После третьего звонка

– Знаешь, Витя, что я вдруг обнаружила в мужчинах?
– поделилась Татка.

Любопытно, что она там еще обнаружила?

– Я поняла, - продолжала она спокойно, - что вам нужна женщина только в одном-единственном качестве.

Крашенинников снова чуть не подавился пирогом. Все-таки опасно жевать слоеные крошки!

– В каком же, объясни!..
– попросил он, откашлявшись.

– В качестве няни, - со вздохом сообщила Татка.
– И больше ни в каком ином. И тебе, и Венечке, и Алеше, и даже Гере, и всем остальным, моему отцу, например, нужны лишь верные, преданные, добрые нянюшки, вытирающие носы и рассказывающие байки. Арины Родионовны.

– И чтоб кашку варили, - добавил Виктор.

– Ну да, само собой, - кивнула Татка.
– Кашка обязательно! Манная, овсяная, гречневая - ты какую больше любишь, Витюша?

– Всякую, - ответил Виктор, доедая пирог.
– Дай еще кусочек, Татусик, и побольше! А что, если изобразить пирог в разрезе, набитый людьми? "Много-много птичек запекли в пирог!"

– "Семьдесят синичек, сорок семь сорок", - закончила Татка.
– И что они будут у тебя в пироге делать?

– А фиг их знает!
– задумчиво ответил Виктор, принимаясь за второй кусок.
– Чего-нибудь будут... Пока не въехал... Придумаю - скажу. Или можно другое: российская дорога, которая вечно эх! И которую мы никогда не выбираем. В России, как известно, две основные особенности: дураки и дороги. Ну, с дураками я кое-как уже разобрался, теперь остается путь счастья. Надо подумать.

Татка посидела немного и стала собираться.

– Я провожу тебя, - сказал Виктор, вставая.
– Прошвырнусь до гастронома, посмотрю что-нибудь пожрать и выпить.

– Там сегодня очень холодно, - предупредила Татка.

– Ничего, прорвемся! Мы к трудностям привычные - без них нам и жизнь не в жизнь, - обнадежил ее Виктор.
– И не можем ждать милостей от природы. И вообще ни от кого. С милостями в нашем обществе давно напряженка.

Они вместе вышли на улицу. После подвальчика солнце ослепило, заставив на мгновение зажмуриться. Когда Крашенинников открыл глаза, знакомый мужичонка пугливо шарахнулся за дерево. Снова караулит! В груди опять нехорошо заныло.

– Кто это?
– безразлично спросила Татка, проследив его мимолетный взгляд.
– Неприятный тип... Уж не собутыльник ли, Витюша?

– Предпочитаю спиваться в одиночку!
– объяснил Виктор.
– Сосед по дому. Часто встречаемся.

– А почему он прячется от тебя?
– не отставала настырная Татка.
– Словно боится... Чем ты так его напугал?

– Я тебя умоляю!
– буркнул Виктор.
– Ну что ты к нему привязалась? Тень отца Гамлета! Понятно?

– Угу!
– сказала Татка, кивнула и внимательно посмотрела в сторону дерева, за которым скрывался подозрительный тип.

– Нельзя тебе жить бирюком, Витя, - повторила она.

– Можно, нельзя... Заладила, как скворец! Совсем достала!
– взорвался Виктор.
– Мне все можно! И пойдем быстрее, а то гастроном закроется на обед!

Он прекрасно знал, что магазин торгует без перерыва.

16

Проводив Татку до метро и купив бутылку - обед приготовила Нелька - Виктор медленно отправился назад. Ноги двигались плохо, с трудом, совсем не подчинялись ему, не слушались. Навязчивое дурное предчувствие, ощущение близкой беды придавливало к земле и заставляло часто останавливаться.

Возле мастерской топтался хорошо знакомый мужичонка. Пути обратно не было.

– Ну, заходи, гостем будешь!
– сказал не выдержавший напряжения Виктор, понимая, что продлевать неизвестность и безысходность невозможно.

Необходимо завязывать. Нужен какой угодно, но конец. Пусть даже самый жуткий, непредсказуемый. Мужичонка продолжал смущенно топтаться на месте. Хиляк, конечно, но их тогда было двое...

– Не боись!
– успокоил его Виктор.
– В подвале тебя не встретят ни установки "Град", ни группа "Альфа".

– В подвале живешь?
– оживился мужичок.

– И живу, и работаю. Художник я, - пояснил Крашенинников и начал отпирать замок.
– "Ах, Настасья, ты, Настасья, - запел он, - открывай-ка ворота! Открывай-ка ворота, принимай-ка молодца!" Вперед - и с песней!

– Жену Настасьей зовут?
– снова обрадовался мужичонка.
– Имя хорошее...

– Целина ты неподнятая!
– сказал ему Виктор.
– Не слыхал, разве, романс по радио? Известный, между прочим...

– Да нет, - втягивая голову в плечи, ответил мужичок.
– Не припоминаю... Вроде не слышал... А слова хорошие!

Пристально оглядев его еще раз, Виктор впустил гостя в мастерскую и закрыл дверь.

– Раздевайся и проходи!
– пригласил он.
– Будь как дома! Тебя как величать?

– Петром, - тихо ответил мужичонка.

– Чудненько!
– сообщил Виктор.
– У меня так старшего сына зовут. А младшего - Ванькой.

– Богато живешь!
– с завистью сказал Петр.
– Двух пацанов заимел. Хорошо...

– Еще и дочка имеется, - похвастался Виктор.
– Старшенькая, от первого брака. Садись, чего топчешься! Пить будешь? Вон пирог остался...

Крашенинников вынул из сумки бутылку и поставил на стол. Петр с изумлением и безотчетным благоговением и животным страхом осматривался вокруг. С одной стены на него спокойно и ласково смотрела обнаженная женщина, с другой - странные, едва очерченные головы. Всюду валялись подрамники, этюдники, посередине стоял мольберт... Одна большая картина изображала летний глухой лес с таинственным неземным животным на переднем плане.

– Чудно у тебя!
– пробормотал ошеломленный Петр.
– Никогда такого не видал... Бабы голые... А ты зачем их рисуешь? Я все никак понять не могу, почему все художники так любят их малевать?

– Не малевать, а раздевать, - поправил его Виктор, разливая водку.
– Две большие разницы, как говорят в Одессе. Художники, друг, все сексуальные маньяки от природы, соблазнители по натуре и насильники по духу. Пока своего не возьмут, не успокоятся! Богема! Слыхал?

– Не слыхал, - растерянно сказал Петр, бочком присаживаясь к столу.
– А ты всегда днем пьешь?

– Не всегда, но часто, - пооткровенничал Виктор.
– Ну а ты, дружище, дело пытаешь али от дела мотаешь? Ты чего за мною ходишь, как приклеенный? Узнал, поди?

– Узнал, - еще тише сказал Петр и опустил голову.
– Как только увидел... И ты меня тоже признал сразу...

– Есть такое дело, - согласился Виктор.
– В два счета! Только из этого факта, приятель, еще ничего не следует. Мало ли кого я в своей жизни узнал на свое горе и несчастье!

Петр в некотором замешательстве помолчал и робко пригубил стакан.

– Пей и ешь!
– великодушно разрешил Крашенинников.
– Жри на всю катушку, раз пришел! "Тебе - половина, и мне - половина!" Что ты как каменный гость? А чего-то с тобой кореша твоего не видать? Бутылку бы втроем запросто разверстали!