Посейдон

Но могу ли я достаточно доверять ему, чтобы он ответил на мои вопросы? Он уже обманул меня однажды, притворяясь, что интересуется мною, чтобы заманить меня сюда. Он лгал мне в лицо, рассказывая о своей "матери". Он даже не постеснялся наврать с три короба моей маме. О чем еще он может солгать, ради получения желаемого? Нет, я не могу ему доверять.

Но все же, я хочу знать правду, хотя бы для себя. Я не собираюсь съезжать с побережья Джерси в какую-то здоровенную раковину или что-нибудь в таком духе — но и не могу отрицать того факта, что я другая. Ничего страшного, если я проведу с Галеном немного больше времени, чтобы он помог мне со всем этим разобраться. Ну и что с того, что он думает, будто я какая-то рыба-крестьянка, обязанная ему повиноваться? Почему бы и мне не воспользоватся им, как он воспользовался мной — ради получения желаемого?

Вот только все, чего я хочу — чтобы он держал меня на руках, как сейчас, обеспокоенный моим затянувшимся молчанием.

Глава 12

Сидя у окна, Гален наблюдает за ворочающейся в кресле Эммой. Она всю ночь что-то бормотала, однако слов было не разобрать из-за храпа Торафа. Они сидели до глубокой ночи, по очереди с Торафом отвечая на вопросы Эммы. Как они ее нашли, где они живут, сколько их всего? Эмоции на ее лице сменялись с выражения удивления к восторгу, а с восторга — к шоку. Удивление — когда он рассказал, как ее заметил доктор Миллиган в Дельфинарии, — хотя Гален сознательно опустил факт ее общения с рыбами. Восторг — когда он рассказал ей, что большинство Сирен живут на равнине на дне океана, — так и есть, на равнине, до которой люди не могут донырнуть, — а королевская семья живет под защитой пещер в скалах. Интерес — когда он рассказал ей, что Посейдон и Тритон, — их прародители, были из плоти и крови, а вовсе не богами, как их привыкли считать люди. Шок — когда Тораф подсчитал, что общая численность населения обеих королевств превышает двадцать тысяч.

Гален урезал ответы, когда вопросы приближались слишком близко к его истинной цели здесь — и в очередной раз, он благодарил свой здравый смысл, что ничего не сказал Рейне. Он не был готов рассказать Эмме о Громе. Даже Тораф уводил ход беседы от главного вопроса, похороненного внутри всего — зачем? Эмма, казалось, почувствовала заговор, иногда задавая те же вопросы по-разному. Через некоторое время, выражение ее лица говорило о принятии в основном, но ее глаза все еще намекали на недоверии. И кто бы мог ее винить? Ее жизнь изменилась прошлой ночью. И он был бы дураком, если бы не признал, что и его тоже.

Наблюдение за ней, общающейся с рыбами, стало для Галена судьбоносным. Нет никаких шансов, что Эмма не является прямым потомком Посейдона. Как и нет никаких шансов, что она может стать его парой. И ему лучше начать привыкать к этому.

Он переводит взгляд на односпальную кровать, где безмятежно спит Рейна. Она еще не обнаружила, что расположилась на сгибе руки своего мужа, пока тот беззаботно издает хрип раненного тюленя ей в ухо. Гален качает головой. Если Рейна проснётся, она постарается, чтобы Тораф никогда больше не дышал носом снова.

— Так прошлая ночь на самом деле была, — раздается голос Эммы, пугая его. Единственным движением с ее стороны становится слабая улыбка.

— Доброе утро — шепчет он, кивая головой в сторону спящих Рейны и Торафа.

Эмма широко раскрывает глаза и кивает. Она сбрасывает одеяло на пол. Гален вчера порылся в шкафу Рейчел, и нашел там пижаму, чтобы Эмма спала в ней, пока ее одежда высохнет. Сейчас, когда она потягивается, Гален замечает, что она намного выше Рейчел и майка едва касается пояса ее штанов, облегая ее точеную фигурку. Одежда ей не по размеру, и из-за этого ее живот слегка приоткрывается, заставляя Галена задуматься над вопросом, как он сегодня собирается сохранить самоконтроль. Обычно женщины-Сирены имеют сильное, мускулистое тело, но время, которое Эмма провела в человеческой форме, сделало ее нежной и мягкой, и он удивлен от того, что это ему очень нравится.

