После третьего звонка

– Ну да!
– кивнул Виктор.
– Только не талдычь, что имя хорошее: обрыдло, понимаешь? Смени пластинку!

Лицо у Петра стало на глазах меняться, темнеть от страха, съеживаться, сморщиваться... Он весь застыл на стуле, превратившись в мраморное изваяние алкаша, судорожно вцепившегося в стакан с водкой.

Крашенинников окинул его профессиональным взглядом. Неплохо бы сделать набросок, картина очень впечатляющая: строитель капитализма в России! Герой нашего времени! Коммунизм не состоялся, социализм создать не удалось, так теперь, глядишь, на буржуазном фронте чего-то получится...

– Так она не умерла тогда, что ли?
– робко, неуверенно спросил Петр.

– В лесу?

– Почему не умерла?
– невозмутимо сказал Виктор.
– "Уж если я чего решил, так выпью обязательно". "Какой бы мы красивой были парой, когда бы не было...", - он пристально взглянул на Петра.
– Похоронили ее, браток! Но без меня. С двусторонней пневмонией я валялся, без сознания, с двумя вывихами и сломанным носом по твоей милости! С температурой за сорок! Чуть Богу душу не отдал! Но оклемался! Себе на горе, людям на беду!

Лицо Петра приобрело страшный землистый оттенок.

– Так как же...
– начал он и осекся, не в силах продолжать.

– Темнота ты, Петруха!
– посетовал Виктор.
– И с подсознанием у тебя большая напряженка! О Фрейде, небось, не слышал? Оно, впрочем, и к лучшему! К чему себе голову чепухой забивать!

– Чокнутый ты!
– в страхе прошептал Петр.
– Я и раньше заметил...

– Не дрейфь, Петро, я в полном порядке!
– успокоил его Виктор.
– На учете в диспансере не состою, так что дееспособен и за свои поступки отвечать по закону обязан!

– А родители твои где?
– вдруг спросил Петр.

– Ты чего о родителях вспомнил?
– удивился Виктор.
– Всю биографию хочешь знать? Отца никогда не видел, а мать десять лет назад умерла. Она у меня старенькая уже была, я у нее родился под завязку, единственный поздний ребенок.

Петр как-то сразу обмяк и посмотрел участливо.

– Я тоже без отца рос, - сообщил он.
– Из Твери я... Тут недалеко.

– А это действительно недалеко!
– обрадовался Виктор.
– Я знаю Тверь: чудесный городок! Старинный, сказочный, волшебный! На Волге! А какой у вас там музей Салтыкова-Щедрина! В жизни нигде такого не видал!

– Кого музей?
– недоуменно спросил Петр.

– Салтыкова-Щедрина, темнота!
– повторил Виктор.
– Неужели не читал? В школе проходили!

– Не помню, - пробормотал Петр.
– Это давно было... Я потом сразу в армию попал... Ты не служил?

– Бог миловал, - сообщил Виктор.
– Я от армии в институте косил. Ну, валяй дальше! У нас с тобой сегодня получается вечер под названием "Расскажи мне о себе". А чего ты назад в Тверь не вернулся? Видать, чтобы любимый город спал без тебя спокойно?

Петр снова съежился, сжался в грязный плотный комок. Свою водку он так и не допил, и Крашенинников подумал, что он сильно загнул по поводу своего пьянства.

– В армии...
– пробормотал Петр.
– Ты не служил, не поймешь... Я молодой был, тосковал шибко... И женщина у меня до армии была... Зоей звали.

– Хорошее имя!
– быстро вставил Виктор.

Петр глянул на него с ненавистью.

– Заткнись ты! Что ты понимаешь?! Я без нее... Но это так поначалу казалось... Я просто без бабы обезумел... Когда молодых, здоровых мужиков отрывают на два года от баб - это подонство, Витюха... Один у нас, грузин, вешаться надумал... Спасли. И под суд отдали. А мы с Толиком сбегли. Ночью как-то ушли, под Москвой мы стояли, тут недалеко...

