После и вместо

– Надеюсь, мы закончим его в Капитолии. После того, как захватим его.

Он не знает, что не дойдет до дворца и не увидит падения Сноу. Он не знает, что отдаст свою жизнь за то, чтобы жила эта потерянная, но такая храбрая девчонка - свой парень, лучший дружище. Жила и смотрела на мир печальными темно-серыми глазами. Девчонка, что всегда будет помнить запах пороха и горящей плоти, что будет просыпаться среди ночи с пронзительным воплем: “Финник!”, а потом тише, уже шепотом: “Морник, Финник, морник…”

…

Когда ящерицы-переродки наваливаются со всех сторон, раззявливая уродливые, утыканные кривыми клыками пасти, время вновь будто замедляется, и крики Китнисс Эвердин откуда-то сверху растягиваются, глушатся. Финник снова слышит музыку и веселый смех своей Энни, чувствует тепло ее тела и видит изумрудный блеск сияющих глаз. Энни в белом подвенечном платье и ее ладонь, опускающаяся на его лицо. А потом, сразу без перехода, он видит ее на корме большой быстрой лодки, чувствует, как ветер хлещет в лицо, чувствует соленые брызги на коже, находит ее руку и сплетает их пальцы. Она отвечает легким пожатием.

А потом все исчезает.

========== 10. Китнисс/Финник ==========

Комментарий к 10. Китнисс/Финник

https://pp.vk.me/c629308/v629308352/22c8d/a94I45aYwvI.jpg

Это не тот город, где она узнала его, и, кажется, совсем не та жизнь. Она кутается в теплый плащ и натягивает на голову капюшон, почти скрывающий лицо. Сегодня промозгло и зябко, и с Влтавы по мощенным брусчаткой улочкам расползается молочный вязкий туман, что путается в кружевных арках бесчисленных мостиков и мостов, повисает на перилах рваными грязноватыми лоскутами. Прохожие поднимают воротники, пряча зевоту в широких шарфах. Не смотрят друг на друга совсем, будто бестелесные призраки, слоняющиеся по набережной в поисках покоя или прощения.

Он часто говорил ей про Прагу. А она слушала, купаясь в блеске его глаз - голубых и чистых, как детские слезы. Путалась пальцами в мягких кудряшках. Теплых и золотистых - того же оттенка, что солнце.

Финник.

Тот, кто всегда был рядом в те страшные, безумные дни. Тот, кто вытирал с ее лица кровь и слезы. Тот, кто всегда держал ее руку. Тот, благодаря кому она не упала.

Финник Одэйр.

Последний раз она видела его, когда за спиной ширилось и ревело кровавое пламя, когда огонь пожирал квартал за кварталом. Непокорный город, захваченный тираном и узурпатором, не пожелал сдаться, а потому его поглотило пламя - жаркое и беспощадное, как взгляд Сойки-пересмешницы - символа восстания.

“Мы сделали это, Огенная Китнисс”, - Финник улыбался, стирая с лица пот и сажу. Он никогда не был красивее и желаннее, а ее прозвище никогда не было более оправданным. И тогда она взглянула на свои руки - грязные обломанные ногти, глубокие царапины, покрытые коркой. Крови не было, но казалось, она чувствует, как пурпурная жидкость струится вниз, обтягивая руки ярко-алыми перчатками.

“Я сделала это”, - с каким-то ужасом шептала она, пытаясь оттереть руки.

Она уходила, ссутулив плечи, чувствуя, как гудят пальцы, будто все еще пытаясь натянуть стальную тетиву, чтобы выпускать смертоносные разрывные стрелы - одну за другой. Он что-то кричал ей в спину, наверное, но уши заложило от грохота взрывов так, что Китнисс почти оглохла. Или просто боялась услышать его. Единственного в этом проклятом мире, за кого она шагнула бы на костер. Поставила бы лоб под пулю, а шею - под нож.

