После Куликовской битвы

Вышеизложенное объяснение содержания записи л. 40 Троицкого Стихираря, при всей его кажущейся логичности, вызывает ряд вопросов.

Безусловно соглашаясь с идентификацией «Симоновского» с игуменом Федором, равно как и с официальным характером миссии последнего в Рязань (к вышесказанному можно прибавить, что Федор Симоновский в 1380 г. был еще и духовником великого князя [940] ), все-таки остается неясным, от чьего имени он мог действовать и к кому ездил. 21 сентября 1380 г. в Москве не было не только Дмитрия Ивановича, но, и, вопреки мнению Н. В. Шлякова, митрополита Киприана [941] . Что же касается цели поездки, Рязани, то ранние летописные рассказы о Куликовской битве повествуют о бегстве Олега Ивановича за пределы собственных владений сразу после поражения татар в Куликовской битве [942] . Следовательно, если это так, то неясно, с одной стороны, кто в Москве уполномочил преп. Сергия на посылку келаря и, с другой стороны, с кем Илья мог встречаться в Рязани.

940

Подробнее см. гл 3 настоящего издания.

941

Кучкин В. А. Был ли митрополит Киприан в 1380 г. в Москве? С. 258–275.

942

Памятники Куликовского цикла. С. 10, 41.

Кроме того, И. В. Шляков не уточнил, что за «Летву… с агаряны», «весть» о возможном нападении которых дошли в Троицу, имеет в виду автор записи в Троицком Стихираре. Всего двумя неделями ранее «агаряне» как будто бы были наголову разбиты на Куликовом поле армией московского князя Дмитрия Ивановича и его союзников, а «Летва», несмотря на союзнические отношения с Мамаем, так и не дошла до места битвы.

Наконец, совершенно не очевидно, что миссия Ильи в Рязань была прямо связана с «вестью» о литовцах и татарах – мнение И. В. Шлякова скорее надо рассматривать как вероятное, но не очевидное. Известия о событиях в монастыре 21 сентября всего лишь соседствуют, соединившись в единый блок по воле переписчика Троицкого Стихираря, но необязательно вытекая одно из другого. Во всяком случае, доставка вести о «Летве… с агаряны» в Троицкий монастырь не приписывается ни «Симоновскому», ни Исакию. Точно также совершенно неясно, имела ли запись в виду совместный поход «Летвы… с агаряны» или две различные военные акции, повторимся, дошедшие в монастырь только в виде слуха, не более.

Противоречия в построениях И. В. Шлякова (но не все) попытался разрешить В. А. Кучкин. Исследователь предположил, что дошедшая в монастырь «весть» о «Летве с агаряны» имела в виду действия Мамая после поражения в Куликовской битве.

Действительно, ранние летописные рассказы о битве сообщают, что сразу после разгрома 8 сентября 1380 г. на Куликовом поле темник как будто бы планировал новый, так и не состоявшийся, поход на Русь. Что же до троицкого келаря, отправившегося в Рязань, то целью его визита была встреча не с великим князем, а с рязанскими боярами, потому что Олег Иванович в это время находился у Мамая, собиравшегося вновь напасть на Русь, на этот раз с литовцами [943] .

943

Кучкин В. А. Договорные грамоты московских князей XIV в. С. 262.

Как представляется, и в этих построениях есть ряд досадных нестыковок. Во-первых, если верить записи, то согласно «вести», дошедшей в Троицкий монастырь 21 сентября 1380 г., ожидалось едва ли не совместное нашествие литовцев и татар. Но ранние летописные рассказы о событиях, последовавших за Куликовской битвой, не упоминают «Литвы» вообще и говорят только о планах Мамая. После разгрома на Дону темник «не во мнозе убежа… и паки… собра остаточную свою силу еще восхоте изгономъ ити на Русь», однако планам этим не суждено было сбыться: «и се приде к нему весть, что идетъ на него некыи царь… именемъ Токтамышъ», против которого, отложив план набега на Русь, Мамай и выступил «с тою ратин» [944] .

944

Памятники Куликовского цикла. С. 41, 81–82.

Во-вторых, если верить тому же летописному рассказу, Мамай готовил не просто новый поход на Русь, а «изгон» т. е. неожиданное нападение, что вполне логично – летописи подчеркивают, что в распоряжении темника находилась всего лишь «остаточная сила» Орды, основная же полегла на Куликовом поле, и вряд ли новый масштабный поход на Русь был в принципе осуществим.

