Пора летних каникул

Подошел кто-то, шепнул мне на ухо:

— Скоро трогаемся. Засек нас «мессер».

Затем пришли четверо бойцов и принялись копать землю. Глеб глянул на них.

— Давайте лопаты. Мы сами.

Бойцы отдали нам лопаты, но не уходили. Им было очень жаль Катю.

— Эх, паразит, какую красоту загубил!— сокрушенно сказал один из них.

— Ладно, ладно!— грубо оборвал его Глеб.— Возьми-ка лучше лопату у него (он кивнул на меня), видишь, что с рукой.

Я сидел и смотрел то на Катю, то на яму, которую рыли специально для нее. А Катя ничего не знала и тихо спала.

И вдруг у меня задрожали руки: я увидел золотисто-зеленую муху; она села на Катину щеку, юркнула между губ, а Катя лежала тихо-тихо.

И я весь передернулся от судорожной мысли: «Катя мертва! Она не спит, ее уже нет!»

Немного погодя Катю положили в яму, забросали землей. Комиссар сказал короткую речь:

— Отомстим, товарищи. Смерть за смерть, кровь за кровь!

Батальон двинулся в путь.

Мы шли молча. Комбат приказал нам погрузить «максим» на трофейный «оппель». Но идти все равно было невыносимо трудно — подкашивались ноги.

К нам подошел командир первой роты лейтенант Гурвич. Он долго шагал рядом с Глебом, хотел, видно, утешить его, но никак не находил подходящих слов. Глеб выручил его:

— Не надо, товаровед. Ничего не надо. Слышишь? Гурвич смутился, прошептал:

— Да-да... Ну конечно... Но... я тогда солгал, я не товаровед, я — астроном. Стыдно, знаете ли, быть астрономом на войне. Всех почему-то это смешит.

— Да, действительно, нелепо.— Глеб помолчал.— Извините, что я вас — на «ты».

— Нет-нет... я очень рад.

Гурвич потрогал ладонями рыжеватую бороду.

— Да... у нас теперь два полковых знамени... А Седых уже нет... Так-то вот.

Мы прошли еще немного, и тут послышалась команда «приставить ногу». Разведчики обнаружили двигавшуюся навстречу колонну немцев с четырьмя танками. Еще чуть погодя мы узнали, что с севера и с юга на нас движется до батальона пехоты.

Комбат приказал занять круговую оборону. Местность для обороны была аховая — ровная, поросшая чахлым кустарником, но выбирать не приходилось: сзади на нас, как выяснилось, тоже напирали немцы.

Вилька и Глеб, обливаясь потом, копали пулеметные окопчики — основной и запасный, я таскал цинки с патронами, трофейные гранаты, автоматные обоймы. Приволок также несколько банок консервов. Глеб потребовал, чтобы я принес еще консервированного компоту, но компот уже кончился.

Узнав об этом, Глеб бросил коротко:

— Проворонил, растяпа!

Меня это покоробило. После гибели Кати он еще думает о каком-то компоте! И вообще держится так, словно собираемся на прогулку. Я потихоньку сказал об этом Вильке. Он поиграл губами, вздохнул:

— Чудак-человек, ничего ты не понимаешь. Много ли навоюешь не пивши не евши? А нам здесь воевать придется... Соображать надо. Принеси-ка ведро-другое воды. Пригодится — нам и «максимке».

Я принес воду и прилег отдохнуть. Побаливала раненая рука. Вилька мастерил из гранат связки. Он делал это не спеша, тщательно. Связав телефонным проводом гранаты, он оглядывал связку со всех сторон и отчищал гранаты тряпочкой от пыли и грязи.

Глеб равнодушно смотрел на его работу и вдруг ска-зал:-

— Ты б еще и в серебряную бумажку обернул.

— И так сойдет.

Наступила тишина, нарушаемая лишь стрекотом кузнечиков.

— Идут,— Глеб сказал очень спокойно. Я сперва не понял, о ком это он. Оглянулся: на востоке за небольшим увалом, клубилось пыльное облачко. Через несколько минут до нас донесся тихий рокот моторов. Он нарастал, ширился, и, наконец, на гребне увала показались танки, за ними — цепи солдат.

Наш пулемет был обращен стволом на юг, в сторону горохового поля, из-за которого выглядывал скособочившийся ветряк. Мы видели, как фашистские танки, открыв огонь с дальней дистанции, покатились на батальон с востока.

Вилька потер руки, хихикнул:

— Ребята, мы совсем забыли о трофейной тридцати-семимиллиметровке. Сейчас она им вмажет.

Пушка молчала. Стрелки тоже ждали, когда фрицы подойдут ближе. А танки садили из пушек, как бешеные. Несколько снарядов разорвалось недалеко от нашего пулемета. С визгом брызнули осколки.

Вилька скривил губы.

— Пушкари называется. Лепят в белый свет...

Он не договорил. Чуть правее ветряка показались серые фигурки. Левее ветряка выползли три танка. Противно завыли мины.

Глеб оглянулся на нас:

— Если кто хоть шаг...

— Брось, Глеб,— Вилька тихонько подтолкнул его плечом, чтобы занять место первого номера.

— Нет... я сам,— Глеб стиснул рукоятки «максима». Вилька не настаивал. Он понимал: настаивать бесполезно.

Батальон сражался исступленно. Я не могу обрисовать всю картину боя, так как мое внимание было приковано к ориентирам нашего «максима». Грохот и вой обрушились на нашу оборону. Но я уже ко всему стал привыкать. Я даже не испугался, когда в окопчик с визгом влетела мина и врезалась в мягкую землю почти до самого стабилизатора, только подумал: «Чего она не рвется?»

Глеб дернул меня за шиворот. Я покорно выполз из окопчика и наблюдал, как Вилька и Глеб откатывают в сторону пулемет. Потом они вытащили из окопа связки гранат. Вилька раскулачил одну связку и швырнул гранату в окопчик. Ахнул взрыв.

Глеб повернул ко мне багровое лицо:

— Айда обратно.

Мы вернулись в развороченный взрывом окопчик.

Дым и пыль заволокли все впереди, а когда они рассеялись, я увидел перед собой танк. Он надсадно завывал мотором, и гусеницы его гремели и лязгали. Из танковой пушки блеснуло... Еще, еще!.. Выстрелов я не слышал. В таком адском грохоте это немудрено. Нагнулся, поднял со дна окопчика связку гранат и швырнул ее в стальное чудовище.

Куда там! Она разорвалась метрах в двадцати от танка. Мне просто показалось, что он совсем близко.

Танк раз-другой ахнул из пушки, медленно двинулся на нас. Вилька нырнул за новой связкой, но в этот момент чуть левее танка показался боец. Он тяжело, на карачках, пополз к стальной махине. Еще минута — и боец исчез за танком. В бойце я узнал Ткачука.

А танк накатывался на наш окоп. Он продолжал ползти и тогда, когда на его броне, где-то сзади, взметнулся огненно-черный всполох. Но тут Вилька влепил ему связку под гусеницу. Танк закоптил, вспыхнул, от него тянуло жаром, горелой краской. Глеб, которому танк загородил сектор обстрела, сыпал очередями то левее, то правее его. Вдруг танк содрогнулся и с грохотом выбросил из башни огненный фонтан.