После Куликовской битвы
Шрифт:
Другая важная сторона взаимоотношений духовника со своими «чадами духовными» заключается в том, что «отец духовный» мирянину положен один, и в каждый конкретный момент своей земной жизни православный знал единственного духовного отца. Случаи существования у мирянина одновременно нескольких духовников, чтобы по собственному произволу можно было бы исповедоваться и причащаться то у одного, то у другого, исследователям древнерусской покаяльной дисциплины неизвестны [289] . Столь же невозможна и произвольная смена духовника по желанию мирянина: «а что… которого отца… сын духовный… отходит к другому, и другой того примет, и…сам той священник запрещение примет, от священства воздержится… а приятый сын к первому отцю да приходит»: «оставляти отца своего духовного… и ко иному же отходити – не годится их (духовных детей. – А. Л.) приимати» [290] . Таким образом, «идеальный духовный отец несменяем, самостоятельно и свободно выбрав его себе, верующий не имел уже права также свободно и беспрепятственно его оставить… Разлучала покаяльных детей с отцом только смерть» [291] .
289
Смирнов С. Древнерусский духовник. Исследование из истории церковного быта. М., 1913. С. 60–61.
290
Памятники древнерусского канонического права. Стб. 429–430. Грамота митрополита Фотия псковскому духовенству 1422 или 1425 гг.; Стб. 259. Ответы митрополита Киприана игумену
291
Смирнов С. Древнерусский духовник. С. 50.
В то же время в жизни любого человека могут появиться обстоятельства, в связи с которыми смена духовника или даже появление нового при здравствующем первом делается необходимой. Среди таких «вин» одной из самых распространенных, не считая, понятно, кончины духовного отца, была долгая разлука его с покаяльной семьей, которую на время отлучки надо было обязательно перепоручить другому духовнику [292] .
Существовали и иные житейские обстоятельства, невольно увеличивавшие число здравствующих «отцев духовных» у одного мирянина. Так, принятие последним на смертном одре пострига вело к тому, что прежний духовник, если он был из «бельцов», вынужденно в последнюю минуту уступал место духовнику из монахов, который принимал исповедь и причащал умирающего. В момент кончины «отец духовныи» мог по каким-то причинам не иметь возможности исповедать и причастить своего «сына духовного», что делало какое-нибудь другое духовное лицо, и т. п. Именно подобными причинами С. И. Смирнов объяснял наличие подписей нескольких «отцев духовных» под княжескими духовными грамотами [293] .
292
Смирнов С. 49–50, 52–53, 58–59; Корогодина М. В. Исповедь в России в XIV–XIX вв. Исследование и тексты. СПб., 2006. С. 276–277.
293
Смирнов С. Древнерусский духовник. С. 56–57, 59.
Возвращаясь к вопросу о взаимоотношениях преп. Сергия и великого князя Дмитрия Ивановича, отметим, то в историографии бытует мнение, что духовником великого князя преп. Сергий был уже в 70-х гг. XIV в. и, естественно, оставался им в год победного сражения на Куликовом поле.
К первой половине 70-х гг. вхождение великого князя в покаяльную семью преп. Сергия относит В. А. Кучкин, связываюший его со временем установления суверенитета над Радонежской волостью князя Владимира Андреевича, двоюродного брата и соправителя Дмитрия Ивановича, в уделе которого Троицкий монастырь теперь находился [294] . При всей очевидной, в том числе и идейной близости двоюродных братьев, это все-таки не более чем предположение. Что преп. Сергий был духовником серпуховского князя, хорошо известно [295] , однако автоматически переносить эти особые отношения троицкого игумена и радонежского вотчича на его московского двоюродного брата особых оснований нет.
294
Кучкин В. А. Сергий Радонежский и «Филофеевский крест» С. 19; Он же. Сергий Радонежский и борьба за митрополичью кафедру всея Руси в 70-е – 80-е гг. XIV в. // Культура славян и Русь. М., 1998. С. 354, 359; Мазуров А. Б., Никандров А. Ю. Русский удел эпохи создания единого государства. С. 191.
295
Мазуров А. Б., Никандров А. Ю. Указ. соч. С. 190–192.
Ко второй половине 70-х гг. отнес принятие на себя преп. Сергием обязанностей великокняжеского духовника Б. М. Клосс, полагающий, что это произошло не позднее 1378 г., ссылаясь на одно из посланий Киприана, в котором митрополит «обращается к Сергию и его племяннику Федору как к духовным отцам великого князя» [296] .
На самом деле, посланий таких два, от 3 и 23 июня, и в первом Киприан обращается к адресатам как к «возлюбленным сыном нашего смирения, преподобным игуменом Сергию и Федору», во втором же как к «честному старцю игумену Сергию и игумену Федору и аще кто ин единомудрен с вами» [297] .
296
Клосс Б. М. Избранные труды. Т. 1. С. 35.
297
Прохоров Г. М. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Повесть о Митяе. С. 397–398.
