После Куликовской битвы
Шрифт:
Как видим, целью свидания Дмитрия Ивановича с преп. Сергием Житие называет просьбу великого князя о молитве, обычную и естественную для православного мирянина [268] , а ответом на нее преподобного старца предсказание игуменом Сергием победы московской дружине и здравия будущему победителю Мамая и герою Куликовской битвы, вроде бы впрямую с молитвой не связанного.
В историографии, кроме безоговорочного принятия житийного рассказа, существует как радикальное отрицание факта встречи [269] , так и опыт иного истолкования текста. В житийном изложении отсутствуют имя «князя великого» и дата посещения им монастыря. Если первое сомнений не вызывает – «княземъ великимъ» мог быть только Дмитрий Иванович Московский – то год приезда его в обитель к преп. Сергию, в историографии всегда соотносившегося с Куликовской битвой 1380 г., был подвергнут сомнению.
268
Митрополит Алексей, перечисляя просьбу духовенству о молитве, среди прочих обязанностей православного христианина («а священников и монахов любите и просите молитвы их»), определенно не имеет в виду никакого политического подтекста. Подробнее: Валъденберг В. Е. Древнерусское учение о пределах царской власти. Очерки русской
269
Тихомиров М. Н. Куликовская битва 1380 г. // Повести о Куликовской битве. М., 1959.
C. 346; Егоров В. Л. Пересвет и Ослябя // ВИ. 1985.№ 9.
B. А. Кучкин обратил внимание на то, что над Мамаевой ордой московский князь одержал две победы, не только в 1380 г. на Куликовом поле, но и при Воже в 1378 г. В сочетании с другими доводами это делает возможным, по мнению исследователя, датировать свидание князя и игумена в Троице не 1380, а 1378 г. [270] При этом самого факта поездки великого князя в Троицу В. А. Кучкин не отрицает.
Свидание князя Дмитрия Ивановича Московского и игумена Сергия не нашло отражения ни в старейшем произведении Куликовского цикла, Задонщине, ни в самом раннем летописном тексте, повествующем о Куликовской битве, читающемся в Рогожском летописце и Симеоновской летописи. Однако рассказ о сражении, включенный в летописи, восходящие к Новгородско-Софийскому своду, содержит известие о получении великим князем на Куликовом поле накануне сражения грамоты преп. Сергия «благословелная… ему битися с татары» [271] . В. А. Кучкин, впрочем, допускает возможность «литературного происхождения» эпизода с грамотой, связывая его появление в летописном тексте с творчеством составителей Новгородско-Софийского свода 30-х гг. XV в. [272] Так или наче, но именно здесь впервые возникает мотив благословения троицким игуменом великого князя на битву с Мамаем.
270
Кучкин В. А. Свидание перед походом на Дон или Вожу // Наука и религия. 1987.
№ 7. С. 52–53; Он же. О роли Сергия Радонежского в подготовке Куликовской битвы // Вопросы научного атеизма. Т. 37. Православие в истории России. М., 1988. С. 110–116. У этой точки зрения есть и свои сторонники: Зеленокоренной А. М. Некоторые аспекты кануна Куликовскоц битвы // Сб. РИО. № 10 (158). М., 2006. С. 469–473.
271
Памятники Куликовского цикла. С. 34, 71.
272
Памятники Куликовского цикла. С. 56.
Соединенные в единое повествование, обе темы, житийный рассказ о поездке великого князя в Троицу и летописное получение им грамоты с благословением преп. Сергия накануне сражения 8 сентября 1380 г., попали в литературное сочинение, посвященное сражению, причем в самое позднее по времени происхождения, Сказание о Мамаевом побоище, памятник, относящийся к началу XVI в. [273] , где превратились в большой и связный беллетристический текст, с ремарками, диалогами и множеством мелких деталей [274] . Основным содержанием его стало благословение троицким игуменом московского князя на битву с Мамаем [275] , с тех пор ставшее, в глазах потомков, основной целью поездки Дмитрия Ивановича к преп. Сергию это известно, как заметил К. А. Аверьянов, «уже из школьных учебников» [276] .
