Попасться на крючок
Шрифт:
— Нет. Я должен был дать тебе возможность побыть наедине. — Он попытался прочистить горло. — Я полагал, что ты захочешь, чтобы я был там, а мне не следовало.
— Дело не в том, что я не хотела, чтобы ты был там, Фокс.
Господи. Теперь она пыталась заставить его чувствовать себя лучше из-за отказа? Он бы скорее перевернул горячую кастрюлю с супом себе на голову, чем слушал её объяснения, что она была верна своим чувствам к режиссёру. — Знаешь, вполне возможно просто есть этот суп и говорить о чём-то другом. Я обещаю, что твоё желание обсудить все детали произошедшего пройдёт.
— Это называется подавлением. Это
— Мы выживем только в этот раз.
Она обошла дальний край островка, проводя пальцем по поверхности. Затем она изменила курс, набрала воздух в одну щеку и позволила ему вытечь.
Это было дико, что он мог быть расстроен её неспособностью забыть о деликатной теме и в то же время быть благодарным за это. Он никогда в жизни не встречал никого, кто бы так сильно переживал, как Ханна. За других людей. Она думала, что сострадание делает её актрисой второго плана, а не ведущей, и не понимала, что её сочувствие, то, как яростно она заботится, делает её чем-то большим. Ханна принадлежала к категории гораздо более реальной, чем титры фильма. Это её собственная категория.
И он хотел уступить ей. Повторить то, что произошло ранее в спальне, его реакцию на то, что его сделали… бесполезным. По крайней мере, в тот момент он хотел уступить и позволить ей разобраться в его дерьме, как бы сильно это обсуждение его не пугало. Потому что с каждым днём она становилась всё ближе к возвращению в Лос-Анджелес, и Фокс не знал, когда она снова будет рядом с ним. Возможно, никогда. Не в его квартире. Не наедине. Эта возможность скоро пройдёт.
Он использовал половник, чтобы наполнить две миски густым супом, добавил ложки и протянул одну через стойку Ханне. — Мы можем немного поработать над этим? — сказал он хрипловато, не сразу взглянув на неё.
Когда он это сделал, она медленно кивнула. — Конечно. — Она заметно встряхнулась, взяла ложку и откусила кусочек, вставляя его между губами так, что он не мог не смотреть с голодом, его живот сжимался и напрягался под островом. — Должна ли я отвлекать нас, рассказывая тебе, что у меня был ужасный день? Не потому, — она дёрнула головой в сторону гостевой комнаты, — не только из-за этого.
Его тщеславие было разбито в пух и прах. — Ладно. Что ещё было ужасным?
— Ну, мы не сняли нужный кадр, потому что Кристиан не выходил из своего трейлера после обеда. Это может означать добавление нескольких дней к расписанию, если мы не будем осторожны. — Фокс не должен был удивляться, когда его пульс радостно подскочил при мысли о том, что Ханна может остаться дольше, но он удивился.
Насколько сильно он чувствовал эту девушку и в каком смысле? Всё, любое чувство или не-чувство, обычно сводилось для него к сексу. Только секс. Даже если бы режиссёр не был в теме, был ли он способен пойти дальше этого с Ханной?
— И я дважды пыталась подойти к Бринли, но она была полна решимости отшить меня. Я не уверена, что получу тот опыт, на который рассчитывала, и… никому не говори об этом.
Фокс поднял бровь. — А кому я расскажу?
— Верно. — Её голос упал до шёпота. — Мне не нравится направление, в котором она работает над саундтреками этого фильма.
Сдерживать своё веселье было трудно. — Над твоим говорением о дерьме нужно поработать.
— Я не говорю дерьмо. Я просто… Сергей переключил передачу, изменив место действия на Вестпорт, и я не думаю, что она
переключила передачу вместе с ним. В её выборе есть грубость. Атмосфера клубной сцены Лос-Анджелеса. — Он сдержал улыбку, когда она упомянула другого мужчину, но это потребовало усилий. — Песни не подходят, но я не могу ничего предложить, чтобы не выглядеть всезнайкой.— Как насчёт поговорить с Сергеем? — он попытался слизнуть кислый привкус со рта, сдался и засунул ещё больше супа в рот.
— Переступить через её голову? — Ханна нарисовала крестик на поверхности своего супа кончиком ложки. — Нет, я не смогла бы этого сделать.
Он внимательно посмотрел на неё секунду. — Если бы ты была за главного, что бы ты сделала по-другому?
— Это ещё одна ужасная часть моего дня. Я не знаю. Песни приходят ко мне не так, как обычно. Я думаю… что-то, что отражает вечный дух этого места. Слои и поколения… — Она прервалась, тихо повторив последнее слово. — Поколения.
Когда она не стала уточнять, Фокс понял, что затаил дыхание, ожидая, что она скажет дальше. — Поколения…?
— Да. — Она покачала головой. — Я как раз вспоминала морские песни, которые бабушка дала мне на днях. Она нашла целую папку с ними. Они были написаны моим отцом, очевидно.
— Ого. — Он отложил ложку. И чуть не сказал: "Почему ты мне не сказала? " Но подумал, что это прозвучит самонадеянно. — Это захватывающе, правда? — Он изучал её черты, заметив напряжение в уголках её рта. — Ты чувствуешь себя как-то не так из-за всего этого, да?
Она издала звук, похожий на пожелание. — Ничего страшного.
— О, нет. Нет. — Он отодвинул свою миску в сторону, скрестив руки на груди. — Ты хочешь закопать мои ноги в цемент и заставить меня говорить о дерьме, от которого мне не по себе, Веснушка, ты делаешь то же самое.
— Э, прости. С чего ты взял, что ты прав?
Он улыбнулся и помахал ей рукой. — Я жду.
Хмурясь, она запихнула в рот последнюю ложку супа и сделала вид, что подражает ему, отодвинув миску и скрестив руки. — Смотри. Это я тяну время.
Почему она ему так чертовски нравилась, а? — Я это вижу.
— Это не отвлечёт меня от настоящего разговора, который нам предстоит, — предупредила она его.
Его губы дёрнулись. — Принято к сведению.
— Что ж. Хорошо. — Она опустила руки и начала расхаживать. — Просто… знаешь, Пайпер, она действительно соединилась с душой Генри Кросса. Когда мы были здесь прошлым летом? А я… Я вроде как притворялась.
Она остановилась и посмотрела на него, оценивая его выражение лица, которое он сохранял бесстрастным. Внутри он был чертовски любопытен. — Хорошо. Я притворялась.
Ханна задумчиво изучала его лицо, прежде чем продолжить. — Мне было два года, когда мы уехали из Вестпорта. Я ничего не помню ни о Генри Кроссе, ни об этом месте. Сколько бы я ни копалась, я не могу… Я не могу ничего почувствовать к этому… невидимому прошлому. Ничего, кроме чувства вины.
— Почему на тебя давит, чтобы ты что-то почувствовала?
— Я не испытываю давления, правда. Просто обычно я так и делаю. Чувствую что-то. Я могу смотреть, как песня крутится в моей голове, как фильм, и привязываться к словам и звуку, связываться с чем-то, написанным о ситуации, с которой я даже не знакома. Я эмоциональный человек, понимаешь? Но это… Это как молния. Как будто у меня ментальный блок на всё, что связано с моим отцом.