В тексте, во-первых, ни слова не говорится о духовничестве обоих игуменов, а Киприан адресуется к ним как к тем, кто имеет доступ к великому князю, причем круг последних и, соответственно, адресатов второго послания («кто ин») не исчерпывается только именами преп. Сергия и Федора Симоновского. Во-вторых, великий князь в любом случае не мог одновременно исповедоваться и у того, и у другого игумена. В-третьих же, имя «отца духовного» Дмитрия Ивановича в 1378 г. хорошо известно – им был архимандрит кремлевского Спасского монастыря Михаил-Митяй, на что в свое время уже обратили внимание рецензенты книги Б. М. Клосса [298] .
298
Бобров А. Г., Прохоров Г. М., Семячко С. А. Имитация науки. О книге Б. М. Клосса «Избранные труды. Том 1. Житие Сергия Радонежского. Рукописная традиция. Жизнь и чудеса. Тексты» // ТОДРЛ. Т. 53. СПб., 2003. С. 421.
При этом преп. Сергий Радонежский с какого-то момента действительно был выбран великим князем московским Дмитрием Ивановичем в «отцы духовные», единственное документальное доказательство чему относится только к 1389 г., последнему году жизни героя Куликовской битвы. Вторую духовную грамоту в мае этого года московский князь «писал… перед своими отци: передъ игуменомъ перед Сергиемъ, перед игуменом передъ Савастьяном» [299] , однако и это свидетельство не получило в историографии единодушного толкования. Архимандрит Леонид (Кавелин), на основании духовной 1389 г. внес преп. Сергия в число великокняжеских духовников [300] , а С. И. Смирнов и А. А. Булычев, наоборот, усомнились в этом, сославшись на отсутствие в той же духовной при слове «отци» прилагательного «духовные» [301] и сочтя обоих игуменов просто послухами духовного звания, присутствовавшими при составлении завещания.
299
ДДГ. С. 36.
300
Леонид, архимандрит. Духовники великих князей и царей Московских и всея России //ЧОИДР. 1876. Кн. 1. С. 216–218.
301
Смирнов С. Древнерусский духовник. С. 9, 246; Булычев А. А. Из истории русско-греческих церковных и культурных взаимоотношений 2-й пол. XIV столетия (судьба свт. Дионисия Суздальского) // Вестник церковной истории. 2006. № 4. С. 97.
Представляется, что в данном случае скептицизм уважаемых историков неоправдан. Во-первых, тот же С. И. Смирнов приводит неоднократные случаи употребления в юридических документах русского средневековья усеченного «отец» вместо «отец духовный» [302] . Во-вторых, в великокняжеских
духовных грамотах среди послухов всегда присутствуют лица духовного звания, среди которых четко различаются две группы «отци», как правило иерархи высокого ранга, и «отци духовные», собственно духовники [303] . При этом не известна ни одна великокняжеская или княжеская духовная, в которой среди послухов присутствовали бы только «отци», и не было бы «отца» или «отцев духовных» и, наоборот, подписанные только духовниками завещания могли обходиться и без свидетельствований «отцевъ» [304] .302
Смирнов С. Древнерусский духовник. С. 9.
303
См. например: «А сю грамоту писал… перед своими отци, перед владыкою володимерьским… Олексеемъ, перед владыкою переславскимъ Офонасеемъ, перед владыкою коломеньскимъ Офонасьемъ, перед архимандритомъ Петромъ, перед архимандритомъ… Филимономъ, перед своим отцем душевнымъ попомъ Евсеемъ» (ДДГ. С. 14). Только в духовных грамотах великого князя московского Василия Дмитриевича круг послухов ограничен исключительно светскими лицами и ни «отци», ни «отци духовные» среди них не значатся. При этом все три документа, единственный известный пример, свидетельствованы собственноручной подписью главы русской православной церкви, митрополита Фотия (ДДГ. С. 57, 59, 62).
304
ДДГ. С. 17, 19, 178, 277, 304, 308, 311.
Завещание московского князя в мае 1389 г. свидетельствовали всего два духовных лица, причем не епископского ранга, а настоятели монастырей, игумены Сергий и Севастьян, поэтому логичным кажется видеть в них именно великокняжеских духовников, а не послухов духовного звания. О возможных причинах появления в духовной грамоте имени второго «отца» речь пойдет ниже.
Возвращаясь к взаимоотношениям Дмитрия Ивановича и преп. Сергия Радонежского и чтобы точнее попытаться определить время включения великого князя в покаяльную семью преп. Сергия, необходимо проследить последовательность смены «отпев духовных» героя Куликовской битвы.
Имя первого известного источникам (но, естественно, не первого вообще) духовника Дмитрия Ивановича хорошо известно. Им был великокняжеский фаворит, архимандрит кремлевского Спасского на Бору монастыря Михаил-Митяй. «Единъ коломенскихъ попъ» т. е. изначально простой приходской священник одного из храмов Коломны «избран бысть изволениемъ великого князя во отчъство и в печатникы и бысть… отецъ духовныи князю великому и всемъ бояромъ стареишимъ, но и печатникъ, юже на собе ношаше печать князя великаго» [305] .
