После конца

Прежде чем я успеваю что-либо сделать, Майлс, качая головой, копается в кармане и высыпает на прилавок пригоршню купюр и мелочи. Отсчитав часть денег, он отдает их женщине, а остаток убирает обратно в карман джинсов, бубня себе под нос что-то типа: "мало того, что водителем нанялся, так еще и плати за нее".

Поблагодарив Мамашу, мы направляемся к выходу. — А ведь знаете, ваши друзья направлялись совсем в другом направлении, — говорит она нам вслед, лукаво прищурив глаза.

Я застываю на полпути к двери.

— Какие друзья? — уточняю я. Мой голос охрип и такое чувство, будто кто-то схватил меня за горло и сжал, что есть силы.

— Мужчины, что останавливались здесь всего полчаса назад. Двое в военной форме, а третий черноволосый с сальной шевелюрой. Он попросил меня позвонить им, если здесь объявится их подруга, у которой контактные линзы со звездой. Сказал, что вы потеряли друг друга, — она достает кусок бумажки с телефонным номером.

— Пожалуйста, не звоните ему, — сиплю я.

Мамаша улыбается и, скомкав листочек, бросает его в белое плетенное мусорное ведро.

— Честно говоря, они не были сильно приветливыми, — говорит она, скрещивая руки на груди, — и вообще, кто я такая, чтобы стоять на пути у первой любви?

После чего женщина берет тряпку и начинает протирать и без того чистый прилавок.

Мы мигом возвращаемся обратно в машину, захлопываем за собой дверцы и пристегиваемся. Майлс поворачивает ключ в замке зажигания, при этом странно на меня поглядывая.

— Что? — спрашиваю я.

— Тебя преследуют, — говорит он.

Я щурюсь:

— А ты думал, что я все сочинила?

Внезапно он настораживается. В его глазах появляется странный блеск. Испуганный блеск.

— Ты думал, что я сошла с ума, — говорю я, не в силах сдержать ухмылку, расползающуюся по губам. Майлс отводит взгляд. — Ха! — я смеюсь, пораженно качая головой. Скажи людям правду и тебя сочтут умалишенной. Хотя, возможно, в моем случае, так даже лучше, чем, если бы он поверил всему, что я говорила.

Майлс думает, что я смеюсь над ним, и в мгновение ока превращается из напуганного в разъяренного. Раскрасневшись, он жмет на газ и машину выносит на дорогу. Мне хочется схватиться за приборную панель, но тогда он точно будет надо мной смеяться, поэтому я напрягаю ноги и сосредотачиваюсь на том, чтобы не пролить кофе.

Мы на полном ходу несемся в сторону Якимы, и я кормлю птицу крошками своего черничного маффина. Майлс даже не притронулся к еде, хотя выпил свой кофе за пару глотков. Я, делая пару небольших глотков, морщусь и ставлю свой под сиденье. Я привыкла к цикорию, этот напиток для меня уж слишком безвкусный.

— Парни, что тебя преследуют… они опасны? — наконец спрашивает Майлс.

— Ну, раньше бы я сказала, что Уит и мухи не обидит. Но из того, что мне здесь рассказал По…

— По? — перебивает Майлс.

— Ворон, — поясняю я.

— Ты к птице по имени обращаешься? — в голосе Майлса проскакивают нотки истерики.

Еще один повод для него считать меня ненормальной, — думаю я. И в который раз задаюсь вопросом: а может оно и лучше?

— На Аляске мы называли всех животных в честь писателей. Эту традицию учредил наш учитель Деннис. И я подумала, что поскольку у Эдгара Аллана По есть стих про ворона…

— Ага, спасибо…что просветила, — огрызается Майлс. Он багровеет, но глубоко вдохнув, немного успокаиваться.

— Ладно, во-первых, мы не берем ворона с собой. Так что не надо давать ему имя. Я не повезу тебя, куда бы там мы не ехали, с диким животным на заднем сидении.

— Он не дикий, — возражаю я.

— Он там еще не нагадил мне на футболку? — спрашивает Майлс, морща нос и всем видом показывая, что не очень-то и хочет узнать ответ.

— Птицы не гадят под себя. Они бы не сидели на своем помете. И, если ты не заметил, а ты, конечно же, не заметил, ты… — я подбираю подходящее оскорбление, — городская цаца, все птицы — чистюли!

Не знаю, почему взялась так рьяно заступаться за По, но я просто не могу не поправить Майлса в его вопиющем заблуждении.

— Во-вторых, — продолжает Майлс, игнорируя мой довод, — не так давно ты подтвердила мое устоявшееся убеждение, что птицы не разговаривают. Теперь же утверждаешь, что По, — он делает паузу, — не могу поверить, что назвал его так…эта птица что-то тебе сказала.

— Мне не следовало говорить "рассказал". Правильнее будет, "показал".

— А в этом есть большая разница?

Некоторое время я просто сижу и дуюсь на Майлса за его сарказм, жалея, что прислушалась к совету Фрэнки и рассказала ему правду. Но затем он спрашивает:

— И в-третьих, кто такой Уит?

Я должна ему рассказать. «Оракулы никогда не ошибаются — ошибочными могут быть только наши толкования их пророчеств» — вспоминаю я наставления Уита.

— Уиттиер Грейвз — мой наставник. Я знаю, что он преследует меня вместе с теми бандитами, или кто там они, потому что он прислал мне записку, привязанную к лапке По, и я… — как же это объяснить? — подключилась к памяти По, чтобы увидеть все, что видел он. Тем не менее, мы не в Нарнии. Животные не разговаривают. По, умостившись на заднем сидении, не слушает наши разговоры и не обдумывает их в своем маленьком вороньем мозгу. Но все-таки, если он вернется к Уиту, что возможно, если тот его призовет, Уит может, так же как и я, увидеть, где мы.

Минуты три Майлс со сжатыми губами молчит, нервно вцепившись в руль.

— Хорошо, кое-что из того, что ты сказала, я понял, — наконец говорит он, — и то, что птица остается с нами, тревожит меня меньше всего.

— Только пока мы не оторвемся от Уита, — успокаиваю я его.

— Не то чтобы это меня совсем не тревожило, — исправляется Майлс, — просто тревожит меньше остального. Потому что следующим пунктом в моем списке оснований для беспокойства является твое заявление, что этот парень Уит, который когда-то был твоим наставником, а сейчас преследует тебя, может отследить птицу.

Я киваю. — Да.

— Хорошо, — продолжает Майлс. — Так значит, ворон вроде как почтовый голубь? Все же, я думаю, что это натасканный Уитом посыльный, а не первая попавшаяся в лесу птица.

— Вообще-то, Уит…

Майлс поднимает руку, перебивая меня.

— Но самое тревожное то, что ты говоришь, будто подключилась к памяти птицы, чтобы чего-то там увидеть. Так вот, я вырос не в кочевой общине среди лесной глуши Аляски. И большинству моих знакомых крайне тяжело было бы поверить, что ты не…ну не знаю… не рехнулась.