Порождения ехиднины

Одуванчик поднимает висящий на груди наушник, вставляет в ухо, недоуменно сдвигает брови, вдавливает шпенек поглубже. Максим смотрит на индикаторы передатчика. Звук есть, канал зацеплен, передача идет... в чем дело?

Включить свои наушники. Шлепок, еще шлепок, тяжелое дыхание крупного человека, резкое "да!..", еще оплеуха - и все.

– Мальчик дышит, - сообщает крючконосый Деметрио.
– Плохо, но дышит. На пределе слышно.

Максим сдвигает рычажок. И едва не глохнет.

– The right poxy damn time to pass frigging out!
– рявкает у него в голове.
– Holy crap...

– Вежливый какой маньяк пошел.

– Микрофон отключи, - говорит женский голос, и прибавляет несколько наваристых ругательств, которые Максим мог бы слышать в детстве, но в приличной деревне так не говорят - и даже без особого акцента.

А мальчик действительно дышит. А существо-из-подвала перестало его мучить. Надолго ли?

Деметрио Лим, Бригадир-3 16 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

Дарио сидел у противоположной стены, сложив руки на животе - ни дать, ни взять местное воплощение Будды. От окна он убрался, чтобы не мешать снайперам. А еще с этой позиции было достаточно легко контролировать дверь. Это-то понятно всем. А что Дарио беспокоит его командир, будем надеяться, не замечает никто.

Стереотипы - полезная вещь. Медлительный, спокойный ханец - один из них. А вот Дарио - тот знает, что такая плавность в движениях появляется, только когда Деметрио ранен. Или болен.

Представитель корпорации сидел на краешке кровати. Неподвижно, даже не скрипел пружинами. Тем не менее, было ясно, что в любой момент сорвется - хоть вниз, хоть в окно, и ему не понадобится даже доля секунды на разгон. Как бегуну на старте после команды "Внимание!". Лица не видно, руки в перчатках, фигуру под бронежилетом не определишь как следует. Неудобный расплывчатый кусок пластика... мешает, отвлекает. Хорошо, что отвлекает. Маячит перед глазами, видный из любой точки, не дает сосредоточиться. И не надо - но не можешь же, никуда не деться от наваждения.

Черт бы побрал Альфонсо и его разговоры. Черт бы побрал индейцев и их воображение. Это даже не мои предки - так какого же змия? Извини, Господи... но Ты же видишь, что происходит. Только Ты и видишь, наверное.

Там, за окном, по ту сторону скошенных планок жалюзи стоял не дом. Там висело под углом, истекало дымом огромное зеркало. Дом, при этом, никуда не делся. Он был - и его не было.

С такими галлюцинациями он не имел дела вообще никогда. Ни в десять, когда заболел скарлатиной, ни в четырнадцать, когда генерал Ронсо, тогда еще не покойный, решил, что не будет штурмовать приречные кварталы Сан-Хуана, а просто зальет их газом.

Хотя тошно было и тогда. Еще до атаки. Не предчувствие - а просто по тому, как шел бой, стало ясно: готовится какая-то гадость. Через год Деметрио смог бы даже объяснить, какая и почему. И заставить себя слушать. Но та вода уже утекла.

Можно было видеть дом. Можно - то, что в доме. Правда, картинка "то, что в доме" никак не могла быть реальностью. Люди должны стоять, сидеть, лежать, в общем, быть подвластными силе тяжести. Парить в дыме и тумане они не могут. У людей должны быть головы, тела и конечности, а быть сгустками тьмы и света они тоже не могут.

И еще в том подвале, который казался вовсе не подвалом, а ямой, освещенной снаружи слишком ярким солнцем, а снизу - тлеющими багровыми углями, были не двое. Двое и зеркало, потому что зеркало - не предмет, а существо. Равноправное, грань треугольника. Влияющее - нависающее, давящее, грозящее упасть.

Деметрио закрыл глаза. Картинка стала много ярче.

– Мне кажется, - говорит Деметрио, - повторю, кажется, что мальчик у дальней от входа торцовой стены подвала. Где-то рядом. Это скорее интуитивное, по тому, как идет звук. Второй перемещается, а мальчик неподвижен.

– Поздравляю, - откликается корпорант после небольшой паузы.
– У нашего компьютера то же впечатление.

Звук совершенно ни при чем. Все видно, как на ладони.

Раздерганный, похожий на осу на ниточках, сгусток жизни мечется по подвалу. Ниточки идут к зеркалу - растягиваются, сокращаются. Человек попал в зеркальную паутину, но даже не ощущает этого, не пытается вырваться, влипая еще сильнее. Он вообще не понимает, что есть и паутина, и зеркало, и связи - но они есть. Паутинки прочно вросли в него, так просто не оборвешь. Зеркало гнется, корежится, прогибается наружу, идет пузырями, словно горящий пластик - кажется, вот-вот начнет капать, и круглые пылающие капельки побегут вниз по ниточкам к человеку. Тогда человек-оса вспыхнет и загорится, съежится, обуглится...

Мальчик - неподвижное пятно тусклого света. Глухое, закуклившееся, огражденное оболочкой. Зеркало хочет, чтобы яйцо треснуло, паук хочет выпить пульсирующий внутри желток, оса бестолково мечется.

– Деметрио, - говорит корпорант.
– Если вы еще и вставите наушник на место, вам будет удобнее судить по звуку.

– Вряд ли, господин...
– сейчас он точно знает, как должна звучать фамилия корпоранта. И произносит ее. С удовольствием. С паршивого бреда хоть шерсти клок.
– В настоящий момент я их вижу. Хотя на самом деле, конечно, слышу. Вряд ли наушник заткнет зрительный нерв, как вы думаете?

И пусть он решит, что я его дразню. Дарио уже решил.

Дымчатое с серебристыми переливами пластиковое забрало приподнимается. Если там, в подвале, оса и паук, то здесь - удав. Надвигается взглядом, и не только взглядом, заглатывает, переваривает. Скверное ощущение, но неопасное. Точнее, опасное в перспективе, но не сейчас.

– Вы без звука определили то, что полностью совпадает с компьютерным анализом звука, - медленно и четко выговаривает удав.

– Я слушал этот звук до вашего прибытия и после него, - осторожно пожимает плечами Деметрио.

– У нас есть общий знакомый, - напоминает удав. Не то Деметрио, не то самому себе.

– Да. У нас есть общий знакомый.

И этот общий знакомый и правда мог бы, послушав часок, как дышат люди в подвале, сказать, где они - и в каком состоянии. Возможно, даже обогнать компьютер. За счет срезанных углов и готовности рисковать, которой у машины нет, а у сеньора Эулалио - в избытке. Интересно, что Эулалио рассказал им про Деметрио, вернее, про Рикшу... вернее, про Амаргона? Во всяком случае, происходящее в этот рассказ вписывается - удав больше не смотрит на Деметрио. Объяснение найдено.