Последнее испытание

– Конечно, – кивает Кирил. – Я тоже выступлю как свидетель.

Подзащитный Стерна все время повторяет эти слова, стоит только затронуть эту тему. Марта нисколько не удивляется тому, что человек, которому на протяжении всей жизни удавалось очаровывать других людей при помощи личного обаяния, первым делом старается воспользоваться этим испытанным инструментом. Но у Кирила нет убедительных объяснений и аргументов по поводу тех обвинений и доказательств, которые могут быть ему предъявлены, – если не считать недоуменного пожатия плечами. Раскрытие информации из базы данных, которое, как объяснил недавно агент Дженкинс, совершили с компьютера Кирила? Но он этого не делал. А злополучный скриншот? Он о нем понятия не имел. Свидетельские показания Лепа? Он, Кирил, не может припомнить ничего такого, о чем говорит его сын. То есть план предусматривает, что, о чем бы ни зашла речь, Кирил будет только непонимающе улыбаться и недоуменно качать головой.

Потенциально получить подтверждение этих «критических точек» данной линии защиты можно было только с помощью Ольги. Но, конечно же, проблемой мог стать первый же вопрос в ходе ее перекрестного допроса представителем обвинения: «Мисс Фернандес, между вами и доктором Пафко в течение какого-то времени существовали близкие отношения, не так ли?» (Такая формулировка подразумевала, что перекрестный допрос будет вести Мозес. Фелду слишком тяжело дались бы поиски подходящего для такого случая аналога словосочетания «спать вместе».)

Когда Стерн весьма деликатно попытался выяснить какие-то подробности взаимоотношений между Кирилом и Ольгой, его подзащитный разом отмел все его вопросы, заявив:

– Это все в прошлом.

– В прошлом, Кирил? И когда же все это закончилось? В прошлом году? Вчера вечером?

Кирил в ответ на это рассмеялся и небрежно взмахнул рукой с наманикюренными ногтями:

– Об этом можно не беспокоиться.

Если это в самом деле так, думает Стерн, есть шанс, что Сонни запретит федеральному прокурору и его людям задавать вопросы на эту непростую тему, касающуюся личных отношений. В конце концов, Кирила судят не за то, что он ловелас, а что касается романа, который остался в прошлом, то он, вполне возможно, никак не будет влиять на показания Ольги. Сонни ведь уже заняла эту позицию по отношению к Иннис. Правда, в случае с Ольгой ситуация иная – ведь если защита вызовет ее в суд в качестве свидетельницы, могут возникнуть вопросы по поводу того, заслуживают ли ее показания доверия.

– Я старался не давить на вас, Кирил, – говорит Стерн. – Но это принципиально важный вопрос. Скажите, ваши отношения с Ольгой – интимные отношения – действительно закончились?

Доктор Пафко улыбается.

– Ну разумеется, Донателле я сказал именно это, – заявляет он, но, увидев, как окаменело лицо старого адвоката, тут же добавляет: – Извините, Сэнди, я пошутил. М-да. Думаю, она замечательная молодая женщина, но между нами давно уже ничего такого нет, вот уже пару лет. Как вы, должно быть, знаете, это она положила конец нашим отношениям.

– Эти детали мне не нужны, – говорит Стерн, который в самом деле хочет знать как можно меньше подробностей, из-за которых он будет чувствовать себя неловко при Донателле. – Но учитывая, что ваша жена присутствует в зале суда, присяжные плохо воспримут свидетельские показания, говорящие о вашей супружеской неверности.

Стерн объясняет подзащитному, что, если он, адвокат, скажет судье, что Ольга и Кирил больше не любовники, это должно соответствовать действительности.

– У меня и так уже напряженные отношения с судьей. Если я сделаю подобное заявление, а потом окажется, что это неправда, она может даже лишить меня полномочий как вашего адвоката.

– Не беспокойтесь, Сэнди, – снова повторяет Кирил, но его интонация по-прежнему не дает Стерну возможности ощутить полную уверенность в том, что его подзащитный абсолютно откровенен с ним.

Впрочем, даже если отбросить в сторону неприятную уклончивость Кирила, существует еще одна проблема, на которую часто указывает Марта: Ольга – не из тех свидетелей, которые вызывают симпатию у присяжных, в особенности у женщин. Она буквально излучает амбициозность, как солнце – жар. Вероятно, она вполне может даже напугать любого, кто окажется на ее пути к успеху и благополучию. Она говорит по-английски с такой же скоростью, как на родном для нее пуэрториканском испанском, и в каждом ее движении, в каждом жесте ощущается энергия и сила – это каким-то образом ощущается даже в тех редких случаях, когда она сидит неподвижно.

