После капитализма. Будущее западной цивилизации

То есть государство само берется трудоустраивать своих граждан за границей. Выпускники институтов прямым ходом отправляются писать код или подносить пробирки в западные научные центры, молодые девки с фигурой — в европейские и американские стрип-бары, без фигуры — в беби-ситтеры, мужички поглупее — убирать мусор в Неваде или Оклахоме и так далее. За зарплатой их, впрочем, следят (благо государство само их трудоустраивает, решает проблемы с визами и пр.). Недостаточно активно присылающих деньги в виде наказания принудительно отзывают на родину. Все это делается в дружеском согласии с правительствами развитых стран, которые, со своей стороны, тоже присматривают, как бы граждане этого замечательного сверхглобализированного государства не осели бы в их не столь глобализованных странах. Разумеется, трудоустройство, перевод денег и прочие дела — все делается через интернет-сервисы. В самом государстве живет только начальство и нетрудоспособная часть населения (получающая пособия за счет тех, кто работает за границей). Молодежи на родине живется плохо, и она мечтает уехать. Нетрудоспособные старики живут вполне прилично, но не очень долго (на территории государства тайно хоронят ядерные отходы, что является третьим источником денежных поступлений). Там построены красивые города с прекрасными хосписами, где можно отдать Богу душу на чистой простыне. Эвтаназия разрешена и поощряется. Государство, имеющее такие интересы (граждане по всему миру— шутка ли!), конечно, входит в максимальное число международных организаций — во все европейские, во все азиатские (куда можно дотянуться) и так далее. В самом центре страны-рекордсмена стоит непременная база НАТО, чтобы «в случае чего» восстановить порядок и благолепие…».

При всем остроумии анализа Константина Крылова стоит отметить, что автор, будучи записным антизападником, считает, что глобализация является исключительно инструментом закабаления неразвитых стран странами более богатыми и, соответственно, по его мнению, «менее глобализованными». Однако вряд ли приходится ожидать, что какое-то государство — и тем более государство развитое — сможет избежать вовлеченности в процесс глобализации, который является действительно глобальным. О том, сколь неосновательны такие надежды, свидетельствует хотя бы история тщетных попыток США и Западной Европы бороться с нелегальной эмиграцией. В упомянутом Крыловым рейтинге самыми глобализованными являются страны развитые и богатые — Ирландия, Швейцария и Швеция. Наконец, стоит отметить, что если все трудящиеся уедут за пределы своих стран, то ведь в какие-то страны они приедут. Следовательно, можно предположить, что на территории «страны-рекордсмена», большинство граждан которой работают за рубежом, в свою очередь, работает большое число уроженцев других стран. Иными словами, в предельно глобализованном мире правилом является ситуация, когда человек работает не в том городе и не в той стране, где он родился. Это правило вытекает хотя бы из того факта, что в предельно глобализованном мире всякий человек вынужден по несколько раз менять место работы, а масштабы циркуляции трудовых ресурсов имеют глобальный характер.

Наконец, стоит обратить внимание, что разрушение стабильной семейной структуры, переход к беспорядочным сексуальным связям или к заведению последовательно нескольких семей (специалисты называют этот образ жизни «серийной полигамией»), превращение нескольких разводов в обязательный элемент любой биографии само по себе не вытекает из требований экономики, поскольку семья не связана с процессом производства напрямую. Однако нестабильность семейных отношений находится, по крайней мере, в замечательном сходстве с нестабильностью экономических структур, и, следовательно, можно сказать, что нестабильная семья соответствует духу той эпохи тотальной мобильности, к которой в настоящее время движется экономика. Кроме того, существует множество косвенных связей между экономикой и другими областями социальной жизни. По крайней мере, можно сказать, что прочности семейных уз отнюдь не способствует растущая территориальная мобильность населения. Вероятность развода, несомненно, возрастает, если интересы карьеры требуют от мужа и жены перемещения по планете по разным маршрутам и даже проживания в разных местах. Сообщения о тех героических отцах семейства, которые еженедельно пролетают сотни или даже тысячи километрах на самолете, чтобы провести с семьей выходные, показывают, что этим честным мужьям явно приходится с трудом идти против «течения», задаваемого мировой экономикой.