Какие меры секретности, дабы «весть» о подготовке «изгона» не дошла до Руси, предпринимались в таких случаях ханами, хорошо известно по Повести о нашествии Тохтамыша на Москву в 1382 г., когда они дали ожидаемый результат [945] . Между тем, даже в удаленной на сорок верст от Москвы Троице 21 сентября 1380 г., если верить записи, уже знали о планах Мамая. Кстати, ни о каком участии «Летвы» в планировавшемся «изгоне» летописи не сообщают, хотя запись Троицкого Стихираря гласит, что «грядет» не Мамай, а «Летва с агаряны», отдавая в этом союзе Ягайло едва ли не пальму первенства.

945

«И того лета царь Тахтамыш… поиде изгономъ на великого князя Дмитриа Ивановича… Ведяще же рать внезапу из невести…злохитриемъ – не дающи вести преди себе, да не услышано будет на Руси устремление его» (Памятники литературы Древней Руси. XIV – середина XV вв. М., 1981. С. 190.).

Как помним, куда из Рязани после Куликовской битвы бежал Олег Иванович, ранние летописи не сообщают. Вероятность того, что рязанский князь скрылся из своей столицы во время похода Мамая, достаточно велика, и это был далеко не первый случай такого бегства Олега Ивановича. Между 1365 г., когда в летописи отмечено первое бегство князя из столицы в связи нрападением татар, и 1402 г., годом смерти рязанского князя, последний, в случае опасности, ордынской, литовской и московской, не менее одиннадцати раз куда-то бежал из Переяславля-Рязанского [946] , но летописи ни разу не сообщают, где князь скрывался. В то же время пребывание рязанского князя после разгрома татар на Дону в стане ордынского темника, как предположил В. А. Кучкин, вряд ли возможно. Еще М. М. Щербатов справедливо замечал, что «должны мы по его поступку с татарами заключить, которым он обещанной им помощи не дал (Олег Иванович так и не явился на Куликово поле. – А. Л.), что он не мог… к сему народу бежать» [947] . Так что, в любом случае, 21 сентября 1380 г. Олега Ивановича в Рязани не было.

946

Селезнев Ю. В. Русско-ордынские конфликты XIII–XV вв. С. 80, 83, 92, 99, 102. 105–108, 110, 116; ПСРЛ. Т. 15. Стб. 146; Там же. Т. 25. С. 227.

947

Щербатов М. М. История Российская от древнейших времен. Т. 4. Ч. 1. М., 1781. С.171.

Таким образом, безусловно указывая на время Куликовской битвы, записи содержат ряд противоречий, заставляющих усомниться в том, что они, равно как и Троицкий Стихирарь, относятся к сентябрю 1380 г.

Не испытывая, повторимся, как и И. В. Шляков, сомнений в идентичности «Симоновского» и Федора Симоновского, рассмотрим вопрос о датировке рукописи и записей исходя из того, что известно о биографии племянника преп. Сергия.

Хронологические рамки возможных приездов Федора Симоновского в Троицкий монастырь легко высчитываются, и это могли быть периоды либо между 1378 (первый год игуменства Федора «на Симонове») и 1381 гг., либо 1383–1385 гг.: в 1382 г. игумен провел в Царьграде, туда же отправился «о устроении дел церковных» в 1386 г, вернувшись на Русь только в 1390, причем уже в сане ростовского архиепископа, «ему же дасть патриархъ в Цариграде архиепископьство» [948] . Исходя из выше изложенного, крайней датой переписки Троицкого Стихираря можно считать 1386 г. время до отъезда игумена Федора, скорее всего отбывшего в Царьград не ранее весны.

948

ПСРЛ. Т. 15. Стб. 148, 150, 152.

Возвращаясь к датировке событий, имевших место в Троице в пятницу 21 сентября, констатируем, что с одной стороны существуют хронологические данные для отнесения их к 1380 г. и, с другой стороны, содержательная сторона записи противоречит отнесению этих событий к месяцу Куликовской битвы, сентябрю именно 1380 г. Чисто исторические обстоятельства как представляется, безусловно связывая записи с эпохой Куликовской битвы, а не началом XV в., указывают, тем не менее, не на 1380, а на 1381 г.

Начнем с «Летвы с агаряны». «Вести» о литовцах и татарах зафиксированы в русских летописях в 1381 г. но при этом никак не связаны между собою.

