После третьего звонка

Виктор отнял руки от лица и посмотрел на Петра, совершенно серого от страха и ужаса.

– Ну, ты, братец Кролик! Чего ежишься? Поди, обоссался со страху? Я ведь тебя честно предупреждал, падла, что она придет! Она и пришла! Чего ж ты весь скукожился?

Петр ничего не отвечал.

Крашенинников подошел к нему и с силой рванул со стула вверх. Петр не сопротивлялся и беспомощно, испуганно повис в его огромных руках, болтая в воздухе тряпочными ножонками.

– Не качок ты, дядя, и не в кассу въехал!
– бесстрастно констатировал Виктор.
– А вот теперь объясни мне, паскуда, что у тебя там дальше по заданному сценарию? Для чего ты за мной без конца шляешься? Тебе чего от меня нужно, мудила?

Петр по-прежнему не отвечал, только пугливо болтал ножками да серел еще больше.

– Оставь его, Витя!
– брезгливо сказала Таня.

– Нет, сначала я из него всю душу вытрясу!
– пообещал Виктор.
– А потом удушу! Опыт уже имеется! Ты это хорошо помнишь, мудак?

– Это... ты ее... убил!
– неожиданно прохрипел мужичонка.
– Мы бы... не стали!

– Во дает!
– воскликнул Виктор и от изумления выпустил Петра из рук.

Тот шмякнулся на пол, как мешок с сеном, и с трудом сел, потирая ушибленное колено.

– Значит, не стали бы, говоришь? А что бы вы тогда сделали с ней, интересно?

Петр испуганно покосился в угол. Там ничего не было видно.

– Я не могу... при ней...
– пробормотал он.

– Ничего, говори, я разрешаю!
– великодушно распорядился Виктор.
– Ей тоже интересно знать!

Петр совсем стушевался и напоминал полураздавленного дрожащего червяка.

– Ну... это...
– пролепетал он.
– Ты сам знаешь... Побаловались бы... а потом отпустили...

– Сомневаюсь!
– отрезал Виктор.
– Ведь как говорил твой мудрый и дальновидный Толик, она бы вас выдала! Странно только, что вы меня тогда не порешили на месте! Неплохо бы! Ну, потрепался - и будет!
– он снова схватил Петра в жесткие объятия.
– Побаловались бы они... Отвечай, скотина, а зачем ты тогда возвратился ко мне в лесу? Навестить шибко захотелось, проведать? Соскучился? Почему не пришил, гнида?

Таня молчала, спокойно наблюдая за происходящим.

– Я не собирался... тебя... убивать, - с трудом выговорил Петр.
– Веришь, нет? Я чего-то сильно испугался тогда, а Толик вообще был плохой: травкой он баловался, ты верно заметил... До сих пор не знаю, где он ее доставал, денег-то ведь не было... Из дома, что ли, получал? После тебя... после того... в лесу... мы бросили все, ушли с нехорошего места, на юг подались... Три года мотались... Одно время с табором. Без паспортов, без денег, без одежи... Искали нас, да не нашли... Уж так вышло. Документы потом нам приятель Толиков в Ростове сделал. А сел я по другому делу, за драку.

– Ну, это почти то же самое!
– усмехнулся Виктор и поставил Петра на ноги.
– Шрам видишь? Твоя работа! Но ведь ты, сволочь, ни на один мой вопрос так и не ответил! Посоветуй мне, Танюша, что лучше с ним сделать? Придушить, разрезать на куски, утопить в ванне? И концы в воду! Но сначала, конечно, изнасиловать!

Ошарашенный Петр содрогнулся.

– А ванны у тебя нет, ты говорил, - прошептал он.

– О-о, мы делаем успехи на пути науки и знаний!
– усмехнулся Крашенинников.
– Настоящий прогресс! Скоро начнем читать Агату Кристи в подлиннике! С такой-то памятью! Значит, ванна отпадает, дружок, тебе опять шибко повезло, подонок! А какую смерть ты предпочитаешь, приятель? Можешь выбирать в виде последнего слова. Танюша одобрит любую. Тебе кранты!

Облачко плавно покачнулось в воздухе и подплыло к Виктору поближе.

– Я не за тем к тебе пришел, - пробормотал Петр.

