Поручик из Варшавы 2
Шрифт:
Выделять людей для сопровождения пленных не хотелось, но требовалось — может быть, если их удастся передать в руки специально подготовленных людей, они вспомнят что-то ещё? А расстрелять? У меня рука не поднималась расстрелять того, кого уже однажды пощадил мой прадед (или только пощадит?).
Впрочем, разбираться с этим предстоит Галецкому или кому-то из его офицеров, потому как нам задерживаться больше нельзя — дальше отчётливо слышалась канонада, значит, немцы вновь двинулись в атаку на остатки роты поручика Зигфрида Лося. Но свою просьбу отправить этих немцев в тыл — я озвучил. А мне надо вперёд — спасать своих подчиненных!
В своём времени я неоднократно читал, что городской бой — это ад.
Вообще, противник действовал нагло. Я бы даже сказал — дерзко. Во всяком случае, крупнокалиберная артиллерия расположилась в поле, не особо и скрываясь. Наверное, знали, гады, что тяжелой артиллерии здесь и сейчас у нас нет. А доложил об этом, наверное, им очередной самолёт-разведчик, которого я не видел, но он обязательно должен был быть где-то тут, да не один, а с прикрытием истребителей — должны же немцы разобраться, куда запропастился несколько часов назад их предыдущий самолёт, посланный в этот квадрат? Ещё и фланги не обеспечили! Не считать же за обеспечение флангов неполную пехотную роту с огневым взводом противотанковых пушек, за нормальное обеспечение своего фланга? Думаю, нет. Хотя они в наступлении, и у них банально не хватило времени.
Нет, совсем беспечными немцы не были — прикрытие они у двух своих артиллерийских батарей всё-таки оставили. Вот только узнал об этом я несколько позднее и в процессе самого боя. А сейчас, наблюдая в бинокль, как в километре от меня, разворачиваются в цепи немецкие пехотинцы и немногочисленные германские танки, я думал о том, как ввести в бой чудом пока ещё незамеченные две танковых роты батальона так, чтобы нанести гитлеровцам максимально возможный урон.
Несколько минут ушло на исследование обстановки, в чём мне активно помогал мощный бинокль, после чего я начал отдавать команды в рацию. Из бронетехники у противника была сборная солянка из разнотипных машин. Мне удалось опознать бывшие чехословацкие Pz.35(t), германские Pz.1 и PZ.2, а также одинокую «тройку». Возникло даже такое ощущение, что их просто подёргали из разных частей, чтобы собрать какой-никакой, но танковый кулак.
По плану, третья рота, следующая слева от дороги, должна нанести удар так, чтобы выйти к позициям вражеских гаубичных батарей, по недоразумению выставленных прямо в поле, вдоль небольшого перелеска. По моему замыслу, пусть и оторвавшись от пехоты, танки сблизятся с артиллерией противника и огнём, гусеницами и манёвром должны заставить его либо сняться с позиций и прекратить огонь (что будет приемлемо), либо уничтожить орудия противника (что будет неплохо), либо, вообще — захватить их, разогнав обслугу (идеальный вариант).
Вторая рота и взвод управления, действующие чуть правее, по моим прикидкам должны уничтожить германские танки, и, совместно с мотопехотой капитана Галецкого, стремительным ударом, опрокинув пехоту противника, начать преследование, к которому, действуя по обстановке, со своими оставшимися машинами должен присоединиться и поручик Зигфрид Лось.
План есть — нужно его следовать. Огонь мной было решено открывать на максимально близкой дистанции, чтобы не обнаруживать себя преждевременно.
Танки батальона начали сближаться с противником. Повинуясь какому-то шестому чувству, бросаю в рацию приказ:
— Батальон, стоп! Огонь по готовности!