Летом этого года Тохтамыш «пославъ своего посла къ великому князю Дмитрию Ивановичю… царевича Ахтозю, а с нимъ дружину 700 татаринов». Татары дошли, однако, только до Нижнего Новгорода, откуда «возвратися вспять, а на Москву не дръзнулъ ити» [949] . «Посол», как полагает А. А. Горский, шел на Русь для получения «выхода» [950] , однако бросается в глаза внушительный военный отряд, сопровождавший «царевича», семьсот человек. Известно, что несколькими годами ранее те же нижегородцы разгромили «послов Мамаевых» во главе с неким Сарайкой, «а съ ними татаръ тысящу» [951] . Судя по всему, мирный характер миссий, сопровождавшихся столь многочисленными воинскими силами, изначально вызывал у нижегородцев серьезные сомнения [952] . К тому же татар в 1381 г. возглавлял, как при набегах, «царевич» (Сарайка был просто «стареишина ихъ»). По-видимому «царевич» «не дързну» т. е. просто не рискнул двигаться дальше Нижнего Новгорода, слух же о том, что «грядут агаряны» мог быть зафиксирован в Троицком Стихираре.

949

ПСРЛ. Т. 15. Стб. 141–142.

950

Горский А. А. Москва и Орда. С. 100–102.

951

ПСРЛ. Т. 15. Стб. 106.

952

Ср. например число участников сражения под Суздалем 7 июня 1443 г., в котором татарами был пленен великий князь московский Василий Васильевич: 3,5 тысячи татар летописец оценивает как «множество много» (ПСРЛ. Т.25. С. 262–263).

Что же до «Летвы», то «тое же осени» 1381 г. князь Свидригайло Ольгердович безуспешно осаждал Полоцк, рассказ о чем попал в московский летописный свод конца XV в. [953] Это, казалось бы, далекое от Москвы событие, тем не менее, было актуально в для Руси в связи с тем, что полоцкий князь Андрей Ольгердович, старший сын великого князя литовского, по кончине отца, ущемленный в наследственных правах Ягайло, с 1377 г. служил Москве. В 1381 в Полоцк, до этого управлявшийся самим Ягайло, литовский князь безуспешно попытался посадить одного из своих братьев [954] . Возможно, слухи о грядущих военных действиях имели в виду именно эти события вокруг Полоцка, явно небезразличные для его наследственного владельца, героя Куликовской битвы, служившего в этот момент московскому князю.

953

Ср. например число участников сражения под Суздалем 7 июня 1443 г., в котором татарами был пленен великий князь московский Василий Васильевич: 3,5 тысячи татар летописец оценивает как «множество много» (ПСРЛ. Т.25. С.206.

954

Кузьмин А. В. Родословная князя Дмитрия Мхайловича Боброк-Волынского // Дмитрий Донской и эпоха возрождения Руси. События, памятники, традиции. Тула, 2001. С. 118–119.

Если принять 21 сентября 1381 г. как дату записи, становится объяснимым и то, кто отправил «Симоновского» в Троицу к преп. Сергию – это, несомненно, великий князь московский, духовный сын игумена Федора.

1381 г. актуален и с точки зрения наличия в записях Троицкого Стихираря имени Тохтамыша. Как поминим, о появлении в Орде нового хана на Руси стало известно только в исходе 1380 г. Надо сказать, что, внешне выразив покорность новому царю посылкой «даров», Дмитрий Иванович отправил своих киличеев в Орду гораздо позже прочих князей. Рогожский летописец, во всяком случае, сообщает, что если прочие «князи… Рустии» направили «коиждо своихъ киличеевъ со многими дары ко царю Тохтомышу» вскоре по получении известия из Орды о его «воцарении», зимой 1380 и весной 1381 гг., то московский князь сделал это только «на ту же осень» 1381 г., отпустив к Тохтамышу «своихъ киличеевъ Толбугу да Мокшея…. съ дары и съ поминкы» [955] . Возможно, имя Тохтамыша попало в число записей Троицкого Стихираря именно в связи с этой поездкой первых официальных представителей московского князя к новому «царю».

955

ПСРЛ. Т. 15. Стб. 142. В летописи это известие следует сразу же за сообщением о посылке Федора Симоновского в Киев за митрополитом Киприаном, имевшем место в исходе зимы 1381 г. О времени поездки «Симоновского» см.: Кучкин В. А. Был ли митрополит Киприан в 1380 г. в Москве? С. 260.