273
Памятники Куликовского цикла. С. 134.
274
Памятники Куликовского цикла. С. 149–152, 231–232.
275
Памятники Куликовского цикла. С. 150, 231.
276
Аверьянов К. А. Сергий Радонежский. Личность и эпоха. М., 2006. С. 295.
Успех борьбы за свержение ордынского ига прямо зависел от степени единства русских земель и княжеств. Центром притяжения в объединительном процессе выступила Москва, и имя преп. Сергия прямо ассоциируется с объединительной политикой московских князей. Однако относительно и этого сюжета количество реальных фактов из биографии троицкого игумена невелико. Один из самых тщательных биографов преп. Сергия, Е. Е. Голубинский увидел всего лишь два эпизода, имевших прямую связь с политическими событиями 2-й пол. XIV в.: участие старца в примирении московского и нижегородского князей и дипломатический визит к рязанскому князю Олегу Ивановичу, осуществленный по просьбе московского князя Дмитрия Ивановича [277] .
277
Голубинский Е. Е. Преп. Сергий Радонежский и созданная им Троицкая лавра // ЧОИДР. 1909. Кн. 2. С. 61.
Все, что мы знаем об этой миротворческой деятельности преп. Сергия, в тексте Жития отсутствует, как и рассказ о прочих мирских деяниях подвижника [278] , но известно по летописным текстам, восходящим к Троицкой летописи. Имя игумена фигурирует в десяти летописных статьях [279] , и, что важно подчеркнуть, существует изначальная разница в информативных возможностях агиографических и летописных текстов, связанная с их жанровой спецификой.
278
Клосс Б. М. Избранные труды. Т. 1. С. 18.
279
Троицкая летопись. Реконструкция текста. М., 1950. С. 397–398, 410, 418, 421, 429. 432, 434, 440–441; ПСРЛ. Т. 15. Стб. 107, 109, 128, 137–138, 142, 149–151, 153, 156. 163.
Жития святых, как известно, представляют собой не собственно биографии, а описания духовного подвига святого праведника длинною в жизнь, в сравнении с которым мирские дела столь второстепенны, что не заслуживают никакого внимания. По выражению митрополита Киприана, «праведник, аще постигнетъ скончатися, в покои будетъ, и похваляему праведнику…занеже праведнымъ
подобает похвала» [280] . Собственно похвала святому и есть реальное содержание любого жития, не протокольная фиксация жизни героя повествования, а результат строгого отбора агиографом подходящих к случаю фактов.280
Из предисловия к Житию свт. митрополита Петра. Цит. по: Прохоров Г. М. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Повесть о Митяе. СПб., 2000. С. 417.
Другая сторона житийного понимания биографии сводится к отказу от годовой датировки событий. Ее в житиях заменяет хронологическая последовательность отобранных агиографом фактов из биографии святого угодника с отсылкой к церковному календарю, что В. О. Ключевский считал «обычной народной хронологией», где «считают не годами, а событиями и редко ошибаются» [281] . Возвращаясь к эпизоду встречи князя и игумена в стенах Троицкого монастыря, заметим, что В. А. Кучкин отнес отсутствие годовой даты и фактографическую скудость изложения житийного сюжета за счет того, что «свидание носило… частный характер и не имело какого-нибудь общественного резонанса» [282] , с чем невозможно согласиться. Независимо от того, имела ли место встреча князя и игумена в 1378 г., в канун сражения на Воже, как полагает В. А. Кучкин, или все-таки в 1380 г., перед Куликовской битвой, и в том, и в другом случае на кону была как судьба православия, так и личная судьба Дмитрия Ивановича. Другое дело, что для агиографа было совершенно неважно, о каком конкретно из военных столкновений идет речь – важен был сам факт визита «князя великого» в монастырь к преп. Сергию, что в любом случае было «в похвалу» святому.
281
Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1998. С. 106. Ср. наблюдения Г. М. Прохорова об «антиисторичности» житийной хронологии, в принципе отрицающей годовые даты (Прохоров Г. М. Древняя Русь как историко-культурный феномен. СПб., 2010. С. 216).