Ну а о том, чем развитие принципов «тотальной мобильности» грозит политическим системам и высшим органам власти демократических стран, можно предположить по аналогии, поскольку нечто подобное уже происходит с «демократически» устроенными акционерными обществами.

Еще до того, как мобильность населения приобрела глобальный размах, высокую мобильность и нестабильность приобрели такие феномены, как капитал и собственность. Обращение акций на бирже делает состав собственников компаний крайне нестабильным и позволяет собственникам не чувствовать себя привязанными к конкретным предприятиям. О том, какие «политические» последствия этот факт имеет для западных корпораций, прекрасно разъясняется в мемуарах Алана Гринспена: «На протяжении XIX и в начале XX века акционеры, нередко владеющие контрольным пакетом акций, активно участвовали в управлении американскими компаниями. Они назначали совет директоров, который нанимал генерального директора и других ответственных исполнителей и, как правило, контролировал стратегию компании. Корпоративное управление имело атрибуты демократического представительного правления. Однако в последующие десятилетия произошло распыление собственности, а управленческий и предпринимательский опыт не всегда передавался от учредителей к их потомкам. С развитием финансовых институтов акции стали рассматриваться как объект инвестирования, а не как инструмент, дающий право на участие в управлении. Если акционеру не нравится, как компанией управляют, он просто продает акции. Вмешательство в действия руководства прибыльных компаний стало редкостью. Незаметно контроль над корпоративным управлением перешел от акционеров к генеральному директору» [3] .

3

Гринспен А. Эпоха потрясений: Проблемы и перспективы мировой финансовой системы.

Если провести аналогию между корпорациями и государствами, то можно высказать предположение, что так же, как в корпоративном управлении сегодня усиливается авторитаризм генеральных директоров из-за размывания собственности, так же и в отдаленной перспективе демократическим государствам грозит усиление авторитаризма правительств из-за размывания самого феномена «гражданства». В условиях резкого увеличения мобильности населения и свободной смены гражданства (национального) самая активная часть граждан утрачивает связь с данной страной, превращается в «Граждан мира», «новых кочевников». Термин «новые кочевники» уже применяется к представителям современной западной элиты, однако большие перемены возникнут тогда, когда подобный «сверхмобильный» образ жизни охватит демографически значимые пласты населения. Утративший связь с «Землей», новый кочевник уже не является морально и экономически полноценным «избирателем» — он оказывается лишь «пользователем местной инфраструктуры». Избирателем может быть житель страны, между тем как «новый кочевник» уже перестает быть жителем, он здесь не живет, а гостит, он лишь временный гость, приехавший с данную страну поработать несколько лет, и даже в течение этих несколько лет он, может быть, еженедельно или ежесуточно отбывает в другую страну ночевать (проводить выходные, поводить отпуск). В этих условиях правительство из «представителей народа», из главы общенациональной семьи» превращается в администрацию местной инфраструктуры, то есть, в сущности, в дирекцию гостиницы, где живут гостящие в этой местности вахтовики.

Да, вахтовики имеют право выбирать директора гостиницы, но это лишь формальное право. Конечно, существующие процедуры переизбрания правителей могут даже и в этих условиях уберечь от прямой диктатуры и скрытой монархии, но дело не в этом.

Явления, характерные сегодня для корпоративного управления, являются предсказаниями, во что превратится демократия. По словам Гринспена, если «раньше» (многие десятилетия назад) собственники, недовольные политикой генерального директора, старались вмешаться в управление и сместить директора, то сегодня большинство акционеров просто продают акции. Соответственно, жители «сверхмобильного» общества будущего не станут выходить на демонстрации с требованием отставки президента, а просто поменяют гражданство и уедут (что и делают сегодня самые мобильные и продвинутые граждане, но таких пока меньшинство). В соответствии с этим «плохой» правитель будет опасаться не столько неприятностей, которые ему угрожают по механизмам выборной демократии, сколько «оттока граждан», как сегодня правительства опасаются оттока капиталов. Тем более что в будущем потеря гражданина может означать не только физический его переезд, но и то, что он средствами дистанционной электронной связи просто отменит свою регистрацию в качестве гражданина этой страны и зарегистрируется на другую страну. Так же, как сегодня правительства заботятся об инвестиционной привлекательности, в будущем им придется заботиться о «гражданской привлекательности». Разумеется, такая проблематика существует и сегодня, но в будущем, после резкого увеличения мобильности населения, правительствам придется реально конкурировать за население. И эти силы конкуренции будут важнее и могущественнее сил демократии, особенно когда большую часть населения страны будут составлять туристы, гастарбайтеры и прочие «новые кочевники».