Китнисс Эвердин не считала дни. Месяцы утекали, как ледяной поток в горной реке, проносились мимо, оставляя ее на берегу. Она уехала в тот же вечер. И не оглянулась ни разу.

“Всегда помни, кто твой настоящий враг”, - шептал Финник в ее голове и будто бы касался длинными невидимыми пальцами, поглаживая косу, как когда-то во время кратких привалов между марш-бросками под изнуряющим солнцем или выстегивающим глаза ливнем.

Как-то уже после отбоя он откинулся на спину, сцепив пальцы в замок, мечтательно уставился вверх, закусывая губу. У нее сердце пропустило удар, потом другой. Финник нашел в темноте ее руку и прошептал одними губами: “Когда все закончится, мы уедем в Европу, Китнисс. Я покажу тебе самый красивый город, ты никогда не захочешь уехать. Там много замков, в которых когда-то жили короли, и узкие улочки с каменными домами, крыши у которых из красной черепицы”.

Финник говорил тогда несколько часов без остановки, а она слушала, как зачарованная, и перед глазами то и дело вспыхивали образы уютного, почти средневекового городка. Он говорил, а она уже знала, что они останутся там навсегда.

В болезни и здравии.

Сейчас, когда часы на башне гулко бьют пять раз, она запахивает плащ поплотнее, а голос Финника в голове делается все громче, отчетливее. Она бежала так долго - все время прочь, прочь, прочь. Бежала, пока ноги (или судьба) не привели в это тихое сонное место. Место из их снов и мечтаний.

Может быть, поэтому она остается на день, на неделю, на месяц. Ходит по улицам, пропитываясь запахом терпкого глинтвейна и старинных книг. Касается пальцами старых каменных стен и позволяет случайной мысли пробраться в голову: может быть, он проходил тут совсем недавно (или очень-очень давно), может быть, он видел эту же реку и эти же часы на башне точно также отсчитывали время ворчливо и как-то рассерженно даже.

Когда его руки обхватывают ее со спины, Китнисс не вздрагивает - одна из фантазий, что кажется слишком живой, слишком реальной.

– Я знал, что ты найдешь меня, Сойка-пересмешница, - шепчет в ухо такой родной (до прокушенной насквозь губы и разъедающих глаза глупых слез) голос, а губы, все те же губы с привкусом яблок и сахарных кубиков (которыми он так любил кормить лошадей) трогают шею за ухом. И это - как взрыв в голове, разрывающий сознание и мысли на мириады осколков, расщепляющий ее на атомы, на частицы.

– Финник. Финник. Финник.

Прячет мокрое лицо в его воротник, а он гладит по волосам, как и прежде. И прижимает так крепко, почти что до боли.

– Я всегда знал, что ты не забудешь. Я ждал тебя, Китнисс Эвердин. Я знал, что ты вернешься, когда придет время.

Язык будто отнялся. Или пластинку заело. Или перемкнуло в голове. Потому что говорить не получается, лишь шептать его имя рвано и влажно и плавиться от бирюзы его глаз, от легких прикосновений, успокаивающих сорвавшееся с привязи сердце.

– Прости, что так долго.

Вместо ответа сожмет ее крепче, прижмется щекой к щеке. Он больше не даст ей уйти.

========== 11. Гейл/Китнисс ==========

Кондиционеры тихо гудят, а приятная прохлада ласково гладит затылок. Она сбрасывает туфли, откидываясь на стуле, и прикрывает глаза. День почти кончился, но город за окном, сплошь затянутый в бетон, пластик и сверкающий хром, все еще дышит расплавляющей мозги жарой, как тот самый дракон - Смауг, засевший в недрах Одинокой горы.

Дверь почти беззвучно открывается, и Китнисс Эвердин машинально распахивает глаза, натягивая на лицо дежурную улыбку. Взгляд моментально цепляется за букет лохматых ромашек - наивный и трогательный, как и Пит Мелларк, что ходит сюда изо дня в день, бросая жалобные взгляды и грустно вздыхая.