Желудок Эммы урчит, и она тут же краснеет. Он отмечает про себя, как сильно ему нравится и это тоже. Улыбаясь, он указывает ей рукой на лестницу, ведущую в холл. Так как они остались прошлой ночью на последнем этаже, это единственный выход из этой комнаты. Она кивает и молча спускается. Гален заставляет себя отвернуться от дразнящего вида, пока она не делает последнего шага с лестницы. Он следует за ней, стиснув зубы. Уже в холле, они обмениваются понимающей улыбкой — Тораф практически подписал себе смертный приговор.

По запаху еды, доносящийся по лестнице вверх, Гален понимает, что Рейчел уже вернулась. Он слышит цокание ее высоких каблуков на кухне, открывающуюся и закрывающуюся дверь микроволновки, ее громкие ругательства, наверное, из-за того, что она обожглась о сковородку.

Утренний ветерок забирается в гостиную, которая сейчас больше напоминает открытое патио. Эмма вздрагивает, когда видит весь масштаб разрушений по ее вине в дневном свете.

— Мне жутко жаль, Гален. Я за все это заплачу. Скажи Рейчел, чтобы она отправила мне счет.

Он смеется.

— Как ты думаешь, стоимость этого превысит твои медицинские счета, когда ты вырубила себя, попытавшись сбежать от меня, или нет?

Она вздыхает.

— Ну если ты так ставишь вопрос...

Рейчел уже накрывает на стол, когда они входят на кухню.

— Доброе утро, голубки! Я приготовила рыбу на пару и креветки, для тебя, мой хороший, а для Эммы — самый потрясающий омлет, который я когда-либо делала. Будешь сок, милая? Есть апельсиновый и ананасовый.

— Апельсиновый, пожалуйста,— говорит Эмма, усаживаясь за стол. — Кстати, вам больше не нужно звать нас голубками. Прошлой ночью Гален все мне рассказал. Вы же знаете, что мы не встречаемся на самом деле.

— Хм... Эмма, думаю, нам следует притворяться и дальше. Так будет лучше для твоей мамы, — говорит Гален, протягивая ей стакан с соком. — Она ни за что не поверит, что мы не встречаемся, проводя столько времени вместе.

Эмма замирает, когда Рейчел кидает огромной лопаткой омлет на тарелку. Она цепляет вилкой большой кусок омлета с мясом и сыром и приступает к еде.

— Да, я как-то об этом не подумала, — говорит она, откусив кусок. — Я вообще собиралась сказать ей, что мы разошлись.

— Он прав, Эмма, — говорит Рейчел из-за стойки. — Если ты собираешься все время торчать здесь, то вы не можете разойтись. Она должна думать, что вы вместе. Кроме того, это должно выглядеть убедительно. Множество поцелуев, нежностей и прочих мелочей, на случай, если твоя мама захочет проследить за вами.

Эмма перестает жевать. Гален роняет вилку.

— Э-э, я не думаю, что мы должны заходить так далеко, — начинает Эмма.

— Да ну? А что, влюбленные подростки больше не целуются? — Рейчел скрещивает руки, размахивая лопаткой, да еще и ногой пристукивает в такт.

— Целуются, но...

— Никаких но. Подумай сама, детка. Твоя мама поверит, что вы встречаетесь и не целуетесь?

— Наверное, нет, но...

— Я же сказала: никаких но. Посмотрите на себя. Вы даже вместе не сидите. Немного практики вам не помешает. Гален, сядь рядом с Эммой и возьми ее за руку.

— Рейчел,— возражает Гален, — это может и подождать...

— Ладно, — огрызается Эмма и они оба поворачиваются к ней. Все еще ошарашенная, она кивает. — Мы поняли, целоваться и держаться за руки, когда она рядом.