Попытка возврата. Тетралогия
Шрифт:
Главный раздаватель квартир — толстощёкий шпак в сером полувоенном френче, который так любят напяливать на себя все закосившие от армии начальники, встретил меня, виляя хвостиком. Ему, разумеется, уже позвонили, и поэтому к моему приходу всё было готово. Щекастый, изгибаясь, выдал все бумаги и выразил желание дать сопровождающего, который покажет мне местонахождение дома. Шариться в поисках нужной улицы по незнакомому городу не хотелось, поэтому благосклонно его желание удовлетворил. В сопровождение мне выдали мадам. Мощную мадам. Я обратил внимание, как пухлик на неё посмотрел, и сделал вывод, что он выделил в спутницы идеал своей красоты. Вспомнился фильм «Пятый элемент» и похожая ситуация. Это когда Брюс Уиллис, глядя на жену, предложенную ему генералом, твёрдо сказал — нет. Я же
— Ну разумеется, товарищ военный. Вам же вместе с ордером накладные выдали. Вы их мне отдайте, и я всё приготовлю. Сегодня же вечером вам то, что положено, завезут.
В голове мелькнуло — коммунизм, коммунизм начался, только я не заметил его прихода. Уже не удивляясь ничему, отдал ей бумаги. Лишь спросил:
— А что тихо так? Дом полупустой, что ли?
— Нет, что вы! Просто на работе все. У нас всего четыре квартиры пустые стоят — опечатаны. Хозяева — кто в эвакуации, кто на фронте. Да и когда все собираются — не шумят. Народ здесь солидный живёт. Профессора, военные, музыканты известные.
В общем, потрындел с тёткой, а закончилось тем, что она расчувствовалась, когда узнала, что я с фронта, и меня на чай позвала. Ну, с управдомом надо быть в хороших отношениях, поэтому ломаться не стал и пошёл в гости. Жила она в соседнем подъезде в однокомнатной. Когда зашли, обратил внимание на шинель, висящую в прихожей. Шинель была не хипповая, а самая что ни на есть фронтовая. Кое-где порыжевшая, кое-где подпалённая. А за столом в кухне сидел парень. Увидев меня, он неловко приподнялся и уронил костыль, стоящий рядом.
— Вот зараза. Извини старшой, никак не привыкну к ним.
А парень-то — без ноги. Вон, штанина по колено подвязана. Сын, наверное, управдомши. Повезло тётке — хоть и инвалида, но дождалась. Правда, когда познакомились и начался разговор, выяснилось — совсем даже не сын. Её дети вовсю воюют. А это сосед, Игорь Селиванов — профессорский сын. С ним вообще петрушка получилась. Два месяца назад на Игоря пришла похоронка, и его отец, только эту страшную бумагу прочёл, так и умер сразу — сердце не выдержало.
— Мы Георгия Ивановича всем домом хоронили. Антонина Петровна, жена его, ещё в тридцать девятом году скончалась.
Рассказывала тётка, утирая глаза платочком. А потом тётя Надя, так зовут нашего управдома, сделала то, что положено было сделать по закону. Так как квартира осталась без хозяев, она её опечатала и соответственно доложила по команде. Хата пустовала недолго. Чуть меньше месяца назад в неё заселились новые жильцы. Бывший председатель облпотребсоюза из Львова, с чадами и домочадцами. А три недели назад нарисовался живой, хоть и не совсем здоровый Игорь. Тётя Надя сама начала бегать по инстанциям, пытаясь помочь Селиванову, но не тут-то было! Её футболили в лучших чиновничьих традициях. Потом ходил сам Игорь. Его послали ещё дальше.
— Ты представляешь, сидит морда поперёк себя шире и говорит, что у него фондов нет. А когда я в третий раз к нему пришёл, вообще милицией пригрозил. Это когда я на него орать начал. Этот гад мне заявил, что лучше б меня действительно убили, чем я сейчас буду у занятых людей время отбирать и ещё права качать.
Я курил подряд пятую папиросу, глядя на этого летеху с орденом Красной Звезды на гимнастёрке. Во рту было погано, на душе тоже. Чувствовал себя, как большой чайник, который уже даже не закипал, а бурлил. Ну, блин,
козлы — считай допрыгались! Вот, оказывается, когда эти чиновничьи сволочи, что в моё время буйно расцвели, зарождались. Ну да я их рождение под корень, в самом начале пресекать буду, по мере сил. Благо, сил у меня сейчас для этого немеряно. Затушив бычок в переполненной пепельнице, поднялся:— Давай, Игорь, собирайся, пойдём опять к этому широкомордому сходим. На этот раз вместе.
