Послание Геркулеса
Шрифт:
– Некоторые не выдержали испытания, - заключил Кокс, - но, предположительно, некоторые должны были выдержать.
– Может быть, они не подвергались ему?
– предположил Барнегат.
Дюпре прикрыл глаза, обдумывая гипотезу.
– Это выглядит нечестно, - сказал он.
– Не по-американски, - уточнил Кокс.
– Хорошо, - подытожил Дюпре.
– Кто-то выдержал испытание, кто-то не выдержал. Говори дальше.
– Ценой провала была смерть.
– Понимаю, к чему ты ведешь, - сказал кардинал.
– У тех, кто выдержал испытание, сегодня должны быть бессмертные тела.
Дюпре закашлялся.
–
– Смерть, - продолжал настаивать Кокс, - есть расплата за грех. Либо среди звезд есть бессмертные, либо испытания не выдержал никто. И я предполагаю, если верно последнее, что испытание - фальшивое.
Наступило короткое молчание.
– Если, - заговорил Барнегат, - мы отринем подлинность испытания…
– То мы отринем и подлинность Искупителя, - договорил кардинал.
– Джентльмены, вот такие вопросы меня й волнуют. А ведь они наверняка возникнут, когда будет разыгрываться это дело.
Дюпре был явно обеспокоен.
– Трудно это все прожевать, Джордж. Я думаю, лучший для нас образ действий - не говорить ничего, просто спускать на тормозах. Или ждать указаний из Ватикана. Пусть они разбираются. Если это станет вопросом, то будет и пастырское заявление.
– И ты думаешь, - спросил Кокс, - у них есть ответы получше наших?
– Не в этом дело, - возразил Дюпре.
– Именно в этом, - сказал кардинал.
– Мы здесь не для того, чтобы перекладывать с себя ответственность. Нам нужен ответ, который охранит веру людей в этой епархии, тех людей, которые будут искать ответа. Если мы скажем не то, что надо, и не тогда, когда надо, можем оказаться по пояс в яме с крокодилами.
Даже в глубине покоев кардинала слышен был щелчок включившегося отопления. Дюпре рисовал фигурки в блокноте на краю стола. Сейчас он отложил ручку.
– Кто-нибудь помнит отца Балконского?
– спросил он.
– Кажется, нам грозит опасность повторить его пример.
– А кто такой отец Балконский?
– спросил Барнегат. У Джесперсона весело сверкнули глаза.
– Он преподавал апологетику в Сен-Мишеле. Метод у него был такой: сформулировать какое-либо классическое опровержение веры - проблему зла, свободной воли, Божественного предвидения, чего угодно. Потом он начинал громить этот тезис, опираясь более или менее на св. Фому. Проблема была в том, что у него гораздо убедительнее получались опровержения веры, чем контраргументы. Довольно много семинаристов жаловались, у других возникали преждевременные сомнения о вере, а некоторые вообще уходили из Сен-Мишеля. Из Церкви, насколько я знаю, тоже.
– Если у нас не будет цельной и убедительной позиции, - сказал Кокс, - то мы можем посеять те самые сомнения, которые хотим отвести.
– И надо помнить еще кое-что, - добавил Кардинал.
– Нам совершенно не нужна теологическая позиция, которая впоследствии станет доказуемо ложной.
– Или хуже того, - подхватил Дюпре.
– Смешной.
– Я согласен с Филом, - заявил Барнегат.
– Давайте ограничимся общим заявлением, что из Годдарда не может исходить ничего такого, что не предусмотрено заранее учением Церкви.
Кардинал прикрыл веки. Серебряный наперсный крест сверкнул в лучах настольной лампы.
– Джек?
– Это было бы благоразумно.
– А я не столь уверен, - возразил Дюпре.
– Не могу себе представить лучшего способа встревожить людей, чем сказать им, что волноваться не о чем.
На минуту воцарилось молчание.
– Может быть, - предложил Барнегат, - не следует вообще делать заявлений, пока не будем точно знать, с чем имеем дело. В приходы сообщим, что причин для тревоги нет. Всем, кто будет задавать вопросы, по крайней мере на данном этапе, мы просто предложим иметь веру, пока все не прояснится само.
Кардинал кивнул.
– Мне это не очень по душе, но таков, думаю, самый безопасный образ действий. Есть серьезные возражения?
– Это действительно лучший подход, - согласился Дюпре.
– Люди будут верить, что бы ни случилось.
– Он улыбнулся Коксу: - А нам остается лишь следовать их примеру.
– Значит, решено. Составим черновик письма главам приходов, строго конфиденциально. Ты его напишешь, Джек. Вырази нашу озабоченность. Дай инструкцию в ответ на вопросы говорить, что вера есть послание Бога человеку и ничего общего не имеет с внешними воздействиями. Сами священники этот вопрос поднимать не должны.
Оставшись один, кардинал еще долго сидел молча, погрузившись в кресло. До недавнего времени иные миры, о которых он думал, не имели физической природы. Но с тех пор, как правительство начало слушать звезды, у него было время задуматься о последствиях. И когда двумя годами раньше наблюдения над ближайшими солнечными системами привели к выводу, что человек одинок в создании Божьем, кардинал испытал облегчение.
Но вот теперь - вот это.
Когда я смотрю в небеса Твои, на дело рук Твоих, на луну и звезды, которые Ты поместил там, - что есть человек, что Ты должен думать о нем, или сын человеческий, чтобы Ты о нем заботился?
Доктор Арлай Паккард поправил на носу бифокальные очки и разложил на кафедре приготовленную речь. Это было его третье выступление перед обществом каролингов. В предыдущие разы он отличился, открыв существование дневника, который вел слуга Юстиниана Первого, где в деталях описывалась реакция императора на Ипподромный бунт; и документ, написанный рукой Григория Великого, направленный против турок и призывающий употреблять против них арбалеты. Сейчас он заранее дал понять, что в этом году у него тоже есть для общества интересный сюрприз.
И потому аудитория была в состоянии напряженного интереса. Паккард с удовольствием отметил присутствие Перро из Тампля, Дюбая и Комменеса из Принстона, Обюшона из Ла-Салля. И сказать, что сам Паккард не испытывал радостного подъема, значило бы недооценить ситуацию. Богатые венские гардины у него за спиной скрывали стеклянный сосуд с голографической копией письма Джона Виклифа ранее неизвестному стороннику, и в этом письме сообщалось о намерении создать английский перевод Библии. Письмо было найдено в каком-то лондонском сундуке всего несколько месяцев назад - в имуществе умершего галантерейщика, который сам не знал, чем владеет.