Попасться на крючок

Это действительно беспокоило её. Он мог видеть это. И, следовательно, это беспокоило его. Не только отсутствие связи с Генри Кроссом беспокоило её, но… что если он не сможет найти нужных слов, чтобы исправить ситуацию? Утешать женщин не было его сильной стороной. — Ты хочешь установить какую-то связь с прошлым? С Генри?

— Я не знаю.

— Почему тебя тянет сюда?

— Я скучала по сестре. Я скучала по этому месту. Я даже немного скучала по тебе, — игриво сказала она, но быстро протрезвела. — Вот и всё.

— И это всё? Скучаешь по людям? Или ты жуёшь что-то, чему не можешь дать название? — Фокс пожалел, что не снял рубашку, чтобы чувствовать себя менее незащищённым. И какой в этом был смысл? — Точно так же, как ты приходила сюда, тыкала в меня, пока я не сдался и не согласился на этот чёртов разговор… Может быть, ты делаешь то же самое с этим местом. Потыкаешься вокруг, пока не найдёшь путь внутрь. Но знаешь что? Если этого не произойдёт, это не сделает тебя в чем-то виноватой, Ханна.

Медленно, благодарность распространилась по её лицу, и он выдохнул. — Спасибо. — Она уставилась на что-то невидимое вдалеке. — Может быть, ты прав.

Отчаянно ища способ отвлечь внимание от себя, по крайней мере, пока он пытался утешить её, он кашлянул в кулак. — Хочешь, я взгляну на них? Я могу узнать одно или два.

— Правда? Вы всё ещё… поёте песни на лодке?

— Я имею в виду, не очень часто. Иногда Дик начинает. Если ты не присоединяешься, то вроде как становишься козлом. Например, Брендан никогда не подпевает.

Она рассмеялась, и с его плеч упала тяжесть. — Хорошо, я пойду, возьму их. — Она, похоже, нервничала из-за всего этого, так что они могли бы устроиться поудобнее. Пока Ханна была в гостевой комнате, он поставил их миски в раковину и перешёл в гостиную, заняв место на диване. Через минуту она вернулась с выцветшей синей папкой, набитой бумагами, и села на пол перед журнальным столиком, сделав небольшую паузу, прежде чем открыть её. Она провела пальцем по строчке куплета, сосредоточенно нахмурив брови, затем протянула ему пачку.

Фокс просканировал несколько строк на первой странице, не узнал текст песни, но вторая была очень знакомой. — Ах, да. Я хорошо знаю эту песню. Старожилы до сих пор иногда поют её в «Blow the Man Down». — Его усмешка выдала его недоверие. — Я не знал, что Генри Кросс написал её. Всегда думал, что этим песням миллион лет.

Ханна переместилась на пол, скрестив ноги. — Значит, ты знаешь эту песню. Ты можешь её спеть?

— Что? Типа, прямо сейчас?

Она смотрела на него щенячьими глазами, и его яремная ямка натянулась, как кожа барабана. Сопляк. Но знать, что он может помочь, знать, что он может сделать что-то, что потенциально сделает её счастливой? Это было всё равно, что держать в руках ключи от королевства. Даже если ему придётся петь, чтобы попасть на другую сторону. Желание дать Ханне то, в чём она нуждалась, заставило его поправить бумагу на коленях и прочистить горло.

Была большая вероятность того, что для неё это тоже мало что значит, но когда она так смотрела на него, он должен был попытаться. — Я имею в виду, если это так много значит для тебя…

Голосом, который определённо не выиграл бы ни одного конкурса, Фокс начал петь «Вознаграждение моряка».

Глава 12

Рождённый в тумане И воспитан приливом, В чреве своего корабля. Здесь он получит свою награду. Вознаграждение моряка - Это как, монета в руке, и ты на вершине. Ловля не имеет конца. Это Игра, это Признание, Это Любовь, которую нужно оберегать, Это Сокровище, которое нужно отыскать. Рубите концы! Вперёд! Я хочу обменять океан на мою жену. И ветер на моих детей. И вместо шторма встретить их. Спустить якоря! Ведь нас ждёт жизнь за приливом. Сокровище — это не просто Золото и рубины. Когда моряк достигнет берега, Глубокие синие волны больше не будут его семьёй. Дом — это счастье, Здоровье — приз. Хочу держать её в своих объятиях, Хочу смотреть в их глаза. И я выдержу! В моих жилах кровь моряка! Я хочу обменять океан на мою жену. И ветер на моих детей. И вместо шторма встретить их. Спустить якоря! Ведь нас ждёт жизнь за приливом. Скоро, любимая, скоро. Скоро, любимые, скоро. Последний выход, на восходе луны. Домой! К награде! Писать мелодию нашей семьи.