С другой стороны, есть немало такого, что говорит в пользу Ольги. К примеру, если бы уровень интеллектуального развития измеряли не с помощью коэффициента ай-кью, а в гипотетических единицах уличной смекалки, она была бы фигурой масштабов Эйнштейна. Впрочем, способность быстро соображать очень помогает ей и в ее нынешней работе – она как специалист очень хороша. Родилась Ольга в бедном квартале захолустного пуэрториканского городка и долгое время ежедневно, словно дикая рысь, сражалась за то, чтобы встать на ноги. Она развелась с тремя мужьями, у нее три дочери, воспитывать которых помогала ей мать.

Стерн, собственно говоря, чувствует, что у них с Ольгой немало общего. В молодости ему тоже пришлось бороться за место под солнцем в непростых условиях – в огромной, чужой для него и непростой для жизни Америке, не без труда овладевая английским языком. В его памяти первые годы в США сохранились как время тревог и лишений. Он знает, через что довелось пройти Ольге, приехавшей в Америку с ярко выраженным пуэрториканским акцентом и непомерными амбициями, которые порой не давали ей спать по ночам. Понимает он и то, что желание обеспечить себе надежное и независимое положение порой вызывает у людей страсть к стяжательству.

Но Ольга была лишена того закаляющего и воспитывающего терпение воздействия, которое испытал на себе Стерн благодаря учебе в колледже Истонского университета, где учились молодые представители сливок общества. Свой диплом она получила в Нью-Йорке, окончив вечерний факультет. На самом деле Стерн, выслушав мнение Иннис по поводу резюме Ольги, подозревает, что звание бакалавра, которое там упоминается, Фернандес и в самом деле могла присвоить себе сама. Тем не менее она так или иначе сумела устроиться на должность продавца-фармацевта в округе Киндл, куда и переехала жить. Тогда в этой сфере царили свои порядки. Продавцы лекарств нередко использовали нечистоплотные методы, чтобы втереться в доверие к врачам. И тут Ольга сумела преуспеть, используя свои сильные стороны. Можно ли сказать, что она красива? В общем-то, нет. Скорее ее следовало бы назвать импозантной. Именно так можно перевести с идиш, на котором говорили в семье Стерна, слово zaftig – оно всякий раз в первую очередь приходило на ум старому адвокату, когда он думал об этой женщине. Роста Ольга невысокого – она ниже Стерна даже на каблуках. Лицо у нее круглое, нос довольно широкий, глаза не слишком большие, но при этом их взгляд обычно очень пристальный. Ее волосы когда-то были вьющимися, но их искусственно выпрямили, с помощью начеса придали им пышности и перекрасили в светлый цвет.

И все же Стерну ни разу не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь назвал Ольгу непривлекательной женщиной. Она из тех представительниц прекрасного пола, кто обладает ярко выраженной сексуальностью, которая словно наэлектризовывает воздух вокруг – словно они пришли в людное место обнаженными. Одежда всегда плотно обтягивает ее тело. Вероятно, чтобы добиться нужного эффекта, ей приходится укреплять пуговицы и молнии. Даже в офис она, как правило, надевает блузы с весьма рискованными декольте. Стерн не осуждает ее. Стал бы он ходить повсюду с расстегнутой ширинкой, если бы это не вызывало смех окружающих, а помогало ему находить новые дела и клиентов? Возможно. И все же ему трудно представить, что такие присяжные, как, скажем, миссис Мэртаф, отнесутся к ее появлению в суде положительно. При всех заверениях Кирила, что его интимные отношения с Ольгой давно закончились, Марте и Стерну будет нелегко решить вопрос о том, стоит ли приглашать Ольгу в суд в качестве свидетеля. Трудно определить, стоит ли такое приглашение тех рисков, с которыми оно связано, – даже при том, что судью, возможно, удастся убедить в том, чтобы во время перекрестного допроса детали личных отношений Фернандес с подсудимым не обсуждались.

– И последнее, – говорит Стерн. – Кирил, вы ведь помните, что я попал в аварию еще в марте, когда возвращался из офиса компании «ПТ». Помните?

– Конечно. Сэнди, я боялся, что вы никогда не оправитесь после того случая.

– А помните, я говорил вам, что отчетливо запомнил: у машины, которая в меня врезалась, на заднем стекле была наклейка компании «ПТ»?

Кирил смеется.

– Говорили мне? Не только мне, а всем, кто приходил вас навещать, Сэнди. В течение нескольких дней у вас, казалось, никаких других мыслей в голове не было, кроме этой. Но вы ведь сказали, что в конце концов невролог и полицейский детектив убедили вас, что это иллюзия, ложное воспоминание.