Порочная луна

Крошечные шортики, которые она носит, такие короткие, что выглядят преступно.

— У оборотней есть встроенный детектор лжи.

Мои глаза снова поднимаются, чтобы встретиться с ее.

— Чушь собачья, — усмехаюсь я.

— Ах, видишь? — замечает она, ухмыляясь. — У тебя получается.

Я закатываю глаза.

— Думаешь, ты смешная?

— Кажется, это пустой вопрос, но да, я знаю.

Я хмурюсь, уже зная, что с ней это будет не просто допрос. Нет, она будет тыкать, дразнить и заманивать меня до тех пор, пока у меня не начнет раскалываться голова и я не почувствую, что хочу вылезти из собственной кожи.

Черт, неужели это волк внутри меня?

— Итак, ты сказал, что это называется Гильдия, верно? Вы с отцом ее основали?

Я киваю, игнорируя навязчивые мысли о звере, скрывающемся под моей кожей, и вновь сосредотачиваюсь на текущей задаче.

— После смерти моей мамы, да. Это была идея моего отца, но я согласился с ней.

Ее губы скривились в отвращении.

— Почему?

— Думаю, ему нужна была новая цель, — пожимаю я плечами.

— Нет, я имею в виду, почему ты согласился на это?

Я встречаюсь с ней взглядом, приподнимая бровь.

— Разве не моя очередь?

Она выдыхает, откидываясь на спинку стула.

— Ладно, спрашивай, — бормочет она, махнув рукой.

Я прикусываю нижнюю губу, пытаясь понять, с чего, черт возьми, мне вообще следует начать.

— Оборотни и вервульфы — это одно и то же?

Эйвери фыркает, как будто я только что задал самый глупый вопрос на планете.

— Да. Ну, в общем. Термин ‘вервульф’ был увековечен художественной литературой, но мы предпочитаем, чтобы нас называли оборотнями, и этот термин охватывает нечто большее, чем просто волков. Лисы, медведи… — она замолкает, когда понимает, что я смотрю на нее так, словно она говорит на иностранном языке. — Что?

— Медведи? — я повторяю, мой мозг все еще пытается переварить информацию.

— Ммм, — промычала она, переворачивая руку и рассеянно разглядывая свои только что отполированные ногти. — Однажды я встретила одного. Редко можно встретить медведя-оборотня, они в основном держатся особняком. Они не о жизни стаи, как мы, — ее глаза поднимаются, чтобы встретиться с моими. — Сколько здесь охотников?

— Тридцать на поле боя, включая девять только что прибывших для подкрепления, — отвечаю я. — Ну, двадцать девять без меня. Сколько оборотней в твоей стае?

— Не-а, — цокает она, качая головой. — Я сказала, что отвечу на вопросы о оборотнях, а не о моей стае или территории. Насколько я знаю, ты здесь как шпион.

Мои губы кривятся в хмурой гримасе.

— Ты действительно в это веришь? Я рассказал тебе, что они сделали со мной, когда узнали, кто я.

— Ты лгал раньше, — пожимает она плечами, снимая ворсинку со своей рубашки. Затем она снова смотрит на меня, в ее глазах вспыхивает искорка. — Помнишь, когда ты сказал, что не хочешь меня трахать?

— Помнишь, когда ты пыталась вести себя так, будто тебе это не нравится? — я огрызаюсь в ответ, удерживая зрительный контакт с ней.

Уголок ее рта приподнимается.

— Туше.

Черт возьми, клянусь, мы могли бы задохнуться от того, каким сильным только что стало сексуальное напряжение в этой комнате. Мое горло сжимается от тяжелого сглатывания, когда я пытаюсь вытащить свой разум из сточной канавы и придумать другой вопрос, который можно задать, чтобы не попасть в цель.

— Всем ли оборотням нужна стая?

— В значительной степени, — легкомысленно отвечает она. — Волки плохо справляются сами по себе. Без стаи они могут одичать и стать негодяями. Ну, если только они не альфа-типа, который… — она поднимает руку, неопределенно указывая в мою сторону.

— Так вот кто я такой?

— Теперь моя очередь, — указывает она, складывая руки на груди. — Вопросом на вопрос, помнишь?

Я резко киваю.

Она задумчиво наклоняет голову, изучая меня, ее ноги все еще скрещены, а носок кроссовки подпрыгивает.

— Сколько у тебя трупов?

Я хмурю брови.

— Например, сколько оборотней я убил?

Она кивает, и я делаю глубокий вдох.

— Честно говоря, я не следил, — бормочу я. — Убивать никогда не было для меня острым ощущением. Охота мне нравится. Но убивать — не так уж и много.

— Может быть, это был твой внутренний волк, восставший против того, чтобы ты уничтожал себе подобных, — предполагает она, бросая на меня многозначительный взгляд.

— Возможно, — вздыхаю я. — Теперь, когда я думаю об этом, у меня действительно часто болела голова после миссий. Я думал, это как-то связано с понижением уровня адреналина, но они стали еще хуже после того, как тебя привезли, так что теперь я думаю, что, возможно, это были мой… волк.

Я не могу не съежиться, произнося последнее слово. Правда в том, что мне все еще трудно смириться с тем фактом, что стук в голове, который я испытываю уже несколько недель, — это не какое-то недиагностированное заболевание, а скорее сверхъестественный зверь, который может проникнуть сквозь мою кожу.

Черт, часть меня почти желает, чтобы это была опухоль мозга.

— Раньше я много пил после успешной миссии, и выпивка, похоже, снимала головную боль, — продолжаю я, размышляя вслух.

— Ммм, да, алкоголь притупляет твоего внутреннего волка, — размышляет Эйвери, покусывая нижнюю губу. — Кроме того, оборотни усваивают алкоголь иначе, чем люди, поскольку наши тела восстанавливаются сами по себе. Чтобы напиться, нам требуется намного больше.

Я фыркаю от смеха.

— Ну, это кое-что объясняет.

— Ты явно все еще прекрасно справляешься с этим, — замечает она.

— Я через многое прошел.

Она оценивающе прищуривается, глядя на меня.

— Кого ты потерял?

Мой пульс учащается, горло сжимается.

— Я потерял много людей в своей жизни, — ворчу я.

— Может быть, это и так, но в ночь полнолуния, когда напали охотники,… ты потерял кого-то важного, не так ли?

Она продолжает пристально смотреть на меня, явно не прекращая задавать вопросы, пока я не дам ей прямой ответ.

Я судорожно сглатываю.

— Кто это был? — настаивает она.

Я не уверен, когда именно мы начали переходить на личную территорию с этими вопросами вместо того, чтобы придерживаться общего обмена информацией, но я не против ответить ей. Мне просто трудно сдерживать свои эмоции, чтобы выдавить слова.