После третьего звонка

– А как же тогда поступить с твоей теорией о парах?
– ловко сориентировалась и поймала его на слове Танька.
– Ведь любовь не нужна, помнишь? Что мы теперь будем с ней делать, Витя?

– Ты молоток, - перебирая ее волосы, отозвался Виктор.
– И вовсе не промах, опять я с тобой лопухнулся... В который раз! Что это никак у меня ничего не выстраивается, а раньше все бежало так гладко, как по ниточке... Может, без тебя я и прожил бы жизнь на халяву, без всяких тормозов... Фиг его знает, было бы мне лучше!

Он задумался и замолчал, уткнувшись носом в Танькины лохмушки. Витя на распутье...

– А вот что я вспомнила, - сказала она, - почему ты не прочитал мне ни одного стишка про зиму? Неужели не знаешь?

– Такого не бывает, Танюша, - отозвался Виктор.
– О зиме так о зиме, пожалуйста:

Приди! Чтоб снова снег слепил,

Чтобы желтела на опушке,

Как александровский ампир,

Твоя дубленочка с опушкой.

Могу еще:

Время года - зима. На границах спокойствие. Сны

Переполнены чем-то замужним, как вязким вареньем.

И глаза праотца наблюдают за дрожью блесны,

Торжествующей втуне победу над щучьим веленьем.

– Ну, ты даешь!
– восхитилась Таня.
– Откуда ты столько знаешь?

– Я ничего не знаю, - медленно ответил Виктор.
– Абсолютно ничего и ни о чем... Просто ловко пускаю пыль в глаза, создаю имидж, видимость. Шибко выгодное дело! Хотя в башке у меня одна только дурь. Поцелуй меня, Танька!

– И это тоже дурь?
– спросила она, прищурившись.
– Насчет поцелуя?

– А вот это как раз не факт, - пробормотал Виктор.
– За фигом на тебе вечно столько тряпок? В доме ведь африканская жара... Начхали, Танька, мы с тобой на советы классика, заклинавшего "не ходите, дети, в Африку гулять!" И ничем хорошим наше непослушание не кончится...

Кто ему тогда подсказал эту вещую мысль?..

10

На все лето теремок пришлось покинуть, вернув его на время хозяевам. И тут как раз начались неприятности: Гера признался Виктору, что Таткины родители в полном недоумении и замешательстве тщетно зазывают его к себе в гости - почему бы ему не приехать туда, где он провел около года? И он не знает, что делать. Ехать для отвода глаз не хочется и врать очень противно.

– Да, крепко я тебя подставил, - невесело и виновато сказал Виктор.
– Угораздило идиота... Теперь не расхлебаешь. А что Татка?

– А что Татка?
– пожал плечами Гера.
– Словно ничего не происходит, пишет портрет соседки в лиловом платке и уверяет родителей, что я просто очень занят.

– Бредятина! Мрак!
– проворчал Виктор.
– Лажанулись мы с тобой, Герка...

– А самое плохое, Витя, - продолжал Гера, - что я собираюсь жениться. Кстати, не забудь: двадцатого ты должен быть у нас.

– Что-о?
– прошептал ошарашенный Виктор и судорожно взлохматил пятерней волосы.
– Ты ведь в курсе наших обстоятельств: ни у меня, ни у Таньки невозможно... И если избушка на курьих ножках отпадет... Ты же нас без ножа зарежешь! Я раньше всегда по чужим хатам ошивался. Тебе вступило жениться? Шибко приспичило? Что, Нинка без штампа не дает?

Крашенинников накалялся все сильней.

– Или ты туфли без примерки покупаешь? Такие дела с кондачка не делают! Кому бумага вшивая понадобилась? И еще так спешно! Может, дитя по неопытности ненароком заделали?

Его охватил ужас. Неужели он больше никогда не будет подниматься по утрам на чердачок, чтобы разбудить Таньку и доложить ей, что "один раз в год сады цветут"? А она не распахнет ему навстречу глаза в ржавую крапинку и не засмеется, окинув взглядом его длинную нескладную фигуру? И не удивится: "ну зачем так много мне одной?" И самое поразительное, что действительно одной...

Гера выслушал пламенную отповедь Виктора совершенно бесстрастно, ни на мгновение не изменившись в лице.

– Ты все сказал?
– поинтересовался он, когда приятель умолк.

– Послушай, Добрыня Никитич!
– взмолился Виктор, чувствуя, что теряет почву под ногами.
– Ты попробуй представить, как выглядит твоя Нинка, когда у нее насморк! И вообще сосульки красивы только зимой на крыше, а не в марте, когда падают тебе на голову... Ну, хоть повремени до осени! Осенью я что-нибудь придумаю!

– Что?
– спросил Гера.

Виктор заметался в поисках ответа. Конечно, пока предложить ему нечего.

– Обман не может продолжаться вечно, - сказал Георгий.
– Но, в конце концов, зачем Крохиным знать, что я женился? Я попрошу родителей никому не рассказывать.

И этот полоумный! Нет, Виктору положительно везет на сумасшедших друзей и подруг!

– Думай, что говоришь!
– прорычал он, как загнанный зверь.
– Мы и так почти год Крохиным мозги компостируем! Нам больше не увидеть ключей, как своих ушей! А ты рискуешь навсегда потерять любовь и уважение Таткиных родителей!

– Что поделаешь!
– развел руками Гера.
– Это все равно должно было когда-нибудь случиться.

Ну да, он всегда очень четкий и рассудительный!

– Ох, и умен!
– безнадежно пробормотал Виктор.
– И, натурально, прав. Я сам во всем виноват, впутал тебя и Татку...

– Положим, меня ты не впутывал, - уточнил Гера.
– Это Нателла постаралась при моем полном согласии. Но мне кажется, еще ничего не потеряно и можно на ходу кое-что поправить. Ты слишком быстро скис, Витя, а надо искать выход.

Легко ему рассуждать! Крашенинников взглянул на друга с ненавистью.

– Что ты понимаешь?
– начал он, снова закипая, но обстановку разрядила Татка, которая и спасла Виктора на краю последнего отчаяния.

Она появилась улыбающаяся, в чем-то несусветно ярком, и с ходу попросила:

– Не ссорьтесь, мальчики! Вам не идет! А что случилось?

Выяснив суть дела, она презрительно фыркнула.

– Делов-то куча!
– весьма "интеллигентно" сказала она, вздернув плечи.
– Теперь я ключи уворую для тебя, Витюша, но только в августе. И пускай Герочка женится, ты ему не препятствуй. Дело хорошее!

– Ничего хорошего, кроме плохого. Сомнительная фамилия "Сумнительная"... Неужто Нинке нравится?
– машинально прокомментировал растерявшийся Виктор: даже от Татки он не ждал подобного жеста.