Поручик
Шрифт:
Ну, пока что я о своих нынешних сородичах ничего плохого не знаю. Я положил на тумбочку географический атлас, который принесла Ленка.
Ленка — это та самая девчонка, которую я героически спас. Ну, в смысле, просто вытащил из автобуса. Это она ко мне заглядывала, когда ее доктор Бражинки турнул. Не помогло: она еще пару раз заглядывала, мы немножко поболтали, и она притащила мне несколько книжек, которые были кем-то забыты в больнице и превратились в импровизированную библиотеку. Учится она в восьмом классе, то есть ей всего пятнадцать лет. Что меня несколько напрягает, так как девчонка, похоже, в меня… кхм… втюрилась. Ну как же: молодой, в форме, герой, для девичьего сердца — просто идеальная кандидатура. Нет, может, будь я и вправду двадцатилетним милиционером 1970 года выпуска — выпуска из школы милиции, конечно —
Был у нас в отделе случай: встречался парнишка с девчонкой. Ему семнадцать, ей пятнадцать. Все невинно, на уровне поцелуев и держания за руку, но вот наступил у парня день рождения. Стукнуло ему, сами понимаете, восемнадцать. И решили они, со своей подружкой это дело отметить. У нее, значит, на квартире, потому что у него — не получалось, родственники, мама стол накрывает, все такое, вот они и сбежали на пару часиков. И вот решила ему девчонка сделать подарок, подарить самое дорогое, что у нее есть. Все бы ничего — дело молодое, но в самый разгар процесса дарения нагрянула мама девочки. Которая парнишку любила, как собака палку. Увидела «дарение», значит — и рысцой к нам в отдел, размахивая заявой: накажите, мол, негодяя, девочку мою невинную, ангелочка ясного, совратившего по всей строгости российского законодательства. А вся строгость части первой статьи 134 ука эрэф — до четырех лет лишения свободы. И, хотя навряд ли парень именно на зону был загремел — в уголовном деле приятного мало. Можно было бы всю жизнь парню сломать, но, по счастью, заява досталась Коле Никодимову, мастеру нашего отдела по футболу. Почитал он ее, тетеньку послушал и ласково заверил ее, что никакого состава преступления не усматривает. В связи с отсутствием субъекта преступления, каковым, в данном случае является лицо, достигшее восемнадцатилетнего возраста, а таковое лицо в данном конкретном случае отсутствовало. «Как?!» взвилась мамочка «Вот же он! Я точно знаю, ему в этот день восемнадцать лет стукнуло!» Так-то она так, объясняет ей Коля, да вот только восемнадцатилетие наступает не в день рождения, а в ноль часов ноль-ноль минут дня, следующего за днем рождения. Так что с точки зрения того самого сурового законодательства парнишка являлся самым что ни на есть несовершеннолетним, ибо до его совершеннолетия на момент совершения преступного деяния не хватало целых семи часов. А хоть бы и семи минут — несовершеннолетний. А все, что там двое несовершеннолетних творят в постели по обоюдному согласию — полиции неинтересно. До свидания.
Нет, мамочка на этом не успокоилась. Она через некоторое время попыталась еще одно заявление притащить, уже на изнасилование той самой доченьки-ангелочка. Но там сначала дочка ушла в твердый отказ: нет, не было ничего, никогда и ни с кем. Хоть режьте, хоть ешьте — не было! А потом папа девочки прибежал. Который против такого зятя как раз ничего не имел. В общем — обошлось. Для всех, кроме Коли. Неугомонная мамуля на него жалобу написала и Колян премии за май лишился. Но сильно не расстроился — ему та премия и так не светила…
Мои воспоминания нарушил новый посетитель. Невысокий толстенький человек-колобочек, в белом халате поверх серого костюма с галстуком. Сам круглый, голова круглая, нос — и тот круглый. А глаза серые… И такие это замечательные глаза, что как-то сразу понимаешь, что дяденька этот — не колобок, сиречь мучное изделие из рыхлого теста, а, скорее, мячик каучуковый. Из тех, что из цельного каучука — не сожмешь, а и сожмешь — выровняется.
Кажись, шишка какая-то…
— Что же это ты, поручик, а? Мы тебя ждем, как манны небесной, а ты, значит, решил от службы отстраниться и в больницу спрятаться?
Нифига себе наезд.
— Вы, простите, кто будете?
Колобок-неколобок сел на стул у моей кровати:
— Я, поручик, буду начальник отдела уголовного розыска городской комендатуры майор Земитки.
Я попытался подорваться вверх с кровати, но майор в штатском махнул рукой и улыбнулся:
— Лежи, поручик, это я так — шучу по-стариковски.
Прибедняется — ему на вид не больше пятидесяти.
