Порождения ехиднины
Шрифт:
Что?..
– Кем?
– интересуется Максим.
– Распоряжение господина Сфорца.
Заметил-таки. Или вспомнил, куда посылал. Хорошо, что вообще не снял. Но черт бы его побрал с его воспоминаниями! Мне работать нужно, у меня времени нет оглядываться. Ведь теперь же шагу не сделаешь.
– Я не буду участвовать в операции, Иларио, - спокойно говорит Максим.
– Но психологу нужна связь, а мне нужно видеть самому.
– Нам что приказали...
– пожимает плечами командир. На самом деле рад. Чужак, с которым группа не сработалась на многих тренировках и операциях, всегда помеха.
Да я ведь и не
Шлем. Бронежилет.
– Хезус.
– кивает Иларио.
Хезус - тоже явный индеец, на голову ниже Максима, выдвигается к двери.
Ну что ж, не повредит. И страховка.
– Доктор Камински на месте, - сообщает наушник. Ливия.
– Кейс, через две-три минуты к тебе пойдет звук из дома, в реальном времени.
– Жду.
Хочется спросить что-нибудь глупое и наивное. Например, "ты там как?". Это совершенно не помешает ни бежать, ни лезть, ни приземляться и опять бежать. Одуванчик просматривает дом Моро на предмет неожиданных шевелений. Предупредит, если что. Разговор не помешал бы двигаться. Но достаточно и одной мысли о том, что можно спросить - и тебе что-нибудь этакое рявкнут в ответ. Тепло. Хорошо. Выглянуть из-за угла, проверить маршрут до следующей опорной точки. Там - метров пять - лучше ползком, потому что из подвального окошка можно заметить человека, но шевеление травы - это просто крыса, большая приречная крыса, их тут много. Окошко под потолком подвала, но откуда я знаю... будем исходить из того, что сукин сын наблюдает. Я крыса, мне удобно ползти. Ползти и думать о том, что можно спросить и услышать ответ, и до чего же это здорово...
...и если я не справлюсь, ничего не будет.
Это глупость, это совсем глупость - и там, внутри головы, есть кто-то, кто это даже понимает, но это неважно. Я так устроен и пока так для всех безопаснее. Потому что "право" - это то, чего можно требовать. Чего следует требовать. В нас это слишком хорошо вбили. Калитка открыта, как и обещано. Прокатиться внутрь - и опять можно бежать. Голова не возражает. В нас это вбили - и пока я не вправлю этот вывих, лучше считать, что никаких прав у меня нет. Никаких. Только то, что куплено и добыто. Или подарено. Это вредно для меня, но только для меня. Следующий двор. Гараж. Дверь открыта. Коридор, прихожая, лестница наверх. Наверху шевеление. Потом тишина.
Еще коридор. Спальня. Один у окна - такой себе колобок, только бабушке не позавидуешь, а лисе тем более, один на кровати - это от какой же смеси такие глаза с таким клювом... да он моложе меня. Ну Алваро, ну жук.
– Звук, - говорит Максим.
– Мне надо перекинуть звук.
Смуглый, раскосый и носатый, спокойный, как бетонная стенка, кивает на подоконник. Там коробочка приемника. Господи, благослови мировую стандартизацию и отсутствие во Флоресте подпольного высокотехнологичного производства: разъемы типовые. Приемник, конечно, собран своими руками - но из стандартных деталей. Провода. Батарея. Проверить уровень через свои наушники... хлебнуть звука, задохнуться, ослепнуть, очутиться в кипящем котле.
–
ђEh, blanco!– дергает за рукав раскосый.
– ђHola!
– "Эй, белый, алё?". Так. Выпадать из языковой среды запрещается, что бы на той стороне ни звучало.
– Порядок...
– выдыхает Максим.
– С громкостью переборщил.
На самом деле, не с громкостью, конечно. С существом. В кои-то веки спасибо университету и спасибо Сообществу. Если бы не научился отключаться, если бы не проработал полгода рядом с Грином, он же Флюэллен, он же Эулалио... мог бы и не справиться сейчас.
– Кейс. Трансляция пошла. Там все на полном ходу.
– Ага...
– говорит счастье всей жизни, и все делается лучше, теплее, осмысленнее.
– Не лезь в канал.
– Весь твой, - подчиняется Максим и уходит с линии.
– Кто там?
– интересуется раскосый.
– Наш психолог...
– не объяснять же.
– Это хорошо. Пусть думает, как выманить объект наверх.
– Кожа, руки, лицо, носогубные складки, поправка на солнце, поправка на ханьскую или что-то около кровь... двадцать два, двадцать четыре, где-то так. Сколько ж ему было во время войны, пятнадцать?
– Я боялся, что мы его спугнем, - продолжает раскосый.
– Теперь боюсь, что зря мы его не спугнули.
– Он бы не оставил живое свидетельство своей... импотенции, - поводит рукой Максим. Голова не двигается уже совсем. Потом он вспоминает, что просто шлем плотно прилегает к воротнику броника. Снимать шлем не хочется: "уши", поляризованное стекло, микрофон - все в одном пластиковом коконе, удобно.
– Сколько вас?
– спрашивает колобок.
– Три "ладони".
– Пятеро снайперов, пятеро UEJ, и еще пятеро - медики и техники.
Колобок кивает.
– Должно хватить. Если он поднимется. Смотрите, - палец-сосиска, с детскими перетяжками, показывает на окно без ставней с наполовину развернутыми жалюзи.
– С другой стороны то же.
Да, позиция - просто радость снайпера. Первый этаж можно просто взять. Отсюда, из спальни направо и из соседнего дома. Весь.
Если он поднимется. Если он поднимется, не убив Антонио. И это достаточно сложное если.
– Ливия. Когда доктор Камински будет готова - мне нужно знать, чего он хочет. Если не вообще, то сейчас.
– Машина на подходе.
– Иларио.
– Снайперам - дома 13 и 15. Трое и двое.
– Максим, Камински передает, что вы должны соблюдать режим маскировки "мышь под..." э...
– бедная Ливия, убитая наповал эвфемизмом, переведенным на ходу на толедский.
– Вплоть до ее прямых указаний.
– Спасибо, вас понял. Иларио, режим три.
Медленно. И печально. Главное - очень тихо.
– Вы правильно сделали, бригадир, что его не спугнули.
– Где братья мальчика?
– спрашивает раскосый.
Хотел бы я знать, зачем Доктору Моро именно брат - до сих пор он просто ловил себе добычу на улицах.
– В коррекционной школе, в Мериде.
– Часа полтора, - говорит колобок. Он всерьез считает, что кто-то будет задействовать детей в этой операции?.. Синьор Колобок - большой затейник.
– Дверь - вон, лестница - напротив, пять метров люфт, - объясняет колобок.
– Мы бы сняли. Деметрио, что там на звуке?
По имени? Ах да, их же арестовывали. Спорю на что угодно, это имя из документов.