305
ПСРЛ. Т. 15. Стб. 125.
Г. М. Прохоров полагает, и справедливо, что знакомство столь несхожих в социальном отношении людей, да еще живших в разных городах, скорее всего, имело место в 1366 г., во время венчания Дмитрия Ивановича и суздальско-нижегородской княжны Евдокии Дмитриевны, поскольку «свадьба бе на Коломне», но вряд ли можно согласиться с мнением автора, что тогда же Митяй стал и великокняжеским духовником [306] . Как помним, последний одновременно выполнял еще и обязанности печатника. Императорскими печатниками в Византии были лица духовного звания, и такого рода примеры известны и на Руси [307] . Печатники из духовенства, более того, как и Митяй, из духовников у русских князей, судя по всему, вплоть до конца XV в. не были такой уж редкостью [308] . Важно подчеркнуть, что должность печатника предполагала постоянное присутствие ответственного за «запечатывание» документов лица, в данном случае Митяя, при дворе суверена. В XVI–XVII вв. в царские печатники назначались уже не духовные, а исключительно светские чины государева двора, либо думные дворяне, либо думные посольские дьяки, но и они носили доверенную им печать, как некогда, по словам летописи, Митяй, «на собе» то есть на шее (отсюда и расхожее название такой печати, «воротная», происходящее от слова «ворот» т. е. «воротник»). Причем царские печатники обязаны были хранить царскую печать не в государевой казне, а в собственном «дому» [309] .
306
Прохоров Г. М. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. С. 97–98. Прим. 34; Он же. Митяй. Повесть о Митяе // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1989. Вып. 2. Вторая половина XIV–XVI вв. Ч. 2. С. 117, 252. Летописный рассказ указывает только место проведения свадьбы, ничего не сообщая о собственно венчании. Если оно, что, памятуя статус новобрачных, было бы логично, имело место, как считает А. Б. Мазуров, в кафедральном соборе Коломны (Мазуров А. Б. Средневековая Коломна в XIV – первой трети XVI вв. С. 234), то вряд ли Дмитрия Ивановича и Евдокию Дмитриевну в этом случае венчал бы простой приходской священник Митяй, а не коломенский епископ. Скорее всего, из этикетных соображений, дабы соблюсти «честь» обоих сторон, венчание проводили в одном из приходских храмов города, точно так же, как для торжеств была выбрана не столица удела жениха, а пограничная московская Коломна, расположенная посередине речного пути от Москвы к Нижнему Новгороду.
307
Будущий митрополит киевский Кирилл II, например, являлся печатником галицкого князя Даниила Романовича, будучи лицом духовным (Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 263). Недавно высказаны возражения против принадлежности печатника Кирилла к духовному званию: Толочко П. П. Канцлер, митрополит и летописец: действительно ли митрополит Кирилл был печатником Даниила Романовича? // Сословия, институты и государственная власть в России. Средние века и Раннее новое время. Сб. статей памяти акад. Л. В. Черепнина. М., 2010. С. 345.
308
Ср.: «А… велел еси подписати (духовную грамоту. – А. Л.) духовнику своему Ивану печатнику» (ДДГ. С. 311), «а запечатал сю духовную отецъ мои духовнои попъ Иванъ» (Там же. С. 521). Сохранился формуляр послания 1485 г. неизвестного по имени дьяка духовнику Ивана III, одновременно являвшемуся печатником и самого великого князя, и его сына, Ивана Ивановича Молодого (Русский феодальный архив. Вып. 2. М., 1987. С. 264).
309
Подробнее: Лаврентьев А. В. Царевич – царь – цесарь. Лжедмитрий I, его государственные печати, наградные знаки и медали. 1604–1606 гг. СПб., 2001. С. 33.
Так что быть печатником Дмитрия Ивановича для жившего вдалеке от Москвы «коломенского попа» было нереально, но реально для архимандрита кремлевского Спасского монастыря и великокняжеского духовника. «Отцем духовным» великого князя Дмитрия Ивановича Митяй стал десять лет спустя после коломенской свадьбы, одновременно с принятием пострига и рукоположением в спасские архимандриты, зимой-осенью 1376 г. [310]
После кончины в феврале 1378 г. митрополита Алексея великокняжеский духовник, при полной поддержке самого великого князя и в ситуации, когда права ранее уже поставленного в Константинополе в митрополиты Киприана Дмитрием Ивановичем не были признаны, а сам Киприан так и не смог попасть в Москву, вынужденно живя в Киеве, попытался сам поставиться на московскую митрополию. Однако планам эти не суждено было сбыться: Митяй умер во время поездки в Константинополь, где должен был быть рукоположен в сан патриархом, в сентябре 1379 г. [311]
310
Кучкин В. А. Сергий Радонежский и борьба за митрополичью кафедру всея Руси в 70-80-е гг. XIV. С. 357 (сентябрь); Прохоров Г. М. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. С. 99 (февраль-апрель).
311
О дате кончины Митяя: Прохоров Г. М. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. С. 166, 191.