— Илья, смысла нет. Сказали, чтобы раньше чем через три месяца и не появлялся. Тогда, может, комната в коммуналке появится.
Тут влезла тётя Надя:
— А он у меня пока поживёт. Мы уже договорились. Не стеснит нисколько. Да и мне в радость, на него глядючи, хоть своих мальчишек вспоминаю…
— Я сказал, пойдём! Не фиг тут рассуждать.
Но Селиванов, которого не сломали немецкие танки и которого растоптали наши чиновники, только махнул рукой:
— Ты не думай, что твоя форма энкаведешная их впечатлит. Им плевать на всё. Их только пулемётом пронять можно.
— А я их формой впечатлять и не буду. Я их широтой души впечатлю. До печёнок до самых. И хватит сидеть! Одевайся быстро!
В общем, побрели мы с Игорем к его обидчикам. Можно было, конечно, смотаться к тому предупредительному шпаку, который всё бы моментом развёл, но мне этого не хотелось. Хотелось крови. М-да… На костылях летеха ходил совсем хреново, по льду они разъезжались — и приходилось его всю дорогу поддерживать, чтоб не брякнулся. Но всё-таки дошли. Первым в кабинет пытался запустить Селиванова. Но секретарша была на стрёме и встала на оборону начальника всей необъятной грудью. Я сунул свою гебешную корочку и прорычал в лучших традициях «душителей свободы»:
— Ты что, кор-р-рова? Не поняла, кто пришёл? Север от снега очищать хочешь?
И пергидролевая мадамка сдулась. В кабинете за столом сидел удивительно мордатый тип. Действительно, такую физиономию, за три дня не объехать. Он удивлённо поднял брови, увидев меня, но потом заметил Игоря и сморщился, как от зубной боли. Поднял в останавливающем жесте руку и пытался что-то сказать, но не успел. Сделав три быстрых шага, я слегка перегнулся через стол и с удовольствием влепил ему в ухо. Жиробас, по-бабьи охнув, улетел со стула в угол. И там я его начал месить и руками и ногами. Сдерживался, конечно, чтоб не прибить сразу, но было очень тяжело не удавить эту гадину. Бил молча. Типус, как ни странно, тоже сначала молчал. Только минуты через две смог один раз вякнуть. В открывшемся проёме двери мелькнуло белое лицо секретарши и пропало. А я, превратив напоследок губы начальника в вареники и выбив, как минимум, несколько зубов, поставил его возле стенки, придерживая одной рукой, а другой достал пистолет. Сделав шаг назад, выстрелил два раза так, чтобы пули прошли впритирку возле ушей. Мордатый обгадился и потерял сознание. Фу-у-у! Брезгливо сплюнув, посмотрел на потрясённого Селиванова. Он в самом начале даже попытался влезть и меня остановить, но одного взгляда было достаточно, чтобы лейтенант остался стоять возле дверей.
— Видишь, Игорь, как с ними надо? Просто показать широту души — они и впечатлятся. А ты говоришь — пулемёт… И без пулемёта жидким гадятся!
А ещё через пару минут прискакали менты. Но я уже был готов. Показав старшему ксиву сталинского сокола, в смысле сталинского порученца, приказал привести засранца в чувство. Пока пытались добиться очухивания чиновника, сказал секретарше, чтобы она в темпе привела его зама. Потом подошёл к лупающему на меня глазами пострадавшему.
— Ты попал, мужик. Ты конкретно попал. В лучшем случае, тебя ждёт штурмовая рота. А в худшем — по законам военного времени…
И уже обращаясь к милицейскому капитану, добавил:
— Этот человек — пособник фашистов. То, что он махинировал с квартирами, — это мелочи. Но вот то, что он выражал сожаление о том, что советского командира, ветерана и орденоносца, немцы не добили, — это гораздо серьёзнее. Это говорит о глубоко законспирированном враге, который не мог сдержать свою звериную радость при виде того, что его хозяева сделали с героическим командиром, — я жестом указал на офигевшего Селиванова, — и поэтому выдал себя. Вы понимаете, о чём я говорю?