282
Кучкин В. А. Дмитрий Донской и Сергий Радонежский в канун Куликовской битвы // Церковь, общество и государство в феодальной России. Сб. статей. М., 1990. С. 114.
Летописные известия, в которых фигурирует имя преп. Сергия, в отличие от Жития, наоборот, как правило, конкретны и датированы. С этой точки зрения показателен один из немногих эпизодов биографии игумена, попавший и в Житие, и в летопись, приглашение игумена князем Владимиром Андреевичем Серпуховским для основания Высоцкого монастыря. В Житии дата отсутствует [283] , в летописи она, наоборот, обозначена («в лето 6882 индикта 12»), а усеченное «князь Владимир» житийного рассказа в летописной статье выглядит вполне определенно, как «серпуховской князь Владимир Андреевич» [284] . Особенно показательно в связи с этим то, что и летописцем, и автором Жития был, как полагает Б. М. Клосс, один человек, троицкий инок Епифаний Премудрый [285] .
283
Клосс Б. М. Избранные труды. Т. 1. Житие Сергия Радонежского. С. 367.
284
ПСРЛ. Т. 25. С. 189.
285
Клосс Б. М. Избранные труды. Т. 1. С. 100–102, 107. Аргументы против причастности Епифания к составлению Троицкой летописи: Лурье Я. С. Две истории Руси XIV в. СПб., 1994. С. 59.
В связи с указанными особенностями житийных и летописных известий о преп. Сергии особого внимания заслуживает один эпизод биографии игумена, отразившийся, как представляется, и в Житии, и в летописи, но, так сказать, с разных точек зрения. Он освящает миротворческую миссию троицкого игумена в Рязань, предпринятую им по «умолению» Дмитрия Ивановича в исходе 1385 г. в связи с описанным в предыдущей главе московско-рязанским противостоянием вокруг Кололмны. Однако прежде, чем перейти к нему, крайне важно понять характер взаимоотношений преп. Сергия и великого князя московского во время Куликовской и битвы и последовашие за этим годы.
Вопрос о степени близости знаменитых современников зачастую понимают как то, что в наши дни называется межчеловеческими отношениями, т. е. взаимными симпатиями и антипатиями, близостью или, наоборот, расхождением взглядов, оценок тех или иных людей, событий, и пр. Разумеется, и такой подход правомерен, но и ранее, и в наши дни взаимоотношения светского и духовного лица не были и не есть прямой аналог взаимоотношений между двумя мирянами или, наоборот, людьми церкви. Духовное лицо всегда пастырь лицу светскому. В Русской церкви эти отношения достаточно давно оформились в институт духовничества: постоянное личное присутствие духовного отца в жизни любого православного было необходимостью [286] .
286
«А которые люди живут без… отца духовного… аще и к церкви приходят, не принимати приношение от них… своим детем духовным възбраняйте с таковыми ясти и питии, ни в домы призывати, ниже с ними ходити, понеже си сами отлучишася стада Христова». (Памятники древнерусского канонического права. СПб. 1880 (РИБ. Т. 6). Стб. 409–410. Грамота митрополита Фотия приходскому духовенству 1419 г.).
Для руководства повседневной жизнью всякий православный совершенно добровольно выбирал себе духовного отца, от которого получал рекомендации и указания по всем вопросам ежедневного бытия и которыми обязан был безусловно руководствоваться в жизни: грех непослушания духовнику церковью ставится вслед за грехом пренебрежения Писанием [287] . Самый важный момент во взаимоотношениях духовного отца со своими детьми, образующими вокруг него сообщество, покаяльную семью, в котором проявляется его дисциплинарная власть – это исповедь и причастие. Посторонний священник мог исповедовать и причащать чужого сына духовного только в исключительных случаях или по поручению его духовника [288] .
287
Смирнов С. Древнерусский духовник. Исследование из истории церковного быта. М., 1913. С. 41–45.
288
Смирнов С. Древнерусский духовник. Исследование из истории церковного быта. М., 1913. С. 175.