Портрет моего мужа

— Это все ветер. Здесь дуют северные, та еще напасть. Погоди, сейчас пол включится. А кого именно…

— Всех. Завтра.

— Или послезавтра, — сказал он, напомнив: — Здесь у нас целители ходят.

ГЛАВА 54

Кирису позволяли приходить в себя лишь затем, чтобы напоить очередной дрянью, от которой во рту оставался ощутимый привкус горечи, и задать десяток вопросов.

От дряни боль отступала, а в голове прояснялось. С вопросами было и того проще…

Чья была идея…

Почему не остановил…

Кто…

Когда…

Забвение.

Ощущение моря, необъятного и тяжелого, готового лечь на грудь волной и раздавить ничтожного человечишку, вздумавшего играть с морем. Дышать.

Сквозь воду.

Пить ее, снова горькую — все прочие вкусы исчезли, — и кривиться от соли, которая проникает в кровь, иссушая тело. Слушать шепот волн, которые звали. Все еще звали.

Пробуждение.

Каким образом удалось передать сигнал.

Морские существа…

Что именно известно…

Присутствие среди людей? Конкретные имена? Приметы?

Не знает? Плохо…

Снова забвение. И снова море, которое нашептывает, что Кирис зря отказался стать мужем Илзе, море бы его защитило. Море еще может помочь, если Кирис согласен. Всего-то надо — позвать, и море услышит. Оно остановит эту муку, оно подарит забвение и глубину.

Оно…

Будет рядом.

Пробуждение.

И горечь нового отвара, который, кажется, склеивает губы намертво. И говорить выходит еще хуже, чем дышать…

— Что со мной?

— Яд неизвестного происхождения, — целители не любят лгать, а здесь — Кирис уже понял, где находится, — им позволено говорить правду. — Мне жаль, но организм ослаблен. Мы работаем, но…

Времени осталось мало.

Корн появляется сам. В третье пробуждение? В четвертое? На нем очередная серая куртка, покрытая россыпью мелких ожогов. От него несет камнем и морем, стало быть, с полигона явился. Он кидает на постель старые перчатки и разминает руки.

Не спешит с вопросами.

А еще отводит взгляд. Стало быть, шансов выжить немного. Нет, Кирис не сомневался, что для него сделают все возможное, только слишком многого они не знают.

— Что за… — его приподнимают, и смена положения отдается в теле тянущей болью. — Твою ж… сколько осталось?

Корн не притворяется, что не понимает. За это его и любят. Целители в том числе.

— Пока непонятно. Тебе-то лучше, то хуже. Мы дважды чистили кровь, сперва вроде бы помогло, но потом снова началась интоксикация.

Он пододвигает стул.

Садится.

— Что… — мысль о смерти не слишком пугала. — С Эгле? Она… жива?

— Жива.

— И?

— И понятия не имеет, что ей делать.

— А…

— Я не хочу, чтобы она возвращалась на Ольс. Все-таки, сам понимаешь, пусть остров и закрыт, но полную охрану обеспечить затруднительно. Но если я попытаюсь закрыть ее здесь…

Как того требуют здравый смысл и интересы королевства, но Эгле плевать хотела на интересы королевства. И если что Кирис успел понять, то любое покушение на свою свободу она воспримет как повод для побега.

— Плохо, что ты умереть вознамерился.

— Сам не в восторге.

— К тебе она привыкла…

— А ты?

— Она не дура. Она уже поняла… если не все, то многое. Остальное расскажу. Как есть. И там… может, примет. Или нет. Но верить не будет. А доверие нужно, сам понимаешь, одно дело бумаги, если они вообще существуют, и другое — нормальные отношения.

Кирис кивнул бы, если бы мог.

— Мар…

— Мертв. Судя по записи голема, получил дозу парализатора и неудачно упал, головой об угол, да… а там уже и взрывом накрыло. Эгле уверена, что дело во взрыве. Не разочаровывай.

Кирис закрыл глаза.

— Хорошо. Мальчишка…

— Некромант. И теперь полновесный. Правда, что с ним делать, ума не приложу, — Корн потер белесый след ожога. — Он кажется вполне разумным, но… знаешь, мне становится слегка… неуютно в его присутствии.

— Внизу?

— Пока там. Все-таки мы должны убедиться…

Что инициация произошла и мальчишка сожрал демона, впитав его силу и способности, прошел древним путем, о котором известно лишь то, что сойти с ума было проще, чем обрести суть.

— Приведи. Он… знает… чем меня напоили.

Молчание.

И значит, до простой этой мысли додумались без Кириса. Море смеется. Что, неужели и вправду думал, что мальчишка возьмет и сделает доброе дело? Бескорыстно? Из глубокой личной симпатии?

Некроманты, судя по летописям, добротой не отличались.

А уж те, кому удалось сожрать сущность демона, и вовсе весьма условно относились к роду человеческому.

— Свободу?

— Сестру. Но девочка в тяжелом состоянии, а учитывая, через что ей пришлось пройти, я не уверен… — Корн стиснул руки. — Впрочем, похоже, выбора у нас не останется.

— Приведи. Поговорю… он не жесток. Он…

Море добирается до Кириса раньше, чем он успевает закончить фразу. Теперь оно злится. Оно ломает кости и выворачивает связки. И в то же время обещает остановиться.

Достаточно лишь попросить.

Упрямец.

От волн пахнет так же, как от волос Эгле, там, на берегу. И это придает сил.

У мальчишки черные глаза. И дело не в расплывшихся зрачках. Почернели и белки, появилась темная кайма вокруг губ, а родовой узор казался нарисованным углем.

Он похудел еще больше.

— Ты умираешь, — и манеры лучше не стали. Мальчишка сел в ногах, сложив руки на коленях. И пара ограничителей поблескивала на запястьях. — Мне жаль.

И не солгал.

Ему и вправду было жаль.

— Ты… можешь… что за…

— Скорее всего, «мягкий туман Эттары». Помнится, бабушке хотелось опробовать собственный вариант рецепта…

Запрещенного и полагавшегося утраченным.

Ни запаха.

Ни вкуса.

Ни шанса на выживание. Медленная смерть, которая прячется под маской болезни. Легкое недомогание, которое не желает отступать. И состояние, что ухудшается день ото дня, несмотря на все усилия лекаря. Нет, временами будет наступать облегчение и даже иллюзия, что болезнь вовсе отступила.