Виктор побарабанил пальцами по столу. Этот странный, отвратительный тип, которого он был готов убить в любой момент, становился ему близок и понятен. И даже почти оправдан в его глазах. Затравленный зверек, не умеющий владеть своими инстинктами. Да неизвестно еще, как бы сам Виктор справился в такой ситуации!

– Думали, не поймают?
– поинтересовался он.

– Так ведь не поймали же!
– воскликнул Петр.
– Самое смешное, что так и не поймали! Лето было, ночью мы в лесу спали, тепло... Потом вечером женщину заметили... Молодую, с двумя сумками... Она, видно, на дачу к себе шла с электрички. Ну, мы ее... того... сам понимаешь... Сначала Толик, потом я... Я не хотел убивать, но Толик убедил, говорил, ведь выдаст, дубина! И ремнем своим солдатским задушил... Очень быстро все получилось... Ремень вот только мы там Толиков забыли... Боялись долго потом... Но все обошлось...

– У нее осталось двое детей, - негромко сказала Таня.
– Мальчик и девочка трех и пяти лет. И они все время вечерами спрашивали, когда же придет мама...

– Танюша!
– радостно вскочил Виктор и взлохматил руками волосы.
– Танюша, наконец-то! Ну, вот видишь, Петро, я же говорил, что она обязательно придет!

Петр судорожно вздрогнул и вцепился в стул, словно боялся с него свалиться. Глаза у него стали совершенно дикими и безумными. Он пугливо озирался, в ужасе косясь в угол, куда обращался Виктор. Кажется, ничего не видно: темно, пыльно... Грязные стены с картинами...

– Танечка, смотри, кто к нам пришел!
– радостно продолжал Виктор.
– Его зовут Петром. Парень вполне ничего, неплохой, мы о многом с ним без тебя потолковали. Салтыкова-Щедрина любит! Прямо страницами наизусть шпарит!

Таня улыбнулась.

– Не веришь? Правда-правда! Жизнь у него тоже не задалась, баба попалась мерзкая, прилипчивая, как лейкопластырь! Мрак! Хочешь с ним побеседовать?

– Бестолковкой пошевели, Витя!
– холодно посоветовала Таня.
– Ну о чем нам с ним говорить?

– О любви!
– объявил Виктор.
– Это самый наболевший и нерешенный вопрос в его неудавшейся судьбе. Расскажи ему, что есть любовь на Земле, Танюша, а то он до сих пор не знает! Или лучше мне ему рассказать?

– А ты знаешь?
– спросила Таня.

– Ну, ты даешь!
– протянул Виктор.
– Кому же об этом знать, как не мне? Богатый жизненный опыт, изумительная теория и такая же практика!

Таня молчала. Крашенинников неожиданно опустил голову, сделал два неверных шага к столу и тяжело сел, почти рухнув на табуретку.

– Прости меня, Таня, - прошептал он, закрывая руками лицо.
– Сам не понимаю, что говорю... Опять перепился... Но я так ждал тебя! А тут этот... Все пасется возле мастерской и пасется. Ну, я и не выдержал, взял и пригласил его зайти... Думал, развлекусь...

– Развлекся?
– поинтересовалась Таня.

– Более чем, - глухо ответил Виктор.
– Я кругом виноват, Танюша... Прости, я опять за свое. Ночь была ужасно длинная без тебя, и я вдруг подумал сегодня: а ведь жизнь каждого из нас на Земле разыгрывается лишь в четырех трагедиях. Сначала - "Красная шапочка", потом - "Ромео и Джульетта", затем - "Маскарад", и, наконец - "Сто лет одиночества". Я подбираюсь уже к самой последней... Но, видимо, чересчур увлекся третьей. Хотя человек всегда чудовищно одинок на Земле... Любой. Каждый. Независимо от возраста и обстоятельств.