— Тебя, поручик… кстати, можно тебя Лес называть?
Я кивнул.
— Ты,
Лес, кстати, из каких — Челковки или Челковки?А?
— Я из простых Челковки, не из породистых, — быстро отшутился я цитатой из мультика, который здесь, возможно, и не сняли еще. Когда не понимаешь, что происходит — прикинься ветошью и не отсвечивай. А я не понимаю, что это за выбор из двух одинаковых фамилий.
Ответ, похоже, майора устроил, тот широко улыбнулся и хлопнул меня по плечу:
— Это правильно! Такие нам и нужны! Так вот, Лес, тебя не ругать — тебя награждать впору! Не успел в город приехать — уже отличился. Ленку Ласкорадка спас, раненый на себе из горящего автобуса вытащил…
Лицо майора было серьезное, как будто и впрямь сейчас орден из кармана достанет, но глаза смеялись.
— Ее отец уже ко мне приходил: ты, говорит, Кристоф, непременно парня награди, что дочку мою спас. Так что награждаю я тебя… двумя днями отдыха. Завтра тебя выпишут, отдохнешь, сил наберешься и в понедельник — ко мне в отдел на службу.
Щедрость ваша, отец-командир, неописуема.
— Мне бы с жильем вопрос…
— Жилье тебе уже выделено, у Бражинки ордер оставлю, как выпишешься — сразу и езжай, заселяйся. Два дня погуляешь, город посмотришь… Лемистан — небольшой, не столица, но все ж таки пятьдесят тысяч жителей наберется. Озеро у нас рядом под боком Лемское, пляжи, санатории, завод винный, на всю Пеплу известный, музеи, памятники, кино опять же… Работы немного, преступники-то все свои, местные: украл, тут же продал, тут же и попался. Не поверишь: один раз рабочий с кожевенного рулон утащил и пошел его продавать по домам. Как коробейник в старину: «А вот кожа, кожа кому? Свиная!». Так первый, к кому он зашел — был главный инженер с того самого завода!
Ну, это и не самый еще большой пример идиотизма. У нас был случай, когда украденное в квартире начали продавать в том же подъезде, где эта квартира находилась. Чтоб далеко не ходить.
— Убийств так и вовсе уже пару лет не было, с тех пор как старый Михал Климки жену с любовником застал. Так он тогда сам в милицию и пришел, вместе с ружьем. Тихо у нас здесь…
Я мысленно поморщился. Те, кому приходилось часто присутствовать на бесконечных совещаниях, разводах, планерках, те быстро учатся мысленно не то, что морщиться — язык показывать.
Зря ты, майор, про тишину здешнюю сказал…
Опера — народ суеверный, поэтому никто не скажет, мол, тихо у нас что-то, спокойно, давно ничего не происходило. Каждый знает, что после таких слов непременно что-то и случится.
Однако.
Когда я услышал про выделенное жилье, то представил себе комнату в общаге. А что еще могут дать свежевыпущенному лейте… тьфу, поручику?
Комната. С этим угадал. Диван, раскладной, чтобы спать, стол, два стула, этажерка с книгами, шкаф-гардероб, солидный, определенно глубокоуважаемый. На дощатом полу, крашенном рыже-коричневой краской — короткая зеленая дорожка. На столе — скатерть с кисточками и вазочка с цветами. На стене — веселенькие желтые обои с узорчиком и несколько картин. Репродукций, наверное… да нет, точно. Навряд ли здесь мог оказаться оригинал «Совета в Филях». Остальные мне незнакомы — городские пейзажи, старинные дома. Это, может и оригиналы, какого-нибудь местного Пикасски.
— Вход отдельный, стирка раз в неделю, завтрак и ужин — в гостиной, следующая дверь по террасе.
Эх, мне б такую комнатку после школы милиции… Я б, может и не женился вовсе. Я, правда, и так не женился, но Катька, у которой единственным достоинством была подаренная родителями квартира, тогда выпила бы из меня не три литра крови, а всего-то грамм четыреста.
Я поправил френч — никак не привыкну к нему — и чуть прищелкнув каблуками, наклонил голову:
— Спасибо, пани.
И, похоже, промахнулся…
Пожилая тетушка, выглядевшая до ломоты в зубах уютно — у нее даже фартук был! — сверкнула глазами так, что будь в ее руках мушкет — он бы выстрелил. А судя по недовольно поджатым губам — выстрелил бы он в одного болтливого не по разуму поручика.
— Вы что, товарищ поручик, поляк?
— Никак нет. Глупая шутка, приношу извинения. А как вас можно называть?
Старушка еще раз сверкнула глазами, но снизошла к моей тупости:
— Называйте меня, как все — тетушка Марта. Так вы — пепелак? Значит, не Челковский, а Челковки… из каких Челковки?