Попробуй меня

Тогда я просто буду давиться тобой, Стайлс.

Я знаю, что могу вытерпеть свою боль, но не уверен, что смогу пережить, если больно будет тебе. – его голос был непередаваемо спокойным. От этого немело сердце и подкашивались ноги. Хотелось упасть на пол и не подниматься вовсе.

Я хотела его.

Пей меня из горлышка, давись моей слабостью. – прошептал он мне на ухо, прижав к себе крепко-крепко. – Оставайся со мной, Дейвидсон. Тебе понравится.

Fallulah – Give Us A Little Love (!)

Горячая вода обожгла кожу. Сердце принялось пританцовывать в груди, выделывая такие пируэты, что кожа от его биения буквально разрывалась на куски.

Тише, тише, родное. Не нужно так биться.
– прошептала я, принимаясь тереть собственную кожу настолько сильно, что она мгновенно принялась покрываться бардовыми пятнами.

Спокойно.

Сердце посылало смертельные импульсы в голову, от которых та самая голова принималась вращаться во все стороны. Мне пришлось облокотиться об стеклянную дверцу душевой кабинки, чтобы не потерять равновесие. Равновесие между биением сердца и жизненным вкусом Стайлса.

Осколки его запаха больно колят каждую внутренность. Давай, Дейвидсон, расскажи всем больше об этом, как это прекрасно любить то, что тебя убивает.

Зеленые глаза сражали. Сражали так, что дуло пистолета по сравнению с цветом этих глаз казалось непозволительной роскошью.

Что я могла чувствовать в этот момент? Опустошение. Тяжесть. Чувство, которое рвет на куски и даже не спрашивает, хочу ли я этого.

А я хочу. Пусть все внутри бушует, пусть дыхание будет тяжелее крыла бабочки, пусть глаза закрываются, а сердце продолжает твердить свое. Пусть так и будет.

Пусть все так и будет.

Я ведь наконец-то стала собой.

Я стала непредсказуемой стороной его жизни, джокером, переменной величиной, неподвластной его контролю. И хотя я дарила ему мгновения спокойствия, смятение, в котором он пребывал без меня, при мне становилось в десять раз хуже. Он с трудом справлялся со своим гневом. Я перестала быть его загадкой и исключением, превратилась в слабость. Я превратилась в его большую слабость.

И он сказал мне питаться ею.

Но ведь даже не подумал, что он стоит поперек горла, (не вдохнуть, не выдохнуть).

Он не догадывался, что был всем, чем я питалась с нашей первой встречи.

Она была сильнее нас. Она не играет по его правилам. Это не игра. Это привязанность.

Это навсегда.

Красота лезвия пленяет. Душит так, что вдыхать действительно невозможно.

Я осторожно вытащила его из бритвенного станка и преподнесла его поближе к своему зрению. Переливается так, точно блестит на весеннем солнце.

Боль не стала для меня стимулом плакать или чем-то подобным. Иначе соленая вода была бы на моих щеках постоянно, находясь бы я рядом с ним ежесекундно.

Она стала моим спасением.

Кончик лезвия сверкнул под воздействием пронизывающего света, во рту тут же появилась слюна непередаваемого желания.

Терпи. – прошептала я, мысленно заставляя себя положить лезвие на место. – Терпи, Дейвидсон.

Все это больше похоже на глупый фильм, и я бы с удовольствием согласилась досмотреть до конца хреновый шедевр, но фильмом это никак не назовешь. Глупая реальность, черт ее побери.

Он обещал мне, что не сделает мне больно.

Находясь рядом, пронизывая своим взглядом, он делает это каждый раз. Каждый гребаный раз он убивает меня, и тут же просит оставаться рядом.

Оставаться рядом с болью – вот чем обернулась моя жизнь после встречи со Стайлсом.

Любить боль. Жить ею. Привыкать к желанию добивать себя.

Все просто.

Никаких секретов.

Вы скажете – это нелогично. Да, я соглашусь с вами. Но от логики ты не перестанешь чувствовать. Ты можешь вести себя логично, и это будет адски ранить. Или это может тебя успокоить. Или освободить. Или всё сразу.

Но мне не хотелось освобождения.

Мне хотелось быть рядом с ним.

Я привязана к нему толстыми нитями, прикована железными копьями.

Это стало главным желанием.

Главной возможностью.

Это стало стимулом жить.

Или ты убираешь это, или я ухожу. – ледяной тон, не предвещающий ничего хорошего.

Я испуганно обернулась, выпустив из рук заветное тонкое железо.

Оно затупилось, я хотела поменять. – прошептала я виноватым тоном. В груди все заломило. Все вырывается наружу. Сил дышать нет.

Нет.

Ничего нет.

Я поменял лезвие сегодня утром, Дейвидсон. – процедил он предательски грубым тоном и резко опустился на колени, подбирая его в свои руки. – Нашла себе нового собеседника?

Гарри, я, я просто, я не…

Нравится делать себе больно? – Стайлс вытянул руку и принялся накручивать край моего полотенца себе на руку.

– Может тебе показать, как больно умею делать я?

Он мгновенно притянул меня к себе, и наши лица вновь в миллиметре.

Ментол. Ментол и яблоко – вот его вкус. Вкус его дыхания, вкус, не предвещающий хорошего исхода.

Я запрещаю тебе резать себя, идиотка. – процедил он сквозь стиснутые зубы, сжав мое бедро так крепко, что болезненные импульсы отчетливо ударили где-то в область солнечного сплетения. – Я запрещаю тебе прикасаться к самой себе.

Мне что, блять, летать теперь? – прошипела я, стараясь оттолкнуть его от себя.

Ничего не вышло.

Хватка смертельная.

Хватка, сама за себя говорящая – так умеет держать только Стайлс.

Закрыть свой рот. – грубый шепот прямо в губы.

Он впился в меня настолько неожиданно, что каждая моя внутренность сжалась вместе с его прикосновением. Требовательно. Не тратя время в пустую. Властно и самолюбиво.

Острые зубы, влажный язык, покусанные губы.

Чертово дыхание, спутанные кудри, напряженные мускулы.

Лезвие – ничто.

Ничто по сравнению с его прикосновениями.

Мне тяжело, Стайлс. – я резко оторвалась от него, отворачивая голову в сторону. – Не трогай меня.

Он схватил мой подбородок и тут же развернул мое лицо к своему, так резко, что я чуть не свернула шею.

Я не разрешал отворачиваться. – тон настоящего самца, знающего себе цену. – Я-не-разрешал-тебе-отворачиваться. Тебе что-то непонятно, деточка?

Опустив глаза вниз, я сдалась.

Окончательно.

Сил не было ни на что, поэтому я просто закусила губу и закрыла влажные глаза.