Портрет на камне

Подросток жадно прильнул к монитору. Щелкая "мышью", Никита вглядывался в удивительные картины: рядом с лицами усопших взмывали в небо стаи белых журавлей, плыли по бурным волнам величавые парусники, мчались под закатным небом горделивые кони. С экрана ноутбука на школьника смотрели охотники, державшие в руках оружие и трофеи, рыбаки, опустившие удочки в тихие заводи, летчики, направлявшие самолеты к пушистым облакам.

Тем временем Андрей привез на тачке гранитную плиту, приподнял ее с помощью дощечек и скотчем прилепил сверху портрет ветерана Великой Отечественной войны. В течение часа, пока художник размечал камень, раздалось несколько телефонных звонков. Юрий сосредоточенно вырубал рамку вокруг эпитафии, почти не обращая внимания на происходящее в мастерской.

Протерев красные от недосыпа глаза, Андрей обратился к подростку:

– Никита, будь другом, отвлекись ненадолго.

– Слушаю.

– Вскипяти чайник. Если я прямо сейчас не выпью кофе, то превращусь в унылого циника.

– А это как? – уточнил парень, мигом поднимаясь из кресла.

– Как прочесть все романы Пелевина, – пошутил Юрий, стащив со стола коллеги кусок желтой копирки. – Не учи летать пингвина или лежа спать слона, жизнь без кофе с никотином – это полоса говна.

– Согласен, – буркнул Андрей, выпрямляя затекшую спину и убирая руки за голову.

В этот наполненный сакральным смыслом и глубокой философией момент с лязгом распахнулась дверь, и через порог граверки переступил злой, как дюжина чертей, Семеныч.

Первый удар штормовой волны пришелся на художника.

– Андрей! – гаркнул начальник мастерской. – У тебя совесть есть? Вчера целый день проболтался руки в брюки, сегодня высиживаешь – в затылке чешешь! Ты когда работать собираешься?

– У меня творческий кризис.

– Знаю я про твой кризис! О нем второй день все кладбище гудит, – Семеныч нервно подергал узел на галстуке. – В больницу съезди, голову проверь и потенцию заодно.

– А ты у нас психиатр или сексолог? Докопаться не к чему?! – с пол-оборота завелся портретист. – Давай еще про задницу мою поговорим, раз голову и х.й уже обсудили! Какого хрена ты меня опять без смазки сношаешь?! Или наезжай предметно, или рассосись в тумане бытия.

– Хорошо, давай предметно, – Семеныч развернулся лицом к Никите. – Вы, молодой человек, что здесь делаете?

– Работает помощником гравера по ретуши, – Андрей достал зажигалку.

– Это кто так решил? Ты?

– Я, – ничуть не смутился художник. – Мне человека еще весной обещали.

Начальник мастерской сердито раздул щеки:

– Андрей, так дела не делаются. Есть порядок: сначала резюме, потом собеседование… К работе со станком нужен допуск. Я категорически против найма несовершеннолетних…

– А я категорически против твоей бюрократии и мозгоеб.тва! Вопрос согласован, Дмитрий Анатольевич не возражает. Под мою ответственность.

– У тебя ответственности сроду не водилось. Что с заказом Бурцевых, по альпинисту?

– Эскиз сделал, макет отослал. Думают.

– Любимцева?

– Там срок до понедельника.

– Давай не затягивай, – Семеныч немного успокоился. – На сегодня какие планы?

– Щегловский камень готов, стоит у входа. С Ельцовым до обеда закончу, там два прохода лазером. Потом возьму Елкиных, тройной портрет.

– У меня клиентка сидит. Трудная особа, но при деньгах. Хочет с тобой лично поговорить.

– Да пожалуйста.

– Точно? – с сомнением в голосе спросил начальник мастерской. – Ничего лишнего не ляпнешь?

– Буду сама любезность.

– Когда с ней побеседуешь, зайди ко мне. Понял?

– Слушаю и повинуюсь, наш господин, – Андрей соединил ладони на уровне груди.

Семеныч осуждающе покачал головой, но в этот раз не стал делать художнику замечаний и быстро покинул граверку.

– Кофе мне! Срочно! – простонал Андрей, закатывая глаза.

Никита плеснул кипяток в первую попавшуюся чашку и подал портретисту обжигающе горячий напиток. Взгляд мужчины был красноречивее любых слов: так, очевидно, смотрел с креста Христос на тех, кто милосердно приложил к его губам пропитанную уксусом губку.

– Ты в порядке? – встревоженно спросил школьник.

– Теперь лучше всех, – щурясь от удовольствия, отозвался Андрей.

Робкий стук в дверь вынудил его отставить чашку.

– Войдите! – крикнул Юрий и быстро натянул на нос респиратор.

Никита увидел женщину лет пятидесяти в траурной одежде. Она сжимала мятый платок, черно-белую фотографию и заполненный бланк заказа.

– Здравствуйте… – потерянным голосом произнесла клиентка.

– Здравствуйте, – художник шагнул ей навстречу, аккуратно забрал бланк с фотографией и положил на рамку станка. – Чем могу помочь?

– У меня сын умер…

– Мои самые искренние соболезнования.

– Молодой был… Двадцать лет всего…

Никита отвернулся к монитору. Парню было тяжело видеть чужое горе.

– На мотоцикле разбился… – продолжила безутешная мать и заплакала. – Извините…

Андрей крутил в ладони зажигалку, думая о чем-то своем.

– Вы могли бы… нарисовать Витеньку… с тем злополучным мотоциклом? Любил он его сильно… Души не чаял…

– Да, могу, – сказал художник. – Какой был мотоцикл?

– Красный…

– А фирма? Модель?

– Не знаю… – женщина промокнула глаза. – Такой большой, блестящий… Импортный.

– Постарайтесь вспомнить, пожалуйста. Это важно.

– Жена у него осталась… – невпопад продолжила клиентка. – Верочка… Вы женаты?

– В разводе, – сухо ответил гравер.

– Внучка… Настенька… Полтора годика… Без отца расти будет, кровиночка… А у вас… есть детишки?

– Нет.

– Они же наше все… – женщина вцепилась в рукав Андрея. – "Цветы жизни". Вы такой мужчина интересный, видный… Никогда не скажешь, что одиноки.

Быстро глянув на художника, Никита понял, что тот с трудом сдерживает эмоции. Андрей наклонил голову, его нижняя челюсть подрагивала и с языка готовилось слететь крепкое словцо.

Подросток искренне посочувствовал и раздавленной горем женщине, и заваленному работой гравировщику. Желая выговориться, клиентка продолжила мучить его неприятным, задевающим за больное разговором.

– Это порча на вас… – чуть слышно заявила она. – Не думали о таком? Наверняка, жена бывшая сделала. Венец безбрачия называется. У меня в соседнем доме колдунья живет, потомственная целительница. Вы к ней обратитесь. Я телефончик оставлю…