Первый выстрел пришлось сделать мне — очень уж удачно в прицел вполз германский несуразно вытянутый трёхосный бронеавтомобиль Sd.Kfz.231. Что меня удивило — первый же снаряд лёг в цель, попав в переднюю часть корпуса, в нос двигателя, и, осколками, похоже,
зацепив топливные баки? Ну не знаю я компоновку германских бронемашин! Да и неважно это, куда именно я попал! Главное — вспыхнул он достаточно легко! Как спичка!В танке этого было неслышно, но я каким-то шестым чувством осознал, что оставшиеся танки батальонов открыли огонь по бронетехнике противника. В танковый прицел я отчётливо видел, как начал разворачиваться на месте, разматывая металлическую змейку гусеницы бывший чехословацкий Lt.vz.35, который у новых хозяев стал носить название Pz.35(t), с большим намалёванным белой краской крестом на башне. Не успел танк противника остановиться, как тут же, высекая снопы искр, в борт влетело сразу две или три болванки. От двигателя неплохого лёгкого танка густо зачадило.
Рассматривать то, что же произошло дальше, времени у меня уже не было — нужно было стрелять.
— Бронебойный! — Ору что есть мочи в танковое переговорное устройство.
— Есть! — Отзывается заряжающий.
Лязг затвора. Плавное нажатие на спуск. Звук выстрела, который отлично слышен даже в танковом шлеме, вновь лязг затвора, и, стреляная гильза выскакивает на дно боевого отсека. В нос бьёт запах сгоревшего пороха. Заряжающий тут же заряжает орудие следующим снарядом, и я вновь давлю ногой на спуск.
Сколько времени прошло в таком ритме — не знаю, в себя я пришёл, лишь поняв, что на мои команды никто не откликается, танк стоит на месте, по лицу течёт что-то тёплое, а в нос бьёт чем-то горелым, перебивающем запах сожженного пороха.
Повернув голову вправо, вижу, что заряжающего у меня больше нет — он лежит, скрючившись в неестественной позе, запрокинув голову назад, а из шеи у него торчит внушительный осколок. От одного взгляда было понятно — не жилец.
Механик-водитель также не отвечает. Отсоединив шнуры шлема от танкового переговорного устройства, бросаюсь на дно боевого отсека, и, склонившись над телом мехвода, кладу два пальца на шею. Почувствовав едва пульсирующую жилку, радостно осознаю — живой.
Открыв люк, и, освободив подчинённого от шлема, распахиваю дверцы переднего люка и прямо по телу танкиста выползаю наружу. Неприятно свалившись с брони, достаю пистолет из кобуры. Вовремя. Буквально в нескольких метрах от меня немецкий пехотинец, уже вскидывающий свой карабин с примкнутым штыком так, чтобы поймать меня на мушку и пристрелить.
Мне неожиданно сильно стало страшно.
Очень страшно.
Засаднило всё тело. Разболелась голова. И появилось непреодолимое желание сходить в туалет по большому. Но хуже всего, что я… Видели, как в детстве, в возрасте лет трёх-четырёх от роду, когда ребёнку страшно, он прячется под одеяло и закрывает глаза, пытается отключиться, надеясь, что это спасёт его от кошмаров? Помните? И в детстве так делали? Нет? Ну ладно. Пусть это окажется на совести каждого. Я — делал. Так вот, одеяла под которое можно спрятаться у меня не было, но глаза закрыть мне никто не мог помешать! И я закрыл!
Выстрел!…
Глава 9. 2 сентября 1939 года. День.
Поручик Ян Домбровский. Отдельный танковый батальон армии "Познань"
Выстрел!..
На какую-то долю секунды мне показалось что всё, я умер, но ещё через несколько мгновений я услышал ещё несколько хлёстких винтовочных выстрелов и басовитую, характерную мелодию, которую мог выдать только Browning wz.28. Открыв глаза, обращаю внимание на оседающего немца, уже направившего ствол своего карабина в мою сторону, вижу, как сразу десяток солдат в маскировочных балахонах по типу советской «амёбы» и в покрашенных в оливу шлемах с карабинами маузера наперевес бежит вперёд, туда, где ещё виднеются более-менее организованные группы германской пехоты.