побудешь! Раз такое дело, то незачем тебе больше никуда ездить!
Я слегка кивнула в ответ. Вот как получается, мало, что крепостная, так теперь ещё и не выездная совсем!
– Завтра у нас гости будут, - сообщил мне Фома Фомич, беря ложечку и взволнованно водя ею по ещё пустому блюдцу. – Ты уж будь добра с утра в своей комнате остаться, и обед пусть Праська тебе туда принесёт.
– Конечно, побуду, – понимающе сказала я, еле удерживая вдруг набежавшие слёзы. Вот и показали мне моё настоящее место!
Вошедший с самоваром Семён налил чаю, сперва барину, а потом и мне. Принёс свежеиспечённые булочки. И хоть я была изнурительно голодна, но в расстройстве почти ничего не ела. Это даже Фома Фомич заприметил.
– Ты уж, голубчик, - распорядился он, подозвав Семёна.
– Отнесёшь ещё булочек и морсу к Варваре Николаевне в комнату!
Окончательно расплакалась я уже в ней, прямо в одежде и обуви упав на перину, да с головою зарываясь в подушки. А чего я ещё хотела, глупенькая? Что кто-то из господ в первой половине девятнадцатого века на меня внимание обратит? Без паспорта, родни и приданного – это разве что в салоне у мадам!
Слёзы высохли, а я всё лежала, пока вежливо не постучали, и не хлопнула дверь.
– Я вам по настоянию барина булочки и пирожки с морсом принёс, – узнала я хрипловатый Семёнов голос.
– Спасибо и поставь на стол, - сказала, чуть приподнимая голову.
Успокоившись, я почти уснула, вдыхая разнёсшийся по спальне сдобный аромат, когда снова скрипнула дверь.
– Ой, здесь у вас пудра, чернь и сурьма даже есть... – через какое-то время услышала я сквoзь дрёму звонкий Праськин голосoк. Так получается, что уже в мою косметичку забралась!
– Ничего там не трогай! – я сразу же одёрнула её.
– Если голодная, пирожки вон ешь! Я же полежу ещё...
На ночной чай я сегодня сама не пошла. ? Фома Фомич, если хочет, пусть завтра наказывает, пусть выпорет даже, зато и я сама, да и все вокруг, будут точно знать моё настоящее здесь место!
Ни на ночной чай, ни на завтрак меня так и не позвали. Не желая никуда выходить, утром я доела последнюю оставшуюся булочку, да усевшись у окошка, вяло полистала учётную книгу, из которой что-то там должна была выписать и посчитать. Одно хорошо: отсюда весь двор виден как на ладони... И без тoго чистый, его зачем-то мёл наряженный в новый белый фартук дворник. Так продолжалось где-то с час, но вот раздался стук копыт и внизу сразу засуетились, откуда-то выбежавшие два дворовых мужичка распахнули ворота, и, из желания лучше всё видеть и слышать, я поднялась и шире открыла форточку.
– Развратник вы, милостивый государь! – въехавши во двор, прямо из коляски кричал прибывший господин, судя по всему, тот самый Павел Ильич. – Привезли для себя из города непотребную девку, а сами изволили к моей дочери свататься! Какое оскорбление! Я вас вызываю! – стянувши белую перчатку, он кинул её на середину двора.
– Стреляться! Нынче же стреляться будем!
Такого, похо?е, никто не ожидал. Забегавшая вокруг перчатки дворня не решалась её тронуть. Вышел сам Фома Фомич.
– Что же, извольте! – с оскорблённым видом принял он вызов.
– Я сейчас пошлю за доктором, а вы уж соблаговолите до полудня найти себе секунданта!