Резюмируя, надо отметить, что главная ошибка Константина Крылова в вышеприведенном отрывке заключается в том, что, по мнению Крылова, несмотря торжество процесса глобализации и перемещения трудящихся по всему миру, сохраняется тесная связь между человеком и его страной — связь, напоминающая таинственную связь угрей с Саргассовым морем. Человек может перемещаться по всему миру, но рождается он в своей стране и умирать возвращается туда же. Между тем, если такое и бывает, то сам факт возможности перемещения делает это состояние временным. Феномен мобильности уже начал «изготовление» нового существа — космополита, не знающего сакральной связи с местом рождения. Перспективы освоения Космоса делают появление этого существа необратимым и необходимым.

Наступление элиты

Важнейшим типом конфликтов для начинающейся на наших глазах комбинаторно-сетевой революции станут противостояния, связанные с желанием всевозможных структур сохранять свою стабильность вопреки требованию времени. Речь идет о самых разных структурах, начиная от крупных компаний, за спасение которых на наших глазах борются правительства многих стран, и заканчивая этническими структурами, то есть народами, разнонаправленное изменение параметров которых создает серьезные опасности для национальной идентичности. Структуры не желают «растворяться» в хаосе постоянно меняющихся комбинаций, что, в частности, может принять форму нежелания «умирать» под влиянием рыночной конкуренции.

Но у этого конфликта есть и милый сердцу левых и левацких сил политический аспект, поскольку, наряду с другими стабильными структурами, доминирование «комбинаторных» отношений должно привести к размыванию истеблишмента — переменчивое море находящихся в свободной конкуренции эфемеров не терпит стабильного правящего класса. Для нарастающей «комбинаторности» общественных отношений «истеблишмент», «элита» есть прежде всего попытка с помощью политических и надконституционных средств зафиксировать определенные производственные отношения. Это, если угодно, определение истеблишмента не исчерпывающее, но актуальное для рассматриваемой нами проблематики. Для самой элиты такая «фиксация» происходит с целью обеспечения господствующих позиций определенным группировкам и кланам. Но для сил, формирующих облик будущего, как раз цели не имеют большого значения, а важен сам принцип «фиксации». В комбинаторном обществе ничего не должно быть зафиксировано, и именно претензия элиты на несменяемость и занятие вполне определенных позиций в обществе и предопределяет революционную ситуацию — ею, быть может, человечество будет занято еще ближайшие век или два.

Радикальность этой революции трудно переоценить: все, что в нашем обществе описывается словом «высокий», любые проявления аристократизма и иерархичности подлежат беспощадному растворению. Высившиеся над социумом как горы фигуры глав государств, правительств, правящих кланов подменяются хаосом взаимодействующих со страшной скоростью микроскопических и недолго существующих временных структур. Перед нами вырисовывается картина общества, о котором только могли мечтать сторонники равенства, общество действительно победившего эгалитаризма, общества, где нет «сильных» и «высоких», где над морем экономических агентов никто не высится, где вместо царского указа, обрушивающегося на подданных с небес, мы имеем взаимодействие с не выделенными никакой харизмой небольшими компаниями, чья деятельность некоторым образом связана с системой регулирования экономики или разработкой каких-то стандартов.

Разумеется, победой радикального эгалитаризма комбинаторное общество может предстать только с нашей сегодняшней точки зрения. Люди не могут не придавать большого значении социальным различиям, и чем менее броскими становятся эти различия, тем острее развивается подмечающее их зрение, тем зорче и неразборчивее становится человеческая зависть. Комбинаторное общество не отрицает ни различий в доходах, ни того, что нахождение в разных частях всемирной сети престижно, или нет. Но, как можно предположить, экстраполируя все происходящее в западной цивилизации, во-первых, ротация лиц, занимающих наиболее престижные места в мировой сети, будет проходить все быстрее, а во-вторых, и сам круг мест, считающихся престижными, будет постоянно меняться.