– Хрен ли!
– безапелляционно заявил Виктор.
– Конечно, "никто не хотел умирать!" И она тоже!
– он вытянул руку по направлению к облачку.
– Ты знаешь, что такое милосердие? Вот почему я ее убил? Акт милосердия, и больше ничего. И убить тебя - это тоже милосердие по отношению к людям, на Земле живущим. Понятно говорю? Да-да, не пугайся так! Из милосердия нужно и должно убивать! Например, дать раковому больному, кричащему от предсмертной боли, большую дозу снотворного - милосердие, а не дать - преступление! Но это все глас вопиющего в пустыне! Медики проповедуют ложный гуманизм, а миллионы шариковых им с благоговением внимают! Ты знаешь, Танюша, я ведь даже не ходил на твою могилу!

– Ну, какая разница!
– прошептала Таня.

– Разница есть!
– возразил Виктор.
– Сначала люди грызут друг друга, едят поедом, сжирают себе подобных и, наконец, отправляют, кого могут, на тот свет, а потом приходят на могилы каяться! Вот для чего им нужны могилы! Замаливать грехи, как в церкви! Это часто бывает! Потому что все-таки звонит колокол! И каждый раз, - справедливо замечено, по тебе. Напоминая, как в сказке про Золушку, что "ваше время истекло..." "Аннушка уже купила подсолнечное масло! И не только купила, но и пролила его!"

– Но это ты, а не я ее убил!
– истерически завопил вдруг Петр.
– Ты, а не я! И ты, а не я, должен за это ответить!

– Ага, на горизонте что-то новенькое!
– констатировал Виктор.
– Вероятно, мы приблизились к цели твоего визита: "остаются еще на Земле должники!" Значит, ты желаешь, чтобы я расплатился за содеянное? Отдал, так сказать, долги? Мыслишка замечательная, прекрасная, гуманная до крайности! Достоевским, случаем, не увлекаешься? "Преступление и наказание", Раскольников, Свидригайлов, Лужин?.. Видимо, ты мечтаешь наставить меня на путь истинный? "Эскадрон твоих мыслей шальных..." А тебе не приходит в дурную голову, мразь, что и ты сам чистеньким не остался? Толика-то нет, а вот ты пока еще за каким-то хером существуешь и на двух ногах до сих пор корячишься!

Петр злобно взглянул на Крашенинникова.

– Со мной в тюрьме мужик один сидел, - сказал Петр, - соображал здорово... Он один раз следователю заявил: почему, дескать, только мы сидим, когда все воруют? Тот в крик: как это все, что ты мелешь? А он: ничего я не мелю, а докажу! Вот, например, сочинил писатель плохую книгу и получил за нее немалые деньги - не воровство? Режиссер снял халтуру - не кража? Генерал привел солдатиков строить себе дачу - это как называется? Следователь так и скис, чего отвечать, не знает... Заткнул его за пояс тот мужик.

– Смотри-ка ты! Теоретик! Голова!
– хмыкнул Виктор и задумчиво погладил бороду.
– А теперь давай с тобой разберемся, невинный! Баб насиловал? Сколько их там на твоем счету? Толик ремнем их душил, а ты присутствовал? Молчал? А меня разве ты не убил, тварь, в тот осенний день в подмосковном лесу? Разве я потом мог жить?! Как ты себе это представляешь, скотина? Ну, это, конечно, не твои заботы, понятно! Тебя беспокоила собственная судьба, что вполне естественно. Но о своей душе ты хоть раз подумал?! Хоть раз о ней вспомнил, о несчастной и в грязь затоптанной?! Как перед Богом ответ держать будешь, поганец?

– Я потому и пришел к тебе, - прохрипел Петр.
– Грех искупить...

– Это каким же образом? Не въехал!
– прищурился Виктор.
– Прощенья, что ли, просить станешь?

– Нет, - пробормотал Петр.
– Я должен... заставить тебя... покаяться... Признаться во всем... В том, что ты Таню убил... Прокурору... А про меня думать нечего - я сам с тобой пойду и все подтвержу.

Таня нахмурилась и придвинулась к Виктору теснее. Художник расхохотался.

– Покаяние ему мое понадобилось! Улет! Самое оно! Может, публичное устроить, на Красной площади? Мыслишка не из последних! Да ведь за давностью лет ни меня, ни тебя уже нельзя судить, приятель! Срок вышел! По закону! И улик никаких не осталось! Даже Толик твой канул в Лету. Признание бесполезно! Доходит, нет? А ты действительно думаешь, что это может спасти твою заблудшую душу? И мою заодно? И снимет с них грехи?