Ханне было одиннадцать лет, когда она получила свою первую пару наушников.

Она всегда громко подпевала тому, что играло по спутниковому радио. Она всегда запоминала слова, точно знала, где набирается темп. Но когда у неё появились эти наушники, когда она смогла остаться наедине с музыкой, её удовольствие от неё резко возросло.

Поскольку это был подарок отчима, конечно же, они были на высоте. Розовые с шумоподавлением, которые были почти слишком тяжёлыми для её шеи. Поэтому она проводила часы напролёт в своей комнате, лёжа, подперев голову подушкой и слушая музыку, которую мама загрузила в её телефон. Billie Holiday переносила её в прокуренные джазовые залы прошлого. The Metallica, которую она загрузила, несмотря на отсутствие разрешения матери, вызывала у неё желание бушевать и пинать вещи. Когда она немного подросла, Pink Floyd пробудили в ней любопытство к инструментам, методике и художественным экспериментам.

Музыка могла разрезать её прямо посередине. Ничто другое в её жизни не было способно на это. Она часто задавалась вопросом, не случилось ли с ней что-то не то, что события реальной жизни могли оказать на неё меньшее влияние, чем песня, написанная пятьдесят лет назад. Но эти две параллельные линии — реальная жизнь и искусство — никогда не сталкивались так. И во второй раз с тех пор, как она встретила Фокса, он был внутри этого опыта вместе с ней. Этот опыт она всегда, всегда испытывала в одиночестве. Хотела быть одна. Первый раз это было на выставке звукозаписи в Сиэтле, когда они разделили пару AirPods посреди оживлённого прохода, и мир перестал существовать вокруг них. Второй раз был сейчас. В его гостиной.

Фокс пел слова её отца, наполняя ничем не украшенную гостиную эхом из прошлого, которое обвилось вокруг её горла и сдавило его.

Его голос был немного глубже, чем голос говорящего, низкий и хриплый, как у любовника, шепчущего кому-то в темноте, и это так подходило ему, это интимное качество. Как будто он передавал секрет. Её пробрала тёплая дрожь, и она обняла его, в чём отчаянно нуждалась, потому что, о Боже, это была прекрасная песня. Не просто песня, хотя… Она была о её семье.

Она поняла это с первого припева.

Интуиция пульсировала в кончиках её пальцев, пока ей не пришлось сжать их вместе на коленях, и по мере того, как всё больше слов о растущей преданности рыбака своей семье переходили с губ Фокса, его образ начал расплываться. Но она не могла моргнуть, чтобы избавиться от влаги, она могла только позволить ей скапливаться там, как будто любое движение могло вырвать мелодию из воздуха, лишить её растущего жжения в центре груди.

Столько раз она пыталась преодолеть разрыв между собой и этим мужчиной, который стал её отцом, но так и не смогла. Ни когда она ходила к медной статуе в его честь в порту, ни когда рассматривала десятки фотографий с Опал. Она почувствовала трепет ностальгии, ни когда вместе с Пайпер открыла «Кросс и Дочери», но… ничего подобного не было. Услышать песню было почти как поговорить с Генри Кроссом. Она была ближе всех к этому. Это объяснение его противоречивой любви — моря и семьи.

В какой-то момент, по крайней мере, во время написания этой песни, он хотел бросить рыбалку. Он хотел больше оставаться дома. С ними. Просто это не произошло вовремя. Или его всё время тянуло обратно к океану. Какова бы ни была причина, с его признанием он наконец-то стал настоящим.

— Ханна.

Обеспокоенный голос Фокса заставил её поднять голову, и она увидела, что он поднимается с дивана и идёт к ней. Он опустил записи на стол, а она смотрела на это влажными глазами, и её сердце колотилось в горле.

— Прости, я не ожидала этого. Я не ожидала…

Она оборвала фразу, когда её голос начал ломаться. И тут Фокс поднял её с пола на руки. Он выглядел почти ошеломлённым тем, что сделал это, мгновение он кружил вокруг неё, словно не зная, что теперь с ней делать, но, наконец, повернулся и понёс её из комнаты. Уткнувшись лбом в его шею — когда это она успела? — она смотрела, как они остановились перед дверью в его спальню, и его мышцы напряглись вокруг неё. — Просто… Я ни на что не намекаю, приводя тебя сюда, хорошо? Я просто подумал, что ты захочешь уйти от этого.